Kitabı oxu: «Чайный бунт», səhifə 2

Травянистый аромат зеленого чая касается моих ноздрей еще до того, как я успеваю сделать глоток. Но вкус настолько непонятный, что я не сразу распознаю ингредиенты: Лорвин добавила нектар алойи не только чтобы подсластить напиток, но и чтобы смягчить этот загадочный компонент. В итоге вышел на удивление нежный ореховый оттенок. Я хмурюсь и снова отпиваю из чашки, покатывая напиток во рту.

– Ну как? – интересуется Лорвин.

Намного лучше предыдущих, но от этого чая у меня ощущение, будто я вязну, нет, ползу в траве… Я резко ставлю чашку.

– Только не говорите, что ваш секретный ингредиент – насекомое.

Она удивленно поднимает брови:

– Ух ты. Ладно, это впечатляет. Поставщики называют их масложуками. Новый вид, обнаруженный в Катастрофе. Талмери закупила несколько ящиков с их панцирями.

Я пью чай с панцирями жуков!

Еще утром я была принцессой, а теперь сижу мокрая насквозь, закутавшись в скатерть, и пью чай с жуками.

– Зачем?..

Лорвин пожимает плечами:

– Уверена, они просто дешево стоили. Сайерсен, конечно, странное место, но даже здесь жуки особым спросом не пользуются. Талмери все время в поиске каких-то диковинок, хочет, чтобы у нас был самый уникальный в городе чай. А еще ей нравится меня мучить. Кто знает, что было причиной в этот раз.

Я морщусь:

– Замечательно. Я впервые попробовала жука. Надеюсь, его магия уже выдохлась и вы меня не отравили.

– Естественно, я не травила тебя, – говорит Лорвин. – Я попробовала этот чай до тебя. И кстати, ты не рассказала, что о нем думаешь. Как ты угадала, что это насекомое?

– Травянистость зеленого чая, – говорю я. – Она слишком выбивается. Вам нужно нечто более мягкое, но выразительное, чтобы подходило нектару алойи.

Лорвин откидывается назад – хотя не совсем ясно как, ведь она сидит на табурете.

– Алойя капризная, – ворчит она.

– Может, добавить к нему какую-то еще нотку. Благодаря алойе вкус жука становится почти удобоваримым. Теперь надо сделать плавный переход между ней и чаем.

Не дослушав, Лорвин вскакивает с табуретки:

– Жди здесь!

Я моргаю и чуть улыбаюсь. Властность придает ей утонченности, но все это исчезает, стоит ей отвлечься.

Она возвращается с еще одним заварником и чашкой и ставит к набору. Берет чайник, и тут я понимаю, чтó, помимо жуков, вызывало во мне тревогу. Дело не в ее хищной улыбке – мой разум реагирует на внезапное использование ею магии как на угрозу.

Водой из одного чайника невозможно правильно заварить разные сорта чая и сборы. Для каждого из них нужна своя температура, а на столе нет никакого оборудования для охлаждения и нагрева.

Я оглядываюсь, ища следы ритуала, чего угодно, что она могла бы использовать для магии. Табуреты не расставлены в какую-то схему, свечей нет, чайные чашки тоже расположены лишь для моего удобства.

Значит, это никакая не магия. А колдовство. Которое строго контролирует государство.

«Отделаю так, что мало не покажется».

Поит меня смесями из неизвестных катастрофских ингредиентов, которые, по ее твердому мнению, магически неактивны.

Таинственная аура уверенности и утонченности.

Лорвин с предвкушением протягивает мне еще чашку. Я с ума сошла – только этим можно объяснить мой следующий поступок. Я принимаю чашку и делаю глоток.

Тот же сорт, но теперь заварен вместе с жареными зернами риса – деликатный, но насыщенный вкус. И это не все: прибавилась и солнечная нотка. Легкая, чтобы не перекрыть вкус самого чая, но при этом крепкая, чтобы умерить алойю. А важнее всего то, что здесь совсем не чувствуются жуки.

– Бархатцы, – говорю я. – Идеально. Я бы добавила еще немного. Чаю это не повредит.

Лорвин пристально вглядывается в меня.

– Какая это по счету заварка? – спрашивает она.

Я наклоняю голову, не совсем понимая, зачем ей это.

– Вторая, – отвечаю я. – Должна быть, чтобы сбалансировать ингредиенты.

– Так ты профессиональный дегустатор, – прямо говорит она.

Я удивлена:

– Нет, вовсе нет.

– Тогда чайный мастер. Или учишься на него.

– Что? Нет, то есть… я могу провести чайную церемонию, но у меня нет аккредитации и я не состою в гильдии чайных мастеров. Даже экзамена ни одного не сдала.

Странно воспринимать мое образование так. Конечно же, я не чайный мастер – принцессу нельзя сравнивать с прислугой.

От этой мысли у меня перехватывает дыхание.

Лорвин не отступает:

– Значит, тебя обучали мастерству! Это ведь очень похоже.

– Правда? – спрашиваю я. А затем добавляю: – Значит, так все ведьмы считают?

Тишина. Лорвин вдруг застывает как вкопанная:

– Хочешь сказать, что я ведьма? Просто потому что я женщина и…

– Не все ведьмы женщины, – машинально отвечаю я. В данный момент принято считать, что все ведьмы появляются на свет с женской репродуктивной системой, но это не то же самое.

Лорвин напрягается, словно с силой сжимает кулаки под столом, чтобы я не увидела.

– Это я знаю, – цедит она сквозь зубы.

– Температура воды, – поясняю я.

Она прикрывает глаза:

– Разумеется, ты ведь хорошо разбираешься в чае. Конечно же, ты заметила. Чтоб тебя.

Она говорит это обиженно, но смиренно.

– Полагаю, это значит, что ты не зарегистрирована.

Регистрация ведьм – один из немногих законов, который мою бабушку вынудили подписать, хотя сама она была против. Но не сделай она этого, народ бы восстал.

После Катастрофы ведьм обязали официально регистрироваться, чтобы контролировать их действия. Потому что, в отличие от магии, которой может обучиться каждый и использование которой ограничено физическими атрибутами, колдовство – это врожденная способность. Регистрация дает магам право следить за ведьмами и даже казнить тех, чья сила слишком велика.

Естественно, это привело к тому, что ведьмы – и это всем известно – не регистрируются. Это означает, что у магов куда больше полномочий издавать законы, направленные против нарушителей, из-за чего люди все меньше доверяют ведьмам, а ведьмы, даже слабые, в свою очередь, все больше скрываются.

Но раз Лорвин подогревала воду в чайнике, особо не задумываясь, скорее всего, она довольно сильна.

– Нет, я не зарегистрирована, – произносит она обыденно, подтверждая мое предположение. – Мне жить хочется. А тебе?

Сердце заходится, я понимаю, что с ответом медлить нельзя.

– Мне тоже, – говорю я. – У тебя сейчас не больше причин отделать меня, чем когда я пришла к тебе на порог.

– Неужели? – спрашивает она. – Разве я могу поверить, что, если ты попадешь в беду, ты не сдашь меня властям, чтобы выйти сухой из воды?

Тут я понимаю, что не сдам. И мне бы испугаться, ведь я ее почти не знаю и она угрожает мне расправой. Но, с другой стороны, Лорвин укрыла меня от дождя и дала скатерть, чтобы я согрелась.

Саяна всегда нехотя отмечала, что мои первые впечатления о людях в итоге оказываются верными. Интересно, что бы она сказала на этот раз.

– Тебе не кажется, – говорю я, – что я не бродила бы в темноте под дождем, если бы могла обратиться за помощью к местным властям?

Ее взгляд становится подозрительным.

– У тебя что, проблемы?

– В некотором роде, – соглашаюсь я. – И они вряд ли исчезнут до конца моих дней.

– Многое может измениться, – подмечает Лорвин.

– Но не это, – твердо заявляю я. – В таком случае я бы переживала куда больше твоего. Эти проблемы – моих рук дело, и я не хочу ничего менять.

– Пусть даже тебе придется мерзнуть под дождем.

А ведь мне даже в голову не пришло обратиться в полицию, чтобы они отправили меня обратно в Митеран. Это обнадеживает – в глубине души я куда увереннее в своем решении, чем успела понять.

– Да, – отвечаю я. – Даже так.

– Но мы все еще не на равных, – говорит Лорвин. – Я должна на слово поверить, что ты меня не предашь, без какой-либо гарантии. Так не пойдет.

Она произносит это так буднично, будто не ищет предлога меня покалечить, а обсуждает бизнес-сделку. Ее твердость убеждает меня в том, что для нее это решающий момент. Ей необходимо иметь надо мной больше власти, чем я имею над ней.

Да помогут мне духи.

– Если я когда-либо попаду в руки полиции, мне конец, – говорю я.

Не буквально, скорее всего. Но после того, что я вытворила, мне никогда не видать свободы. А при мысли о возвращении во дворец, где за мной будут ходить по пятам, желудок сворачивается узлом. Я уже не понимаю, как выдержала там столько лет.

Надеюсь, не сложно жить так, чтобы у полиции не было повода проверять, кто я.

– Этого недостаточно, – отвечает Лорвин. – Мне надо знать причину.

– Нет, не надо, – говорю я. – Но она веская.

Я произношу это твердо и размеренно, так, как выношу суждения о чае. Срабатывает – она верит мне. Но от темы уходить еще не совсем готова.

– И если это хоть что-то тебе скажет, – добавляю я, – я также считаю, что закон о регистрации безнравственный и контрпродуктивный, отменить его следовало много лет назад. И мне совершенно не трудно вести себя так, будто это уже сделали.

Лорвин яростно вскидывает руки.

– Да кто так изъясняется?! – возмущается она, а я непонимающе хлопаю ресницами. – Тем более так себя вести нельзя… Ты хоть понимаешь, что меня бы мигом поймали, если бы я так говорила? Сиди тихо, не высовывайся и делай вид, будто все так, как и должно быть. Вот что значит скрываться.

Скрываться. Я провела всю свою жизнь в тени, так что, верно, для меня это не составит труда. Но всяким тонкостям следует обучиться поскорее.

– А еще, – начинает Лорвин, – думаю, я поселю тебя туда, где ты у меня будешь на виду. Тебе ведь негде жить или работать, да?

С надеждой и опаской я отвечаю:

– Да.

– Завтра придем вместе, и ты убедишь Талмери взять тебя на работу.

– Как это сделать? – спрашиваю я. – И зачем это тебе?

– Личный интерес, – отвечает Лорвин без обиняков. – Повторюсь, моя основная работа – составлять чайные смеси. В моем распоряжении целая лаборатория. Я работаю здесь, потому что могу экспериментировать со всем, чем хочу и когда хочу, и никто не будет мне мешать. Поскольку Талмери знает, что я никогда это не брошу, она подкидывает мне кучу других дел, с которыми сама возиться не хочет. У нас с учетом все плохо, как ты с ведением таблиц?

– Хорошо?..

Таблицами что, опасно заниматься?

– Чудесно. В общем, с учетом беда, но не такая, как с обучением мальчиков, которые подают чай. Еще хуже, когда приходится подавать его самой, потому что один из мальчиков слишком бестолковый. Ты разбираешься в чае, тебе нужна работа, а на мне висит куча обязанностей, которые я не хочу выполнять. Так что ты убедишь Талмери в том, что должна заниматься чайным залом.

– И почему я должна согласиться? – спрашиваю я. – Кроме нужды в заработке?

– Потому что взамен получишь бесплатное жилье на полгода, – загорается она, но я теперь точно знаю, что этой ее улыбке доверять нельзя.

– Но как?.. – спрашиваю я.

– Так мы договорились? – не отступает она.

– Только предварительно, – отвечаю я, зная, что Лорвин умышленно скрывает подробности. – Потому что все это звучит очень уж сладко.

Я права. Она смеется от моей честности, и напряжение между нами слегка спадает.

– О, поверь, сладко тут не будет, – уверяет Лорвин. – Ты только подожди. Нет, знаешь что, давай покончим с этим. Высохла? Пойдем посмотрим, понравится ли тебе твое жилье.

– Прямо сейчас? – спрашиваю я, по привычке поднимая взгляд вверх, к темному потолку.

– Самое время, – отвечает Лорвин, сверкая уже знакомой хищной улыбкой.

Глава 3

Лорвин берет зонт из лавки и отдает мне свое пальто. Оно мне велико, но, по ее словам, «большей бродяжкой ты выглядеть уже не сможешь». Я так рада лишнему теплу, что внешность меня волнует в последнюю очередь. Тем более что сама Лорвин не беспокоится, что мой вид помешает ей найти мне жилье.

Место находится дальше, чем мне хотелось бы, особенно учитывая ливень и состояние моих туфель. Впрочем, идти пешком от центра Сайерсена и чайной не так уж долго.

У меня и выбора-то особо нет, но, когда мы останавливаемся у ворот парка, я удивленно замираю.

– Э‐э… парк? – спрашиваю я, уверенная, что между нами возникло недопонимание.

– Нет, – отвечает Лорвин и всматривается в темноту, выискивая что-то. – Поместье.

Она наклоняется и зачерпывает горсть гальки. Я щурюсь и различаю очертания особняка. Должно быть, фамильный особняк с гербом. Значит, принадлежит он не купцам, а знати.

В Сайерсене в поместьях живут не больше дюжины знатных семей, и Лорвин только что привела меня к одному из них. Думаю, здесь мне стоит показываться в последнюю очередь – в этих кругах меня, вероятнее всего, узнáют.

Лорвин кидает камень в ближайшее к нам окошко.

– Что ты делаешь?! – шикаю я.

Она кидает еще камень и еще один.

– Пытаюсь привлечь внимание.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не спрятаться за ней.

– Надеюсь, мы здесь не затем, чтобы меня арестовали из-за твоих выходок у дома знати?

Она ухмыляется – ее улыбка прорезает темноту ночи.

– Не могу отрицать, что в этих выходках есть своя прелесть, но нет. Арест не входит в сегодняшние планы.

Мне хочется ее придушить – слишком уж Лорвин нравится, что мне приходится вытягивать из нее ответы, – но тут я замечаю, как она выстукивает ногой какой-то ритм.

Не успеваю я сообразить, что камни отскакивают от окна и падают тоже в своем, цикличном ритме, как дверь в торце здания открывается.

Тот, кого Лорвин призывала, ответил.

– Друг? – интересуюсь я.

С непроницаемым лицом Лорвин отвечает:

– Вроде того.

Не друг и к тому же живет в особняке. Наверное, все члены этой знатной семьи сейчас при дворе, но сердце у меня снова заходится.

– Тогда, я надеюсь, ты уверена, что этот человек не сдаст меня в полицию?

Лорвин хмурится:

– Зачем ей это?

Мне хочется кричать, но она могла не догадаться, что я имела в виду под «местными властями». Я лихорадочно шепчу:

– Мне нельзя связываться со знатью. Если не хочу, чтобы меня нашли.

Лорвин смотрит на меня, будто что-то ищет.

– Учту. – Я понимаю, что ненароком возродила в ней любопытство к моим приключениям. – Но с этими все будет в порядке.

Выходит, она и правда обратилась к знати.

Но времени спросить, откуда в ней эта уверенность, не остается, потому что к воротам подходит девушка.

На улице так темно, что черт ее лица мне не рассмотреть, лишь силуэт, беззвучно скользящий в ночи. Стройный и гибкий стан. На ней дорогая накидка, а густые волосы заплетены в длинную косу, так что сомнений нет: она принадлежит истальской знати.

– Стража вернется с минуты на минуту, – без прелюдий сообщает девушка. – Ты не должна здесь находиться, Лорвин.

– Я могла бы проникнуть на территорию поместья Тарезимов, никого не предупреждая, когда мне вздумается, и остаться совершенно незамеченной. И тебе это прекрасно известно, – отрезает Лорвин.

Девушка раздраженно мотает косой:

– Так тебе что-то нужно. Что? И кто это с тобой?

– Ты должна мне, и я обращаюсь за услугой, – произносит Лорвин спокойно, и почему-то кажется, будто от ее слов весь мир замер.

Девушка так точно замерла.

– Стража приближается, – говорит Лорвин, и девушка оборачивается. – Нельзя, чтобы они увидели, как мы мнемся у ворот. Приходи в летний домик своей бабушки.

Не дожидаясь ответа, Лорвин хватает меня за локоть и тянет за собой.

– Мы подойдем к секретной калитке с другой стороны, – говорит мне Лорвин. – Ристери впустит нас и покажет тебе, где ты будешь жить.

Но не по доброй воле.

– Ты ее шантажируешь.

– Она шантажировала меня, – сурово отвечает Лорвин.

Представляю чем. Но все-таки. Даже не знаю, чего я ожидала, но извлекать выгоду из боли прошлого мне более чем неприятно.

Я замедляю шаг. Лорвин дергает меня за руку, и я бездумно отдергиваю ее обратно. Мы останавливаемся.

– Слушай, все не так, как выглядит на первый взгляд, – говорит Лорвин с явным раздражением в голосе. – Мы больше не друзья, но чего у Ристери не отнять, так это умения держать слово. Она пообещала помочь мне в той же мере, в какой я помогла ей когда-то, и я лишь напомнила ей о данном слове. Вот и все, ладно?

В ее лице читаются гнев и тревога, которые не вполне можно соотнести с этим ее «ладно».

– Я стою того? – спрашиваю я. – Ты ведь просишь о немалой услуге местную знать, лишаясь рычага давления на тех, кто однажды использовал тебя?

– Ты общалась со знатью раньше, так? – Вопрос риторический, потому что Лорвин не дает мне ответить: – Непросто черни вроде меня добиться возвращения такого долга. Как правило, мне нужно слишком мало или слишком много. Этот долг числится за ними половину моей жизни. И я не знаю, как могла бы им воспользоваться, так пусть это сделает кто-то другой. Ты идешь?

Первый мой вопрос так и остается без ответа. Но я иду.

Если половину жизни, значит, Лорвин знакома с этой девушкой, Ристери, с малых лет. Они друзья детства.

Любопытно, как так вышло, что девочка из знатной семьи познакомилась с ведьмой-беженкой, но, опять же, я сама сегодня оказалась в чайной этой беженки.

Я думаю о Саяне, сестре, которая, возможно, знает меня лучше всех. Представляю, как наши мнения друг о друге, цели и приоритеты могут со временем настолько запутаться, что мы перестанем понимать друг друга. И решаю, что лучше не спрашивать.

Проходит минута, и плечи Лорвин слегка расслабляются – она понимает, что я не буду бередить эту рану. Мы пробираемся по тропинке между деревьев, и я понимаю, почему Лорвин назвала калитку секретной. Не знай я, где она, не заметила бы даже днем.

– Говорить буду я, хорошо? Доверься мне, – оглядывается на меня Лорвин.

– Просит та, кто напоила меня чаем с панцирями жуков, – отвечаю я спокойно.

– И в итоге ты получила вполне пристойный чай, разве нет? – говорит она без капли стыда, но и не раздраженно. Когда мы видим у калитки Ристери, я уже не волнуюсь.

Она не открывает, стоит, скрестив руки на груди.

– Тебя я знаю, Лорвин, но почему я должна доверять ей?

– Серьезно? – В голосе Лорвин звучит презрение. – Если бы я хотела навредить тебе или твоей семье, давно бы это сделала. И ты бы в жизни не догадалась о моей причастности. Брось, Ристери, неужто за последний десяток лет ты так часто получала по голове?

– Много ты знаешь? – бормочет в ответ Ристери, но калитку отворяет.

Я иду за ней, не совсем понимая, в какого рода неприятности может попадать дочь знатного семейства, чтобы огрести несколько раз.

Каменная тропка змеится вглубь рощи и приводит к маленькому домику. Теперь ясно, почему Лорвин хотела поговорить именно здесь: деревьев так много, что никаким караульным не заметить наших передвижений.

В домике едва ли теплее, чем снаружи, зато сухо. Ристери хлопком включает волшебное освещение – и в углу зажигается камин.

Она встает перед входной дверью и кривится, рассмотрев мои туфли повнимательнее.

– Ты с ума сошла носить такую обувь в Сайерсене осенью?

Забавно: почти то же самое мне сказала Лорвин. Но вряд ли Лорвин понравится, если я прысну со смеху.

– Если на сегодня это все приключения, я как минимум запомню историю с туфлями, чтобы мне не хотелось ее повторить, – говорю я.

– Снимай их, – командует Лорвин. – И шаль. Ты снова дрожишь.

Я и не замечала, что дрожу, пока она этого не сказала, а теперь меня так колотит от холода, что Лорвин с Ристери приходится самим усадить меня в кресло у очага. Умение терпеть неудобства – насущный навык для принцессы, но сдается мне, не очень полезный для здоровья.

Лорвин заставила меня обратить внимание на свои ощущения. И тут я запоздало осознаю, какой реакции моя младшая сестра Кариса ожидала, когда заставила ощутить холод браслетов на руках и камня под ногами у входа в Великое святилище этим утром.

Сегодня утром. Духи, неужели прошло так мало времени.

– У нее что, шок? – спрашивает Ристери.

– Насколько знаю, она почти весь вечер бродила под дождем, – отвечает Лорвин. – Но мыслит вполне ясно.

Я пытаюсь собраться. Сижу закутанная в кресле у камина, но Лорвин с Ристери все не успокаиваются и вьются подле меня.

Наконец понимаю, что дело не в озабоченности моим здоровьем, по крайней мере далеко не столько в ней, сколько в том, что других стульев и кресел здесь нет. В маленькой кухне стоит единственная табуретка. Эта причудливая комната явно рассчитана только на одного человека. Мне бы и в голову не пришло, что здесь захочет отдыхать знатная пожилая дама. Может, «домик бабушки» назвали так ради шутки?

– Ванная прямо за тобой, – говорит Лорвин, кивнув в другую сторону. Я вытягиваю шею, но вижу лишь стену и часть лестницы.

– Чердак – это гардеробная, в которой стоит кровать, – поясняет Лорвин.

Я хлопаю глазами:

– А гардеробная большая? Или хотя бы кровать?

– Ни то ни то, – отвечает Ристери.

– Гардеробная, – одновременно с ней отвечает Лорвин.

Они мельком смотрят друг на друга и быстро отводят взгляд.

Мне только сейчас пришло в голову обратить внимание на Ристери без верхней одежды. Прежнее предположение оказалось верным, но не исчерпывающим: на ней шелковые пижамные штаны, заправленные в массивные поношенные ботинки. К тому же у нее очень крепкие руки – не перекачанные, но мускулатура хорошо видна, такого не ожидаешь от представительницы невоенной знати. Ей примерно столько же лет, сколько и нам с Лорвин, может, около двадцати; лицо без морщин, но кожа загорелая, как у того, кто проводит много времени на солнце. Совершенно нехарактерно для знатной особы, но, опять же, большинство знатных особ нашего возраста живут при дворе. Она определенно не похожа на других.

– Ты собираешься как-то это все объяснить? – спрашивает Ристери.

– Я же сказала, что даю тебе возможность вернуть мне долг, – отвечает Лорвин. – Ты поклялась своей честью.

Ристери вновь махнула косой:

– Да, это я уже слышала, но ты не сказала зачем.

– Это Мияра, – говорит Лорвин, указывая на меня. Я молча слушаю их диалог. – Ей нужно жилье, а я как раз знаю, что этот домик никем не занят.

Она хочет поселить меня в поместье знати? Она с ума сошла?

– Почему она не может жить у тебя? – спрашивает Ристери, и я вижу, что она тут же жалеет о сказанном.

– Где у меня? – отвечает вопросом Лорвин. – Ты же знаешь, сколько у меня братьев и сестер. Мы сами еле помещаемся. Ты не думаешь, что, если бы я знала, где ее поселить, я сама бы там жила?

– Я могу найти жилье для вас обеих, – говорит Ристери.

Лорвин мотает головой:

– Нет. Во-первых, ей нужно где-то остановиться уже сейчас. И это был бы неравноценный обмен.

– А сейчас равноценный? – возмущается Ристери. – У меня с отцом не лучшие отношения, как я, по-твоему, объясню ему, кто проживает в бабушкином домике?

Лорвин не двигается, но голос ее бьет хлыстом:

– Я прошу тебя помочь человеку спрятаться и сделать это в тени твоего семейного поместья.

Ристери отшатывается, будто Лорвин хлестнула ее правдой. Между ними есть что-то, чего я не улавливаю, возможно, что-то, что касается их прошлой сделки.

– Поскольку тебе придется объяснить все семье, – говорит Лорвин, чеканя каждое слово, – дело такое: Мияра проживет здесь до весны, пока твоя бабушка не вернется. Затем это бремя упадет с твоих плеч, а мы будем квиты. Не говори, что это неравная сделка.

Ристери скрещивает руки на груди и хмурится на меня. Я все еще пытаюсь осознать, что Лорвин принуждает знатную особу пойти против воли главы семейства, не говоря уже о том, что Ристери не отвергла предложение в ту же секунду. Что бы Лорвин для нее ни сделала, это должно было быть очень веским поступком.

Ристери придется соблюдать условия сделки всего полгода – видимо, даже Лорвин не тешится иллюзиями, будто Ристери может противостоять матриарху семейства.

– Такое благородство совсем на тебя не похоже, – говорит Ристери Лорвин, хотя смотрит в это время на меня. – Что ты получишь от этой сделки? Ты бы не пошла на нее без возможности урвать выгоду.

Лорвин резко меняется в лице – Ристери явно надавила на старую рану слишком сильно. Не успевает Лорвин ответить, как я выстреливаю:

– Думаю, в ближайшем будущем меня ждет много жучиного чая.

Девушки переводят взгляд на меня. Затем Ристери прищуривается и с подозрением смотрит на Лорвин:

– Скажи, что она это не про масложуков.

Лорвин закатывает глаза:

– Я тут ни при чем.

– Ты делаешь чай из масложуков! – продолжает Ристери. – Поверить не могу. Лорвин, что ты забыла в этой чайной? Ты ведь можешь уволиться…

– Нет, не могу, – отсекает Лорвин.

Они смотрят друг на друга еще несколько мгновений, от веса их прежних ссор сгущается воздух.

Я вдруг понимаю, что слишком устала, чтобы мириться с драмой, подоплека которой от меня ускользает. Очевидно, для них это серьезная проблема, но также очевидно, что за день она не решится. Такими темпами Лорвин доведет Ристери до того, что она вышвырнет нас на улицу, и вот тогда я точно отморожу ноги.

– Не подскажете, – осторожно начинаю я, – найдется ли в кухне чайник, чтобы приготовить чай? Какой-нибудь, эм… менее экзотичный?

Лорвин это, вопреки моим ожиданиям, не рассмешило, хотя она все же оторвала пристальный взгляд от Ристери и посмотрела на меня:

– Ристери покажет, где что находится. Я зайду за тобой утром.

Она направляется к двери и снимает с крючка плащ, но тут Ристери говорит:

– Я не давала своего согласия.

– Ты дала согласие десять лет назад, – бросает Лорвин и хлопает входной дверью, оставив меня наедине с дамой из знатной семьи, которой явно в тягость мое присутствие.

С другой стороны, если бы Лорвин не ушла, ситуация могла бы стать еще более неловкой. Мы с Ристери стоим и молча смотрим друг на друга.

– Я и не подозревала, что о масложуках уже все знают.

Ристери резко вскидывает брови:

– Лорвин разве не говорила?

– Подозреваю, список вещей, о которых она мне не рассказала, довольно длинный.

Ее губы трогает призрак улыбки.

– Пожалуй, так. Но всегда скажет в лицо, что о тебе думает. – Ристери покачивает головой. – Я зарабатываю тем, что вожу экскурсии по Катастрофе.

Я хлопаю глазами в попытке обработать всю информацию, содержавшуюся в этом предложении.

Во-первых, она работает. За деньги. Для представителей знати зарабатывать трудом, тем более на виду, по сути, непотребство. А она делает это по доброй воле. Что бы ни послужило причиной, это удивляет, но куда больше поражает ее выбор работы.

Катастрофой мы называем территории, которые когда-то входили в состав Исталамской империи, а также некоторые пограничные с ней страны.

Никто не знает, какие из них все еще существуют. Никто не знает, как далеко простирается Катастрофа.

Полвека назад где-то на востоке произошел взрыв волшебной энергии. Причины так и не выяснили, но многие боятся, что поводом стало вышедшее из-под контроля колдовство.

В результате взрыва множество земель остались непригодными для жизни. Катастрофа дестабилизировала реальность: магия на ее территории неконтролируема. Законы физического мира к ней неприменимы, там в принципе нет никаких законов, кроме одного: все постоянно меняется. Верх становится низом, твердая почва обращается огненным газом, плоды испаряются или принимают облик диких когтистых зверей, цунами возникают вдали от воды, стрелка компаса не указывает на север. Все, кто попал в зону воздействия Катастрофы, пока ее границы расширялись, умерли.

Потери неизмеримы.

Народ Лорвин, гелланцы, – самая крупная группа, которой удалось избежать губительного воздействия. Они бежали на запад так быстро, как могли, перед расходящейся волной магической энергии. Большинству повезло намного меньше.

Проникнуть в Катастрофу возможно. На окраине магический эффект не такой сильный. Смельчаки отправляются туда, чтобы в относительно безопасной обстановке увидеть диковинные вещи: удивительные пейзажи, никогда не существовавших животных, разумные голодные лианы, погодные явления, дрейфующие во внезапно лопающихся пузырях. Но чем дальше заходишь, тем сложнее найти путь назад. Там постоянно пропадают целые группы, но те, кому удается выбраться, возвращаются с волшебными сокровищами, которые могут принести им целое состояние.

Если Ристери проводит экскурсии, значит, она часто бывает в Катастрофе и знает границы ее территорий достаточно хорошо, чтобы водить туда людей. К тому же у нее должно быть немало опыта, чтобы справиться с магическими аномалиями и внезапными атаками живущих в Катастрофе существ, чтобы защитить незадачливых туристов и вернуть их в целости и безопасности. Работает она только на окраине, конечно, но это все равно подразумевает, что Ристери провела много времени и в глубине Катастрофы. Даже как гид она рискует своей жизнью. Что, судя по всему, происходит каждый день.

Все знают, что пойти в Катастрофу решаются либо отчаянные смельчаки, либо глупцы. И конечно же, именно с такой богатенькой дочкой могла познакомиться маленькая ведьма.

– Кажется, я знаю, почему у вас проблемы в отношениях с отцом, – говорю я.

– Нет, не знаешь, – отвечает Ристери. – Пойдем, покажу, где что находится.

Она ведет меня по домику, показывает заклинательные крючки и как их активировать.

– Волшебные технологии здесь не самые передовые, тормозят, но проблем с духовкой или другой техникой быть не должно, – говорит она.

Будто я знаю, как ей пользоваться. Чудо, что она сама знает.

– Домик построили несколько поколений назад, для особо ценного управляющего, – рассказывает Ристери, пока мы поднимаемся по лестнице, – но еще недавно его использовали в качестве гостевого. Здесь больше уединения и удобнее, чем на постоялом дворе, да и расположение удачное. Но бабушка взяла и решила, что он ей нравится и что лучше уж у нее будет личное пространство, чем преимущества поместья, так что теперь домик закреплен за ней на время, когда она приезжает к нам, – весну и лето.

Насчет второго этажа Лорвин не шутила. Почти всю комнату занимают комоды и пустые сундуки. Она не столь большая, как гардеробные в знатных домах, но вполне вместит одежду на пару сезонов. Если Лорвин и правда делит тесный дом с кучей родственников, можно представить, что к жизненному пространству она относится совсем иначе, чем Ристери.

Но меня интересует кровать. Довольно узкая, она завалена горой одеял и мягких подушек, и… ничего привлекательнее я в жизни не видела.

– Вот, садись, – говорит Ристери.

Я пропускаю ее слова мимо ушей, думая, что, присев, уже не смогу встать, и наблюдаю, как она подходит к комоду.

– Бабушка всегда оставляет какую-то одежду здесь на случай, если ее багаж из столицы задержится, – поясняет Ристери, доставая одежду. – Она тебе не по размеру, но явно суше, чем то, что на тебе надето.

Поколебавшись, я принимаю одежду. Ткань мягкая, почти пушистая, сквозь нее чувствуется бугорок, и я нежно надеюсь, что это носки. Они. Никогда не радовалась им так, как сегодня.

– Вы точно не против? – спрашиваю я.

Она пожимает плечами:

– Точно. Ну а бабушке об этом узнавать не обязательно.

Ристери, должно быть, самая странная дочь знатной семьи в мире.

Но, опять же, пусть она и бунтарка, из нас двоих это я сбежала от своей семьи.