Kitabı oxu: «Дуэль двух сердец»

© Холодова К., текст, 2026

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2026

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

* * *

Завершение дилогии «Талисман прошлого» вновь переносит нас в 1812 год – эпоху суровых испытаний и великой любви. Эта история о силе духа и надежде, которая рождается в боли утрат. О хрупкости чувств и отваге сердца, готового любить наперекор всему. Ведь если двум людям суждено быть вместе, они найдут друг друга – даже спустя века.

НАСТЯ, автор книжного блога «Влюбилась в злодея»

* * *

 
В толпе друг друга мы узнали,
Сошлись и разойдёмся вновь.
Была без радостей любовь,
Разлука будет без печали.
 

М. Ю. Лермонтов,

«Договор»

Пролог

– Ну что же, дорогой Михаил Александрович, поведай товарищам, как дела твои в новом назначении? Соскучился, поди, за своим полком? – ласково, словно пытаясь согреть звуками своего хриплого бархатного голоса, расспрашивал Степан Аркадьевич только что прибывшего в полк Михаила Равнина и восторженно разглядывал его новенький синий мундир Гродненского гусарского полка.

– Сердечно благодарен, Степан, за участие! – Мишель положил правую руку в белой перчатке на грудь и учтиво склонил голову. – Назначение моё мне пришлось по душе, но прав ты, истосковался я по вам страсть как… Столько лет плечом к плечу служили. Каждое воспоминание о гвардии отзывается в моём сердце теплом и любовью.

Свечей много не жгли. В полутёмном доме было душно и дымно. Практически каждого гусара лейб-гвардии можно было заметить с трубкой во рту. Бриаровой, глиняной, керамической. Фёдор Фелицин заботливо носился по дому, стараясь всем угодить и всех накормить своей стряпнёй. Полковую кухню офицеры не жаловали, а вот отменные кушанья своего разлюбезного друга ели с превеликим удовольствием. Фёдору было не в тягость: этот юноша всегда без лишней корысти радовался, когда видел, что своими талантами приносит людям пользу. Да и не зря же его няньки всё время таскали юного барина на общую кухню. Жила семья Фелициных небогато, оттого вместо уроков французского юный Феденька познавал уроки жизни.

С полки звеня посыпались котелки, и Фёдор тут же кинулся на звук, неуклюже повернув своё высокое тучное тело. Солома под его ногами весело зашуршала, а громкий топот проводили громогласный свист и добрые смешки.

– Знать, теперь вы на государевой службе… Ну и каково это – под бочком государя императора греться?

Мишель обернулся на раздавшийся из угла голос и заметил развязно лежащего на стоге сена Лесова, посасывающего мундштук и выдыхающего клубы густого синеватого дыма.

– А ты никак завидуешь, Никитка? – встрял между ними Степан Аркадьевич и недовольно замотал седовласой головой.

– Помилуй, Степан! Чему уж тут завидовать? Настоящему гусару всего милее его резвый конь, острая сабля да поле. Свобода – это то, чего вы никогда не найдёте, прислуживая императорским… – Лесов явно хотел сказать что-то очень дерзкое и унизительное, но вовремя поймал себя за язык и лукаво отмахнулся, – господам, на чьих физиономиях больше пудры, чем на лицах барышень в первый их сезон.

– Много ли ты, Лесов, понимаешь в государевой службе? – самодовольно ухмыльнулся Мишель и поправил ментик¹, аккуратно свисавший с левого плеча. – К тому же я, как и вы, остался человеком армейским. Мы с Кульневым неделями обсуждаем порядок формирования эскадронов и зачисление на службу новых офицеров, перепроверяем карты, передаём государю депеши по состоянию полка.

– Всё так, как я и предполагал… ты, Михаил Александрович, совсем штабным сделался.

Мишель не выдержал. В ярости нахмурил чёрные брови и, вскочив с места, выдержанным шагом подошёл к Лесову.

– Вы, милостивый государь, на что-то конкретное намекаете? – проговорил он ровным голосом, глядя на Никиту сверху вниз.

– У Лесова шутки кончились. Все приличные на свои стишки растратил. Не думай о нём худо, Михаил! – вмешался Габаев, завидев, к чему ведёт Мишеля их общий друг.

– Ты всех моих стихов не читал, Сергей. Почём тебе знать, что и для кого я уготовил?

– Не можешь ты по-людски, верно, Лесов? – снова задал вопрос Мишель с вымученной невозмутимостью.

Он стоял гордо, как и полагалось офицеру, – далеко не все имели такую выправку. Он чувствовал своё превосходство над старым другом, и Лесов, очевидно, – тоже, поэтому и пытался его задеть. С приездом Мишеля в полк все то и дело судачили о его должности, о его талантах командира, доблести и везении. Кому теперь было дело до угрюмого, болезненно худого молодого человека? Пусть даже он был лучше его в чём-то, но неуверенность не позволяла ему лишний раз показать себя. Лесов не говорил о своих победах, не хвастал, а лишь слушал… Слушал других и постепенно делался частью круга каждого, с кем сближался.

– А по-людски – это как же? – съязвил Никита, изобразив такую хитрую гримасу, что Мишель, побледнел от гнева и, стиснув зубы, демонстративно сжал кулак, словно приготовившись в следующую секунду ударить товарища.

Лесов это увидел, и, как только ему стало понятно, что Мишель уязвлён, его глаза тут же загорелись весельем, а лицо тронула улыбка. По всем правилам приличия Никита уже давным-давно должен был встать и поравняться с оппонентом, но он так и продолжил лениво лежать на соломе, изредка и нехотя поднимая глаза на нависшего над ним князя.

– Следуя, сердечный друг, законам чести, ты уже должен был… – Не успел закончить свою мысль рассерженный Мишель, как его перебил голос Лесова:

– В этом и есть твоя главная беда, Равнин! Честь, честь, честь… Всё по чести, всё по правилам. А не должно быть в жизни таких правил, что одних людей от других заведомо отличают. Об этом и говорил Бонапарт. Об этом и кричала французская революция. Ты всем нам тут рассказываешь о жизни да службе при государе, где одни люди возносят себя над другими. Думаешь, ты станешь лучше, если всю жизнь вопреки себе будешь следовать законам, которые давным-давно устарели? Которые ограничивают истинную свободу и которые делают тебя рабом перед…

– Так вот что задело тебя, мой друг! – Мишель сделался мягче в голосе, кулак медленно разжался, а синие глаза уже с пониманием глядели на озлобленного юношу.

– Мне всё равно! Если надо будет, я смогу ответить тебе. Чего вряд ли удосужатся другие, те, что ниже тебя. Ниже по положению и чину. Они не смеют даже возразить тебе, что уж говорить о том, чтобы встать против тебя к барьеру. Не-е-т… До такого ты не опустишься!

– Это не так.

– А как же правила? Закон? Устав и предписания? Смог бы ты снизойти до того, чтобы принять вызов пусть не офицера, – лицо юноши озарила победоносная ухмылка, стоило ему нащупать нужные слова кончиком языка, – а от обычного рядового, быть может?

Это была провокация, насмешка. Мишель слишком хорошо понимал, о чём толковал Лесов. Но так же хорошо он понимал закон; тот, что был для него чуть ли не заповедью и перед которым он всецело преклонялся.

– Ты, видимо, хочешь, чтобы я вызвал на дуэль первого дворового мужика, который плохо запряжёт мне лошадь? – От невообразимости ультиматума товарища Мишель разразился смехом.

– Зачем же сразу мужика? Ты его слишком быстро прибьёшь. Какой-нибудь неопытный юнкер, желающий всадить пулю в твою грудь, вполне сойдёт.

– Белены объелся, Никита? Чего сдуру говоришь-то? Не дело юнкеру с офицером тягаться! – вспыхнул Степан Аркадьевич, не в силах более оставаться в стороне.

– Пускай, Степан. – Мишель не сводил с Лесова глаз, изучая его и словно пытаясь самому себе объяснить, какая муха того укусила. Никогда Лесов не делал что-то просто так. – Если подвернётся такой юнкер, даю слово, что предоставлю ему шанс отстоять свою честь в обход всех существующих правил.

Часть 1

Глава 1
Смирение

– Костя, вставай! Живее, живее! – Клэр почувствовала осторожные толчки в плечо и глубже завернулась в колючую солдатскую накидку.

Ночью она проснулась от невыносимого холода, но постеснялась хозяйничать в малознакомом месте. В пузатой печи тусклым оранжевым светом едва заметно мерцал огонёк. Весь дом спал, сопел, похрапывал, и, казалось, никто, кроме Клэр, не ощущал пронизывающего до костей ветра, сочившегося из щелей. Под одежду пробрался клоп. Клэр с ужасом представила что-то огромное и страшное. Она ворочалась в надежде раздавить его, но безуспешно. Мерзкое насекомое скакало и кусало, точно издеваясь над ней. И не встать, не раздеться, чтобы вытряхнуть рубаху и мундир. Так и промучилась до раннего утра.

– Ты всё ещё лежишь?! – прозвучал рядом сердитый голос Степана Аркадьевича.

Девушка вздрогнула и мгновенно очнулась.

– Нет, нет! Я встал. Но, позвольте, зачем же так рано? – Клэр оглянулась и застала всех вокруг спящими.

За окном всё ещё чернела беспроглядная тьма, и только рвение Степана Аркадьевича убедило в том, что дело близится к рассвету. Пока вахмистр, склонив спину дугой в шаге от неё, искал что-то в своих вещах, Клэр старалась выбраться из спутанных одежд.

Уже неделю она не могла как следует искупаться. В соседнем доме располагалась баня, но и та была вечно кем-нибудь занята. И хотя офицеры не мылись в ней каждый день, считая, будто мороз сбивает дурной запах, тем не менее местечко редко когда пустовало. Клэр ощущала себя очень грязной и удивлялась, как прекрасные кавалеры так долго обходились без купания. Когда никого не было в доме, она протирала доступные участки тела мокрой тряпицей.

– Я что-то запамятовала или…

– Запамятовал! – сурово и в то же время заботливо перебил Степан Аркадьевич. – Тебя зовут Константин Ефременко, и ты гусар… Забыл?

– Верно. Прошу меня простить. – Клэр посмотрела на Степана Аркадьевича испуганным взглядом, стыдливо осмотрелась и громко выдохнула, когда поняла, что вокруг всё ещё никого.

Ветер завывал над ухом. Лицо в считаные секунды зарумянилось. Воздух был таким обжигающе холодным, что даже вздохнуть полной грудью не удавалось без боли.

– Так-то.

– Что же мы будем делать таким ранним утром? Солнце ещё не встало, да и этот нечеловеческий холод…

– Я, верно, ошибся или же вы, юнкер, лучший боец в нашем отряде? – пристыдил её вахмистр, задев за живое.

– Так мы будем тренироваться? – Восторженный вопроссорвался с красных обветренных губ.

Названый дядюшка многозначительно кивнул.

Сон как рукой сняло.

– Я дал тебе время привыкнуть… – Гусар вдруг захрипел, закашлял, и Клэр распахнула глаза, испугавшись, что он своим кряхтением перебудит весь отряд. – К обстановке. Теперь же обязан сделать всё, чтобы ты был не хуже сослуживцев.

– Буду бесконечно благодарен.

– А то как же. – Он на ощупь отыскал в темноте скрученную верёвку, перекинул через плечо и замер, словно вспомнив о чём-то важном. Клэр стояла рядом и всё никак не могла спрятать уши под дважды обмотанным вокруг головы шарфом. – За тем домом, – Степан Аркадьевич вскинул руку и указал пальцем куда-то в пустоту, – у конюшни, увидишь топор. Бери его и скорее меня догоняй.

Гусар направился к перелеску, проваливаясь в скрипучий снег до самых колен. Клэр не сразу поняла, что от неё требуется, и некоторое время стояла на месте, наблюдая, как фигура вахмистра растворяется в предрассветных сумерках.

– Так… Топор! – напомнила она сама себе и быстрым шагом направилась во двор.

Месяц всё ещё ярко светил на сизой простыне небосвода, бросая серебряные искры на крыши домов и землю. На востоке только-только стала проявляться тонкая алая нить утренней зари. Клэр шла и вслушивалась в успокаивающий хруст снега под сапогами. На углу шаткой деревянной изгороди блеснула сталь. Клэр высунула из тулупа руку, которую тут же обжёг ледяной ветер. Ладонь коснулась деревянной рукояти, а пальцы впились в неё с такой силой, что тут же побелели. Она взвесила топор в руке и взмахнула им несколько раз, словно рубила дрова.

Запах табака защекотал нос, и она поняла, что рядом кто-то есть.

– Что ты делаешь?..

От неожиданности Клэр дёрнулась, чуть не уронив топор себе на ноги.

– А… Мы со Степаном Аркадьевичем идём в лес… – В темноте она не сразу рассмотрела собеседника и лишь по голосу догадалась, что перед ней Лесов.

– В такую рань? – с холодной вежливостью спросил он.

– Дров совсем не осталось, – отрезала она неуверенно, – печка не топлена, вот и идём.

– Тогда, должно быть, тебя ждут?

Клэр фыркнула, посмотрев в сторону леса.

– Да, верно. Пойду я.

Прислушиваясь к громкому биению сердца, Клэр двинулась к густой полосе деревьев. Высокие синие ели тянулись к небу. Тьма пробуждала необъяснимый трепет в груди. Избушки поселения скрылись за толщей белого покрывала, и лишь фигура Никиты по-прежнему виднелась у дома. С такого расстояния было невозможно рассмотреть, на что направлен его взор, но почему-то Клэр казалось, что ничего хорошего он ей не сулил.

Солнце медленно поднималось, окрашивая сугробы в розовый цвет. По следам Степана Аркадьевича совсем скоро Клэр вышла на небольшую поляну.

– Я уж было решил за тобой возвращаться. Заблудилась, что ли?

– Заговорилась с поручиком.

– Добро. – Лишь минутой позже Клэр осознала, что не уточнила имя поручика, однако Степан Аркадьевич, вероятно, понял, о ком шла речь.

– Он всегда так рано встаёт?

– Никита-то? Да, частенько. – Вахмистр, призадумавшись, покрутил правый кончик седых усов. – Он весьма… интересный молодой человек, сложный человек, как ты могла заметить, но это не делает его плохим. Пусть его характер может сначала отталкивать, но в нём скрыто довольно много добродетелей, которые он, по не ведомым никому причинам, лишний раз не демонстрирует.

– Он кажется грубым и… несчастным.

– Так и есть. Но, когда ты узнаешь его так же хорошо, как и я, то поймёшь, что на самом деле у него очень ранимая натура.

Клэр хмыкнула себе под нос, пряча руку с топором глубже в рукав.

– Что стоишь? Руби!

– Чего рубить?

Степан Аркадьевич закатил глаза и упёрся руками в бока.

– Вот те раз… мороз не велик, да стоять не велит, голуба! Топор тебе на кой?

– Так мы за дровами пришли? – Клэр удивилась тому, как быстро её ложь поручику Лесову превратилась в правду.

– А ты думала за чем?

– Тренироваться, вы же сами так сказали. – Она недовольно поморщилась и с нескрываемым негодованием глянула исподлобья.

– Одно другому мешать не будет.

Они подошли к невысокой сосне и стали осматриваться.

– Ствол лучше валить вправо. Начинай рубить здесь, а я подхвачу.

– Учтите, что я никогда не рубила деревья.

– Что ж, можешь начинать.

Клэр закусила потрескавшиеся губы и крепко сжала топор двумя руками. Первый удар получился неуверенным, и на дереве осталась лишь едва заметная зарубка. Она жалобно оглянулась на Степана Аркадьевича, но он лишь равнодушно пожал плечами. Девушка сделала ещё несколько ударов, однако результат был тот же.

– Вы же видите, что у меня не выходит! Здесь нужна мужская сильная рука. – Клэр злилась от собственного бессилия и хотела, чтобы наставник избавил её от этого позора как можно скорее.

– Постой, голуба… – Степан Аркадьевич залился смехом, эхом разнёсшимся по лесу. – Ты гусар. Ты не можешь быть слабой. И потом, знаешь, как много сил нужно, чтобы врага пополам разрубить? От плеча, скажем, и ниже? Очень много сил нужно! Во время боя, бывало, саблю из руки не выпускали по нескольку часов. Ты пойми, что, прежде чем взять её в руку, нужно окрепнуть. Ты худенькая, тоненькая, и придётся тебе непросто. Но если ты остановишься здесь, в эту минуту, то гусаром тебе никогда не сделаться. Можешь прямо сейчас в город направляться, во дворец к императору нашему. Я не сомневаюсь в том, что ты хорошо фехтуешь. Но убивать… здесь подготовка нужна, в том числе и физическая.

Клэр знала, что он прав. Прав во всём. Надеть гусарский мундир, жить среди гусар, вести себя как они – ещё не значит быть гусаром. До сих пор она им лишь притворялась. Девушка понимающе кивнула, не в силах подобрать слова оправдания.

Степан Аркадьевич глядел на неё без упрёка, с отцовской вовлечённостью, лаской и беспокойством. Могло показаться, что он тоже искал нужные слова. Потому и молчал так же долго.

– Вообрази, что этот корявый, измученный временем ствол – твой враг. Человек, которого ты ненавидишь, – произнёс он наконец спокойным тоном. – Без ненависти убить кого-то просто невозможно. Это чувство не раз выручало меня в бою.

Клэр перевела взгляд с названого дядюшки на дерево и вновь занесла топор. Ещё крепче пальцы впились в деревянную ручку. В голове стали мелькать образы. Лица императора Александра, Франсуа и мадам Бинош. Мишеля, который вопреки всем клятвам снова оставил её одну и которого Клэр в глубине души за это проклинала. Удар был сильный, глухой. Вибрация от соприкосновения металла с деревом прошла по рукояти и передалась в руку. Откололся первый кусок. Клэр продолжила рубить – яростно и часто, забыв о том, что рядом Степан Аркадьевич. К глазам подступили слёзы, а щёки зарделись от холода и злости. Она пыхтела, стонала, но не останавливалась до тех пор, пока ствол, срубленный наполовину, не накренился в сторону.

Силы ушли. Тело обмякло, а рука обессиленно опустилась вниз, выпустив топорище.

Степан Аркадьевич навалился на ствол всем весом, и дерево упало на землю. Клэр глубоко задышала, выпуская тёплые клубы пара. Руки гудели и тряслись, а на ладонях образовались красные мозоли.

– Ты молодец. Неаккуратно, но для первого раза очень хорошо.

– Спасибо!

– Это за что?

– За советы.

Степан Аркадьевич лукаво улыбнулся:

– Теперь надо бы дровишек нарубить.

– Опять рубить?! – возмутилась Клэр, едва успев отдышаться.

– Если ты в силах перетащить этот ствол, не поделив его на части, то вперёд.

– Но я же только… – Одного взгляда Степана Аркадьевича хватило, чтобы Клэр перестала пререкаться и снова принялась за работу.

Из лагеря донёсся медный голос труб. Солнце стояло высоко, когда Клэр со Степаном Аркадьевичем подносили к дому связанные поленья. Усталость валила девушку с ног, тело бросало в жар, а по спине под рубахой стекали капли пота. Она едва чувствовала обмороженные пальцы, которые невозможно было разжать. Верёвка, за которую она тянула брёвна, впилась в нежную кожу кисти и оставила на ней багровый след.

– А что же, Степан Аркадич, не вышло у тебя из привычки раньше петухов вставать? – весело спросил Сергей Габаев, держа меж зубов деревянный прикус трубки.

– Не вышло, Серёжа. Поздно мне от привычек моих открещиваться.

– Так, а племянника своего зачем тянешь? Пускай бы спал малец. Подъём у нас и без того ранний.

– Да глянь на него, щупленький, бледненький. Быстрее сил наберётся.

– Ну-у-у, может, ты и прав. – Ротмистр обратился к Клэр и одобрительно прошёлся по ней взглядом. – Ты, Константин, на дядьку своего обиду не держи. Он дело говорит. Тебе сейчас следует всему учиться заново. В кадетских этих училищах один чёрт всё не к месту. Все мы с этого начинали. Чем сможем – поможем!

– Благодарю вас, ротмистр. А на Степана Аркадьевича я нисколько не сержусь. Напротив, признателен ему вечно.

Габаев широко улыбнулся, прищурил чёрные глаза, так, как это делали настоящие горцы.

– Наконец в этой берлоге станет чем согреться! Ночью, господа, уже не знал, к кому прижаться, – раздался голос Корницкого. Он закинул пару поленьев в печь и поднёс озябшие руки к открытой дверце. – Храни, Бог, наших друзей, которые пожертвовали сном, чтобы принести в эту дыру немного тепла!

– Как же хочется бабу…

Клэр распахнула глаза и медленно повернулась на голос.

– Всем хочется, Саша… А что делать? – с досадой поддержал Корницкий, одёрнув брюки в области паха.

– Вместо того чтобы нежиться меж женских ног, мы должны сидеть тут в лютом холоде да в манеже по сто раз отрабатывать одно и то же.

– Не привозили ли новых книг? – поинтересовался Фёдор Фелицин. Услышав его мягкий голос, Клэр почему-то успокоилась.

– Филя, тебе бы лишь за книжками просиживать! – Выступающий кадык на худой шее Корницкого при смехе задёргался, и теперь Клэр смотрела исключительно на него.

– Так у него ведь невеста имеется. Верно говорю, Фёдор? О чём ему ещё думать, кроме как о книгах?

– Верно, – скромно ответил молодой человек и опустил светлую голову, словно стыдясь этого разговора.

– Хорошенькая? – поинтересовался Корницкий.

– Самая прекрасная и добрая девушка на свете! – заверил его товарищ.

– Ma foi, tu es bien heureux!² Что же, и портрет её имеется?

– Корницкий, твои пошлые расспросы всем наскучили. Уймись. – Вряд ли Лесов хотел оградить друга от напора Корницкого. Скорее всего, ему просто нестерпимо хотелось тишины.

– Протестую! – игриво продолжил Гриша, задрав руку и размахивая указательным пальцем, – Нельзя вот так просто утверждать, что твоя суженая прекрасна, если ты не готов предоставить доказательства.

– Тебе-то на что эти доказательства? – включился в разговор Габаев, по-прежнему не выпуская трубки изо рта.

– Хотя бы для того, чтобы при виде прекрасной невесты нашего Фили я не скомпрометировал её.

Каждый заметил, как Фёдор против воли напрягся и строго посмотрел на Корницкого.

– Ну и трепло же ты, Корницкий! – Не выдержав, вступился Константин Соболев.

– Любезный друг мой, Фёдор, то была шутка! Право, умоляю, не злись на меня, ибо никогда и ничего подобного я не думал о твоей невесте, – поспешил оправдаться штабс-ротмистр. Он на носочках подкрался со спины к Фелицину, положил руки на его крепкие плечи и полушёпотом добавил: – Однако портретик можно было бы и продемонстрировать.

Кривляния Гриши были виртуозны. И чаще всего они забавляли, нежели раздражали. Фёдор смягчился, и все рассмеялись.

Так или иначе любые разговоры заканчивались обсуждением женщин, их природных достоинств и приобретённых с годами недостатков. В самых красочных подробностях мужчины один за другим рассказывали о своих победах в любовных баталиях. Поначалу Клэр молча краснела и прятала раскалённое от стыда лицо. А после, сама того не заметив, уже поддакивала офицерам, постепенно вливаясь в их круг.

* * *

Всю следующую неделю Клэр и Степан Аркадьевич продолжали ходить по утрам в лес. Клэр рубила деревья, всякий раз представляя лица людей, причинивших ей боль. В какой-то степени это исцеляло. С каждым днём кожа на её ладонях грубела, как сталь закалялся характер. Тяжёлой работой она гасила внутренний гнев, обтачивала терпение. И заполняла образовавшуюся в душе пустоту простыми заботами. Из разбитой одинокой девушки без прошлого и будущего, имени и надежд она постепенно становилась человеком, имеющим самое важное в жизни – независимость, уверенность в собственной силе и непреодолимое желание бороться за себя и других, чего бы это ни стоило.

– Держи. – Степан Аркадьевич протянул чуть отдышавшейся после работы Клэр вторую саблю, которую тайком прихватил с собой.

– Что это значит? – спросила она, опустив взгляд.

– Теперь можно поупражняться.

– Я ведь только закончила рубить этот здоровый ствол…

В ответ раздался нервный короткий смешок. Лицо Клэр вытянулось от удивления.

– Так ты устала? – Степан Аркадьевич поправил ус и прислонился к дереву.

– Устала? – нервно сдерживая смешок, бросила она. – Да я еле руки чувствую, не говоря уж о спине, которая вот-вот отвалится.

– Если откажешься, другой шанс выпадет очень не скоро.

Клэр тяжело вздохнула и, вскинув голову, закатила глаза. Небо хмурилось, а над мохнатыми синими макушками елей виднелись тучи. Ей понадобилось время, чтобы привести дыхание в норму.

– Хорошо.

– Хорошо?

– Начнём занятия сейчас, если вы полагаете, что я готова.

Степан Аркадьевич снова протянул Клэр саблю.

– Однажды ты упоминала, что обучена этому делу?

– Да. У меня был неплохой учитель. Но мы тренировались на шпагах.

– Значит, мне не придётся объяснять тебе азы? – Клэр настороженно взялась за эфес³, вытащила клинок из ножен и быстро приняла боевую стойку. – Хорошо. Тогда нападай!

Клэр отдала должное Степану Аркадьевичу: с последней дуэли её хватка действительно стала лучше и крепче. С пару секунд она рассматривала металл, привыкала к нему. Наконец, обойдя соперника, сделала первый выпад. Без какого-либо труда Степан Аркадьевич отразил удар. Последующие он так же блестяще парировал, предугадывая каждое действие девушки.

– Неплохо… для барышни, – дразнил он.

– Если бы я не была такой уставшей…

В этот момент Степан Аркадьевич воспользовался вниманием Клэр к клинкам, подошёл ближе и приставил кинжал к её животу.

– Это нечестно!

– На войне умирают, потому что устал, потому что задумался, потому что возомнил, что сильнее врага. Самоуверенность и невнимательность могут стоить солдату жизни. Ведь когда ты уверен в себе, то не цепляешься за жизнь. Ты должна смотреть не только на саблю. Смотри по сторонам, наблюдай за тем, что позади и впереди. И самое главное – не полагайся на честь, в бою её нет.

Переводя дыхание, Клэр не отрывала глаз от кинжала. Принять то, о чём говорил Степан Аркадьевич, то есть жестокость и бесчестье, было гораздо сложнее, чем ей казалось.

На лице учителя расцвела снисходительная улыбка. И без того мягкий заботливый взгляд сделался по-отцовски ласковым, точно любое слово или действие Клэр приводило его в состояние полного умиления.

– Давай ещё разок. Чего нос повесила? Всему тебя обучим! И стрелять, и колоть метко будешь. Ко всему прочему ты должна знать, как ухаживать за оружием… Я подчеркну: у-ха-жи-вать, – почти пропел Степан Аркадьевич. – Сабля для гусара – вторая женщина; ей забота нужна!

– Как скажете, Степан Аркадьевич.

– Ах, Константин! – покачал он головой. – Редко вижу, как ты улыбаешься…

– Значит, не столь часто случаются поводы для искренней радости.

– Право слово, чудная ты барышня. Давно узнать хотел, есть ли жених у тебя?

– Не знаю, можно ли назвать его женихом. Ко мне он не сватался; да и не к кому… Родителей ведь у меня нет. В любви клялся, а на деле… – Клэр понурила взгляд, не то от досады, не то от обречённости. Хрупкие воспоминания теперь ощущались стеклянной крошкой на зубах. Внутри заныло. Мерзко, болезненно.

В чертах девичьего лица отразилось смятение, когда она задумалась над тем, в каком опасном положении оставил её князь Равнин. На что он надеялся, когда отправлял её, юную девушку, одну на корабле, полном незнакомых людей, а в особенности матросов, у которых на уме могло быть всё что угодно? Столько времени минуло, а он так и не отыскал следов рыжеволосой беглянки.

– Почему ты не с ним? – пересилив неловкость, спросил вахмистр. – Ему вообще известно, где ты сейчас и с кем связалась? Ему ведомо, какую жизнь ты ведёшь? – Клэр взглянула на гусара с невыразимой тоской, едва сдерживая слёзы. – Извини. Не стоило мне спрашивать…

– Нет, всё в порядке. Он обещал найти меня, да только всё ещё не нашёл, как видите… Кажется, мне уже давно пора было сказать, что вы с ним знакомы.

– Знаком? – Степан Аркадьевич удивлённо вскинул бровь.

– Вечером, когда мы с вами только прибыли в полк, вы с товарищами обсуждали князя Равнина.

– Голова моя бедовая. Помилуй бог!.. Михаил? – горячо воскликнул Степан Аркадьевич, на что Клэр лишь стыдливо закивала.

Некоторое время они простояли в молчании. Посреди леса оно казалось особенно громким. Вахмистр сделался угрюм и стал тревожно оглаживать мундир по швам. Клэр тёрла окоченелые, покрасневшие на морозе руки и никак не могла для себя решить, стоит ли ей рассказать Степану Аркадьевичу больше, чем уже успела.

– Не моё это дело, да и лезть тебе в душу, голуба, я не стану. Ситуация весьма… необычная. Одно лишь могу сказать. Я Михаила Александровича давно знаю. Лет шесть как. И могу заверить в следующем: если он пообещал, что найдёт тебя, то слово своё сдержит, будь покойна! Если до сих пор не нашёл, значит, и причина тому веская имеется.

– Хочется верить, что так оно и есть.

* * *

Вечером того же дня все господа принялись переезжать. Кто на квартиру к Корницкому, кто в съёмное жильё. За пару недель Клэр сблизилась с некоторыми офицерами и даже вошла в круг их друзей. Поначалу она решительно хотела искать жильё со Степаном Аркадьевичем, но упрямый штабс-ротмистр всё же убедил её опекуна отпустить Клэр с ними. Она полагала, что её настойчивый отказ может вызвать подозрение, потому после недолгих уговоров была вынуждена согласиться. Сам Корницкий был из очень знатной и богатой дворянской семьи. Его родовое имение располагалось недалеко от Москвы, в то время как в столице родители приобрели ему достаточно просторную квартиру на Мойке. Наведываясь в Петербург, он и вся их весёлая компания часто устраивали в этом жилище настоящие вакханалии.

Сборы. Господа с особой аккуратностью складывали нижнее бельё, мундир и прочую одежду. Прачка находилась в соседнем доме всё на той же набережной Мойки, но была не самой лучшей. После неё, как правило, можно было недосчитаться пуговицы на мундире, обнаружить неотстиранное пятно или, напротив, дыру от слишком усердного трения. Офицеры прибегали к ней только в экстренных случаях. Потому и заботились о своей одежде самостоятельно и с особым трепетом.

На руках уже были бумаги, которые позволяли всей компании покинуть полк, и единственное, что оставалось, это подготовить к дороге лошадей. Каждый осмотрел своего четвероногого товарища, накормил, протёр уши, оседлал. Клэр во все глаза смотрела на остальных и втайне копировала порядок их действий.

– Степан, а ты же как? Давай с нами! – Корницкий отвлёкся от рыжего коня, повернулся к вахмистру и дружелюбно, с какой-то дурацкой мечтательной улыбкой, продолжил: – И твоему мальцу сподручнее будет. Ты крайне редко жалуешь меня своим визитом, – обиженно припомнил он.

– Благодарю за приглашение, Гриша. Да только ведомо мне, какие вы там игрища устраиваете изо дня в день. Я для таких дел не пригоден. Только мешать буду. А мой сконфуженный вид будет вас только сердить.

– Это какие ещё игрища? Всё в рамках приличия, да и никто из наших не жаловался, – засмеялся молодой человек, затягивая кожаные ремни на седле.

– Видно, в вашем возрасте слово «приличие» понимается иначе, чем в моём.

– Будет тебе, Степан Аркадич!

– В гости-то зайти можно, но как только вы…

– Так и быть, пощадим мы твои седины, дорогой друг! – Корницкий радостно высмотрел стоящего за Степаном Аркадьевичем юнкера. – Ну а ты что?

Всё внимание Клэр было сосредоточено на седле, которое она никак не могла закрепить должным образом.

– Костя? – позвал Корницкий настойчивее.