Краткая история крестовых походов

Петр Амьенский

Проповедовать крестовый поход Урбан попросил одних лишь епископов, но вскоре французскую провинцию и бассейн Рейна наводнили простые монахи и бродячие проповедники, которые и понесли эту новость в народ. Самым значимым из неофициальных глашатаев стал человек по имени Петр. Он родился в Пикардии, недалеко от Амьена, и не отличался особенной красотой, – его лицо зачастую сравнивали с физиономией осла, на котором он разъезжал, – но зато обладал удивительной харизмой. «Что бы он ни говорил, что бы ни делал, – писал знакомый с ним монах Жильбер из Ножана, – его всегда воспринимали наполовину божеством». Он то и дело доводил толпы людей, собравшихся его послушать, до слез, причем даже после отъезда в Германию, где слушатели не могли понять ни одного произнесенного им слова.

Привлекая к себе внимание всех без исключения слоев общества, Петр нередко получал от местной знати крупные суммы. Большую их часть он отдавал на выплату долгов своих последователей или жертвовал бедным женщинам, что еще больше увеличивало его престиж. Прошло совсем немного времени, и толпа уже стала вырывать у его осла волоски, чтобы хранить их как реликвию…

Сам Петр был фигурой весьма любопытной: неизменно босой, в пыльной накидке, из-за которой и получил прозвище Пустынник, он не ел ни хлеба, ни мяса – его так называемая диета состояла исключительно из рыбы и вина. Что же до речей Петра, то в них присутствовал некий намек на личный опыт, отличавший их от речей других проповедников того времени. В 1093 году, за пару лет до описываемых событий, он, мечтая попасть в Святую землю, отправился туда паломником. Но увы: его до такой степени избили турки, что он был вынужден вернуться, так и не увидев Иерусалим. Личное знание истинной ситуации на Востоке придавало его речам определенный вес и порождало ощущение необходимости безотлагательных мер^[28]. В эпоху Средневековья было широко распространено такое поверье: на момент Второго пришествия Христа Иерусалим должен быть в руках христиан, тем более что конец света явно близок. Знатных дворян, которые спешно приводили свои владения в порядок перед тем, как выступить в крестовый поход, за недостаток веры высмеивали в пасквилях. Призыв был брошен, и победу мог гарантировать только Христос, но никак не тщательное планирование или дорогостоящая свита.

Все лето 1095 года Петр проповедовал на северо-востоке Франции поход, впоследствии названный историками Народным походом. А когда отправился в Германию, число его последователей возросло до пятнадцати тысяч человек – масштаб того, чего он стремился достичь, постепенно стал приобретать в его глазах ясность. Одно дело – вдохновлять толпу, призывая ее к действию, и совсем другое – эту толпу организовать. Его сторонники были самого разного происхождения, но всех их объединяла бедность; многие из них даже привели с собой семьи в полном составе – не только женщин и детей, но и домашнюю живность… В их ряды затесались и те, кто жаждал начать жизнь с нуля – воры, преступники и младшие отпрыски рыцарских родов, лишенные каких-либо перспектив. Поскольку общая черта у них была только одна – отправиться в крестовый поход, – они напоминали не столько армию, сколько стадо.

Петр столкнулся с дилеммой. С одной стороны, ему требовалось изобрести способ, дабы привлечь на свою сторону во многом умелое и искусное сословие дворян, чтобы укрепить это войско. С другой стороны, нигде нельзя было останавливаться надолго. В средневековой Франции существовало совсем немного уголков, способных в течение долгого времени кормить лишние пятнадцать тысяч ртов, далеких от любой дисциплины. Поэтому оказавшись в крупном германском городе Кельне, уютно расположившемуся в богатой долине Рейна, – в городе, где было хорошо налажено транспортное сообщение, он понял: ему дали шанс, и задержался там.

Если первоначальные представления Урбана об элитарном войске из-за таких, как Петр Пустынник, видоизменились и переросли в народное движение, то в Германии этот процесс и вовсе напрочь вышел из-под контроля. Когда распространились вести о Народном крестовом походе, там всюду стали создаваться обособленные группировки, во главе которых каждый раз вставала все более одиозная личность. Существовала даже группа крестьян, объединившаяся вокруг гуся, якобы воодушевленного Святым Духом^[29]! Более трезвомыслящие крестоносцы подвергали их насмешкам – священник Альбер из Экса называл этих людей безответственными глупцами, а их усилия «ужасным нечестивым грехом» – ведь впереди их ждало кое-что гораздо хуже.

Евреи в Средневековой Европе

В христианской средневековой Европе евреи всегда занимали некое двойственное положение. С одной стороны, они являлись так называемым богоизбранным народом, если верить Ветхому Завету, с другой – отвергали Христа. Хотя официальная церковная доктрина провозглашала, что в смерти Иисуса повинны, если можно так сказать, грехи каждого человека, то в народе считалось, что в первую очередь ответственность за это несут евреи. Их называли «христоубийцами», а отношение к ним варьировалось от подозрительности до открытых гонений.

Все то, что помогало им выживать, сохраняя в целости и сохранности культуру – национальная одежда, религиозные церемонии, традиции постов, нежелание вступать в брак с чужаками, отказ ассимилироваться в обществе, – одновременно превращало их в легкую мишень для всех остальных. Хрупкое положение евреев усугублялось еще и тем обстоятельством, что им разрешалось заниматься лишь ограниченным количеством видов деятельности. Поскольку для христиан ростовщичество табуировалось, считаясь делом аморальным, то деньги в долг давали исключительно евреи. Это порождало значительную неприязнь к ним, ведь крестьяне впадали в долговую зависимость от тех, кого в социальном плане считали ниже себя. В течение нескольких веков то и дело предпринимались попытки изгнать евреев из тех или иных стран или же насильно обратить в христианство.

Одной из территорий, на которой иудеи чувствовали себя в безопасности, пусть даже относительной, стала Священная Римская империя, где их защищала корона. Однако летом 1096 года, с появлением таких личностей, как Петр Пустынник, призывавших к активным действиям против «врагов Христа», процветающие еврейские общины в Германии превратились в цель для агрессивной толпы.

Самой дурной славой из «крестоносцев-антисемитов» пользовался одиозный граф по имени Эмихо Лейнингемский. Все свое время этот мелкий дворянин с берегов Рейна посвящал грабежам торговцев и других путников, которым довелось оказаться на его территории. Выслушав речь Петра, он вскоре заявил, что к нему во сне явился Христос, повелевший отправиться в Константинополь, дабы свергнуть существующую там власть, взять себе титул «Последний римский император», а затем выступить маршем на Иерусалим, вышвырнуть оттуда мусульман и гнать на край света.

Эмихо удалось собрать целую толпу последователей – главным образом рыцарей, обладавших столь же дурной репутацией, что и он сам, – и устроить целую серию кровопролитных погромов, нападая на еврейские общины вдоль берегов Рейна на пространстве от Кельна до Шпайера. Главным мотиватором его действий и поступков, по всей видимости, выступало золото. В конечном итоге лучшего способа изыскать средства для похода, чем отнять его у презираемых всеми евреев, в его представлении попросту не существовало. И светские, и духовные власти пришли в ужас. Император приказал взять под защиту все еврейские общины империи, многие местные епископы изо всех сил старались претворять его решение в жизнь, но и они оказались беззащитны перед толпой. В городе Вормс на юго-западе Германии епископ объявил, что евреи находятся под его личной защитой, но Эмихо Лейнингемский все равно напал и убил свыше восьмисот «христоубийц».

Когда он вышел к Майнцу, епископ запретил ему входить в город, а еврейская община собрала значительную сумму золотом, чтобы подкупить его и убедить уйти. Деньги Эмихо взял, но потом все равно разрешил своим приспешникам войти в город. В последней отчаянной попытке спасти евреев Майнца епископ спрятал многих в своем дворце, где имелись оборонительные сооружения, а христианские купцы для отражения атак организовали ополчение. И хотя первые волны нападавших ему действительно удалось отразить, враг все равно вскоре одолел его абсолютным численным преимуществом.

Последователи Эмихо ворвались во дворец епископа, без труда проникли внутрь и вырезали всех, кто отказывался креститься, независимо от возраста и пола. Евреи в ужасе стали совершать самоубийства, по словам одного летописца, предпочитая смерть от собственных рук оружию тех, кто не прошел обряд обрезания.

В оправдание своих действий сторонники Эмихо продвигали идею «христоубийц», утверждая, что перед походом в Святую землю их первым долгом было очистить имперские города. Один из его солдат объяснил это раввину такими словами: «Вы дети тех, кто убил предмет нашего поклонения». Только вот церковь такого рода аргументы недвусмысленно отрицала. «По какому-то заблуждению ума, – писал Альбер из Экса, – они восстали против еврейского народа… хотя Бог – справедливый судья и никому не велит без доброй воли или по принуждению принимать на себя бремя католической веры».

Даже в ту эпоху зверства, совершенные Эмихо и ему подобными, подверглись осуждению как нечто ненормальное, и средневековые летописцы не без удовлетворения отмечали, что ни один из этих антисемитских «крестовых походов» так и не распространился на Восток. В большинстве своем они захлебывались сразу же, встретив сопротивление со стороны местных жителей, или же подавлялись властями. Дальше всех продвинулся граф Эмихо. Ему удалось добраться до Дуная, попутно совершая грабежи. Когда же он вошел в Венгрию и попытался поживиться в тамошних деревнях съестными припасами, его войско, все больше погружавшееся в хаос, наголову разбила венгерская армия.

Вальтер Голяк

В Кельне новость об отправившихся на Восток небольших группировках расколола армию Петра Пустынника. Они бросили все, что у них было, чтобы отвоевать Иерусалим, но вместо этого торчали теперь у врат чужеземного города, который все больше и больше уставал от избыточного количества людей. Но Петр, казалось, не торопился уезжать. Ему, наконец, удалось привлечь на свою сторону значительное количество германских дворян, поэтому теперь он намеревался укрепить мощь своей армии.

Самые экзальтированные его последователи решили больше не ждать и откололись от основных сил. Во главе их выступил Вальтер Голяк, мелкопоместный французский дворянин, последовавший за Петром. Хотя его прозвище можно перевести как «нищий^[30]», он отнюдь не был беден. По сути, Вальтер правил регионом Иль-де-Франс к западу от Парижа, а в походе его сопровождали восемь рыцарей и небольшой отряд пеших солдат.

Во главе значительного войска, насчитывавшего несколько тысяч человек, Вальтер прошел по берегу Рейна до Дуная и в начале мая 1096 года выдвинулся к венгерской границе. Сумев поддерживать в рядах своих сторонников дисциплину и порядок, он получил право на безопасный проход по территории страны, при этом король Венгрии пообещал взять на себя обеспечение его армии продовольствием. Все шло хорошо до того момента, как она достигла Белграда, расположенного на границе Венгрии и Византии. Пока войско дожидалось парома для переправы через Саву на территорию империи, шестнадцать солдат Вальтера предприняли попытку ограбить базар в соседнем городе Земуне, но были схвачены ополчением. С учетом всех обстоятельств они еще легко отделались: их оружие и одежду развесили на стенах в виде предупреждения, а их самих – нагих, но живых и здоровых – отправили обратно к Вальтеру.

На том дело можно было б и завершить, но увы: обстановка, наоборот, лишь накалилась. Униженные крестоносцы бросились грабить окрестные деревни, а местные решили дать им отпор. Больше всех досталось войску Вальтера, по сути превратившемуся в хаотичную толпу, – несколько его людей живьем сожгли в церкви, где они решили укрыться. К счастью, византийский император, дабы не допустить дальнейшего роста напряженности, спешно выслал в Белград провиант в сопровождении военного эскорта для предотвращения новых эксцессов.

Такая щедрость императора частично объяснялась информацией о том, что вслед за Вальтером, в нескольких неделях пути, двигалась гораздо более многочисленная армия Петра Пустынника. Переход давался нелегко. Крестоносцы Петра не взяли достаточного количества провианта – им, по всей видимости, казалось, что местные власти с радостью снабдят их всем необходимым по причине «священного начинания». А когда предполагаемая щедрость так и не получила материального воплощения, крестоносцы стали отнимать все нужное им силой, переходя от мелкого воровства к откровенному грабежу.

Серьезные проблемы начались, когда Петр вышел к Земуну, на стенах которого по-прежнему висела одежда людей Вальтера. Правитель города попытался усилить меры безопасности, но в накаленной атмосфере ссора по поводу пары ботинок переросла в ожесточенный бой. Полностью разграбив город, армия Петра переправилась через реку, оказалась на византийской территории и напала на Белград. Это было серьезной ошибкой, ведь неподалеку стояли имперские войска, которым было поручено препроводить крестоносцев в Константинополь. Когда армия Петра атаковала Белград, византийские силы ринулись на нее и без особого труда рассеяли хаотичную толпу крестоносцев.

Эта катастрофа чуть было не положила конец Народному крестовому походу. Петр Пустынник вместе со своими пятьюстами людьми бежал и укрылся в расположенном неподалеку горном районе, полагая, что остальные убиты. И только утром, когда подтянулись семь тысяч тех, кто выжил, но отстал, он понял, что поражение отнюдь не стало роковым.

Благодаря многочисленному имперскому эскорту и уроку унижения, сопровождавшемуся потерей казны и четверти войска, дальнейший поход до Константинополя прошел без осложнений. Византийские провожатые прекрасно снабжали армию Петра, силой принуждая ее солдат вести себя как положено, вследствие чего отношение к ней местных жителей значительно потеплело. Многие из них плакали при виде солдат, большинство из которых шли в лохмотьях, а потом жертвовали им деньги, лошадей и мулов.

Настрой улучшился, когда они вышли к Константинополю, соединились с группировкой Вальтера Голяка и несколькими отрядами помельче, подтянувшимися раньше. Входить в город им категорически запрещалось, однако Алексий, в виде императорской милости, позвал Петра к себе во дворец, дабы обсудить дальнейшую стратегию^[31].

Константинополь

Вид имперской столицы, вероятно, произвел на крестоносцев ошеломляющее впечатление. В отличие от западных городов, относительно небольших, Константинополь мог похвастаться населением почти в миллион человек^[32]. Он представлял собой центр легендарной Римской империи как в физическом, так и в духовном плане, являл собой реликт Древнего мира, в котором жизнь по-прежнему била ключом. Его император был прямым правопреемником Августа, а граждане ревели от восторга на ристалище, как и их предки. Этот город, особенно в глазах средневекового обывателя, представлял собой средоточие чудес.

В высоченных каменных стенах, самых монументальных оборонительных сооружениях из когда-либо возводимых, проделали девять главных врат, самыми знаменитыми из которых считались парадные Золотые врата. Они представляли собой огромную римскую триумфальную арку с тремя широкими проходами – белый мрамор, отделанный золотом и бронзой, – и статуями слонов (наверху), запряженных в колесницу победителей. Куда ни кинь взор, повсюду красовались великолепные мозаики и захватывающие произведения искусства из исчезнувшего античного мира. Но еще больше сияющих дворцов и экзотических товаров впечатляла городская коллекция реликвий. Почти в каждой церкви имелась одежда или мощи святых – за много столетий благочестивые императоры собрали несравненное количество предметов поклонения христианского мира. Посетивший город паломник мог найти что угодно: от (ставших уже привычными) инструментов, которые Ной использовал для строительства своего Ковчега, и повивальных одежд Христа до более экзотических и замысловатых предложений, таких как пузырьки с кровью Иисуса или молоком Девы Марии.

Наиболее ценные из них хранились в специальной дворцовой часовне или демонстрировались в главном городском храме – соборе Святой Софии. На свете не существовало ни одного здания, способного сравниться с ним в красоте. В век тяжеловесной, мрачной архитектуры эта «церковь божественной мудрости» рвалась ввысь грациозными, по-настоящему прекрасными линиями. Войдя в огромную, отделанную серебром дверь, перемычку которой, как утверждалось, сделали из досок Ноева ковчега, верующий зачарованно взирал на стены из разноцветного мрамора, привезенного со всех концов Средиземноморья, и любовался невероятной гармонией внутреннего убранства. Грандиозный центральный купол возвышался на восемь этажей, потолок покрывали четыре акра золотой мозаики^[33]. У его основания строители расположили окаймленные золотом окна – когда помещение заливали солнечные лучи, создавалось впечатление, что купол плывет по световому морю…

Мало кто мог войти в такой храм и не растрогаться. Когда прибывшая с визитом русская делегация услышала в соборе литургию, ее члены написали своему царю знаменитые слова: «Мы даже не знали, где оказались – на земле или в раю^[34]».

Император Алексий I прекрасно знал о том влиянии, которое могло оказать имперское убранство, и в полной мере этим воспользовался, чтобы и польстить гостям, и напугать их. Петра отвели в Великий дворец – обширный комплекс зданий, расположившийся на площади в четыре с половиной акра, – где нищий проповедник-бродяга столкнулся лицом к лицу с императором Восточно-Римской империи. Когда Петр вошел в восьмиугольный зал Хрисотриклиния, что означает «золотая гостиная», его взгляд тут же привлек громадный императорский трон, обрамленный монументальной иконой Христа в образе божественного судьи: его рука была поднята – либо для благословения, либо для повеления. Не меньшее впечатление на него произвело и удивительное дерево из золоченой бронзы с усыпанными драгоценными камнями певчими птицами на ветвях, а также два льва у подножия трона. От прикосновения к специальному рычажку птицы принимались петь, а львы вставали и грозно ревели, внушая одновременно изумление и страх.

Подобное окружение могло и в обычных условиях напугать или сильно удивить, но Петр оказался к нему восприимчив, потому что до конца так и не понимал, что же ему делать дальше. Во Франции и Германии ближайшие цели казались вполне очевидными – собрать «Великую христианскую армию» и выступить маршем на Иерусалим. Но вот подлинные планы похода в Святую землю все еще покрывала пелена тумана. Кроме смутного указания на общий сбор в Константинополе, никаких других деталей Урбан больше не привел. Теперь Петру следовало либо дожидаться другие армии, рискуя разочаровать своих людей, либо немедленно вступить на вражескую территорию.

Император Алексий же отнюдь не был в восторге от Народного крестового похода. Весть о том, что так называемое Войско Христа движется на Константинополь, повергла его в ужас. Он попросил наемников укрепить армию, но столкнулся лишь с разношерстной толпой, не подчинявшейся даже своим предводителям. После сообщений о выступлении в поход целой тьмы народа, дочь императора, историк Анна Комнина, в тревоге писала, что «весь Запад… в полном составе двинулся в Азию».

Первый взгляд на группировку Петра отнюдь не утолил императорскую тревогу. Хотя святость проповедника и в самом деле потрясла его воображение, Алексий прекрасно понял, что у сброда, который тот с собой привел, в борьбе с турками не было никаких шансов. Задействовав свое легендарное очарование, император убедил Петра, что надежда у него только одна – остаться и подождать, пока не подтянутся другие, уже настоящие войска.

Совет был весьма разумный, но влияние Петра на организованный им крестовый поход с некоторых пор постоянно слабело и эффективно контролировать его он, по сути, больше не мог. Дальнейшее ожидание в Константинополе представлялось нетерпимым для рядовых солдат, которые усматривали в этом предательство папского наказа освободить Иерусалим. А окружавшую их роскошь, бросавшуюся в глаза, считали еще одним оскорблением. Если они воевали за правое дело ради этих изнеженных восточных христиан, то почему им никто не даровал права хоть на какую-то компенсацию? Поначалу они довольствовались мелкими кражами, но вскоре перешли к откровенным грабежам – врывались не только в предместья, особняки или во дворцы, но даже воровали свинец с церковных крыш. Через шесть дней после их появления терпение Алексия лопнуло. Крестоносцам дали денег с запасом провианта, посоветовали отправляться на берег и ждать там имперский флот, который пополнит их запасы и переправит в Малую Азию.