Kitabı oxu: «Отношения Эго и Самости в клинической практике: Путь к индивидуации», səhifə 2

Глава 1
Бессознательная психика

Я могу позволить себе лишь один-единственный критерий оценки результатов моего труда: действительно ли это работает?

(Jung, 1929а, p. 43)

Приверженцы разных школ по-разному описывают одни и те же наблюдаемые всеми явления, но наши теоретические установки неуловимо, порой даже без нашего ведома влияют на то, как мы видим, и на то, как мы объясняем себе увиденное. Эти бессознательные теоретические предпочтения приводят к разночтениям даже в том, что именно следует считать патологией, они влияют на выбор клинических средств и методик лечения.

Само существование бессознательного признается не всеми учеными-психологами. Юнг пишет: «Я рассматриваю психику как нечто реальное» (Jung, 1952a, p. 464), и с этим положением согласны все глубинные психологи, все специалисты, практикующие психоанализ или психодинамическую психотерапию. Но даже им бывает достаточно трудно с полным доверием отнестись к тому, что фантастические истории, рассказываемые нашими пациентами, столь же реальны, как и внешняя действительность. Они равноценны реальности по своему воздействию на психику, потому что любая информация проходит одну и ту же процедуру обработки: мозг получает ощущения из внешнего мира или же стимулы из внутреннего мира фантазий, образов и снов, а затем интерпретирует сформировавшиеся паттерны и придает им смысл. Мы можем считать, что это происходит благодаря нашему сознанию (или психике), а не мозгу как таковому. Но наше тело служит областью взаимодействия внешней и внутренней реальности; оба мира равно объективны по отношению к тому, что мы называем Эго, и тот и другой познается с помощью одного и того же инструмента. Применение такого подхода к психике может удивлять и шокировать: отсюда, к примеру, следует, что обдумать утром свои сны или помолиться может быть столь же важно и значимо, как поздороваться с близкими.

В клинической практике такой взгляд может помочь психотерапевту увидеть связь между замечанием пациентки о тяжелых сумках с покупками и последующим пересказом сна, в котором она убивает мужа. Тот факт, что она излагает эти два «объективных» переживания последовательно, одно за другим, позволяет предположить, что она как субъект связывает свою внешнюю реальность с внутренней и позднее эта взаимосвязь может быть исследована в процессе совместной работы.

Обоснование существования бессознательного

Фрейд и Юнг считали себя продолжателями дела других ученых, занимавшихся в конце XIX века исследованием проявлений бессознательного, – Жане, Фореля, Флурнуа, Принса, Блейера. И для Фрейда, и для Юнга главная проблема заключалась в том, что само существование бессознательной сферы психики не было признано. Фрейд поставил под угрозу свою репутацию, публикуя работу «Толкование сновидений» (1900а). Он откладывал эту публикацию в течение четырех лет, поскольку хорошо представлял себе шквал возражений, которые обрушатся на его теорию, утверждавшую, что психологический механизм вытеснения создает бессознательный материал, который затем может вторгнуться в сознание. (На самом же деле его книга почти не была замечена: в течение первых шести лет после опубликования был продан всего 351 экземпляр.) И Фрейд, и Юнг беспокоились, что в научных кругах их могут счесть несостоятельными с академической точки зрения из-за их убежденности в существовании бессознательного.

В 1900 году, когда Юнг стал работать в больнице для душевнобольных в Бургхольцли, большинство ученых-психологов и врачей считали, что «нет никакой психики вне Эго», хотя поэтам и философам издавна было известно о неосознанных мотивах человеческих поступков (Jung, 1944, p. 480). В Бургхольцли Юнг был единственным, кто, работая с пациентами-психотиками, задавался вопросом о том,

почему у этого пациента – такая фантазия, а у другого – совершенно иная; что это значит, если, например, одному пациенту кажется, будто его преследуют иезуиты, другой воображает, что его хотят отравить евреи, а третий убежден, что за ним гонится полиция. Такие вопросы совершенно не интересовали врачей того времени (Jung, 1962, p. 149).

На самом деле эти вопросы не интересуют многих врачей и в наши дни.

Юнг пишет, что именно тогда он «понял, что параноидальные идеи и галлюцинации содержат зародыш смысла». Выслушивая годами пациентов, считавшихся безнадежными, он предположил, что их фантастические истории отражают психическую реальность. Одна молодая женщина, подвергшаяся сексуальному насилию со стороны брата, ушла из этой невыносимой для нее реальности в другую – она воображала, что живет на Луне. В больнице она слышала «голоса», отказывалась от еды и вела себя как немая. Много недель спустя после начала лечения она поведала Юнгу о жизни на Луне и о своей героической миссии – убить правителя-вампира, избавив женщин от его гнета. Юнг истолковал эту фантазию как неосознанное повышение статуса до королевского (ведь исторически инцест являлся прерогативой лиц королевской крови и божественных особ), придание ее жизни высочайшего смысла и значения как своего рода компенсации за унижение со стороны насильника. Применение Юнгом такого подхода позволило пациентке после долгого сопротивления и нескольких рецидивов болезни покинуть больницу и возвратиться к жизни на земле (Jung, 1962, p. 148–152).

Помимо работы с пациентами в Бургхольцли, Юнг в этот период занимался исследованием деятельности бессознательного с помощью теста словесных ассоциаций (1904). Тест заключался в том, что человека просили, не раздумывая, реагировать словом-ассоциацией в ответ на каждое слово из заранее составленного списка; время, предшествующее реакции, фиксировалось. Юнг обнаружил, что длительное промедление возникало, если слово-стимул оказывалось эмоционально значимым для данного человека. В научном смысле это служило доказательством: что-то мешает сознанию дать немедленный ответ на предложенное слово, следовательно, в психике есть еще нечто, помимо сознания. Юнг торжествовал: он сумел представить научное обоснование – в отличие от предлагаемого Фрейдом описания случаев из практики – гипотезы Фрейда о существовании бессознательного аспекта психики. Правда, позднее Юнг признавался, что был не в восторге, оказавшись в одной упряжке с персоной нон грата, каковой был Фрейд в академических кругах того времени (Jung, 1962, p. 170).

Однако и в 1947 году Юнг все еще вынужден пространно и детально доказывать сам факт существования бессознательного аспекта психики, считая, что его признание имеет «абсолютно революционное значение и может радикально изменить наш взгляд на мир» (Jung, 1962, p. 193). И гораздо позже, в 1962 году, ему приходится констатировать, что «принятие всеми того фундаментального открытия (инсайта), что психическая жизнь имеет два полюса, все еще остается задачей будущего» (Jung, 1962, p. 193).

Эта задача до сих пор не решена полностью. В наше время психотерапевты когнитивно-бихевиористского направления и авторы книг из серии «Помоги себе сам» привычно обращаются с бессознательным как авторитарные родители с непослушным ребенком: игнорируют его, велят замолчать, отсылают в другую комнату. Не больше уважения проявляют к бессознательному и приверженцы биологического детерминизма из среды психиатров: по их мнению, душевные болезни вызываются химическим дисбалансом и единственным подходящим лечением являются лекарственные препараты. Многие врачи общей практики и другие медицинские работники недостаточно осведомлены о психологической компоненте соматических болезней. Воздействие бессознательного на телесные функции, на возможности адаптироваться к внешним условиям, на взаимоотношения людей, их способность учиться, работать и вести жизнь добропорядочных граждан признают далеко не все. С этой силой не считаются ни в органах здравоохранения, ни в системе образования, ни в социальной сфере, юстиции или политической жизни. Даже представители основных господствующих религий не знают, как подойти к этому вопросу, хотя внутри них, как и в некоторых менее распространенных религиозных учениях, наблюдается растущий интерес к нему.

Все теории, обсуждаемые во второй главе, принадлежат глубинным психологам, которые на практике знакомы с бессознательным и хорошо осведомлены о его возможностях. Концепции и понятия необходимы в качестве надежного инструмента мышления, но основное их назначение в клинической работе – помочь понять, что происходит во время сессии в сознании терапевта, пациента и в процессе их взаимодействия. Главный критерий качества теории таков: работает ли она? То есть соответствует ли теория тому, что мы видим и чувствуем? Полезна ли для пациента интерпретация, согласно данной теоретической модели? Удобна ли она для нас?

Модели бессознательного

Фрейд говорил о «системе бессознательного»; наименование «подсознание» не используется в психоаналитической литературе как термин. «Система бессознательного», позднее названная Фрейдом Ид (Оно), является обиталищем наших инстинктов. Кроме того, к бессознательному относится предсознательный опыт, который вполне может стать вновь доступным для Эго, и вытесненные переживания, неприемлемые для Эго; все они когда-то были осознаны. Ид Фрейда сродни юнговскому индивидуальному бессознательному, которое он отличает от коллективного бессознательного.

Юнг иногда определяет бессознательную психику как «объективную психику», поскольку она переживается сознательным Эго, Я, мыслящим субъектом как нечто отдельное, как объект мышления Я, а не как часть его субъектности. Она автономна. Фрейд также понимал, что содержания бессознательного действуют независимо от Эго, но приписывал целеустремленность Ид в его слепых поисках инстинктивного удовлетворения. В противном случае инициатива исходит от Эго, использующего бессознательное психическое как хранилище переживаний, от которых оно стремится очистить разум.

Юнг (1928а, p. 123), возможно, преувеличивал оригинальность своей мысли, когда говорил: «Идея независимости бессознательного, радикально отличающая мою теорию от взглядов Фрейда, пришла ко мне еще в 1902 году» (в результате экспериментов со словесными ассоциациями). В 1912 году, после разрыва с Фрейдом, эта идея окрепла на фоне бесед с Филемоном и другими фантазийными персонажами. Юнг обнаружил, что бессознательное живет собственной, независимой и целенаправленной жизнью:

Филемон представлял силу, которая не принадлежала мне самому… Он говорил: «Если ты увидишь в комнате людей, то ведь не станешь думать, что это ты сотворил их и что ты отвечаешь за их действия». Именно он внушил мне мысль об объективности психического, его реальности (Jung, 1962, p. 207f).

Не забудем, однако, что за много столетий до этого св. Августин сказал: «Слава Богу, я не отвечаю за свои сны» (ср.: Jung, 1916, p. 245) – с этим более ранним признанием автономии бессознательной психики, сказанным с явным облегчением, согласился бы и Фрейд.

Центральным звеном в учении Юнга является концепция коллективного бессознательного. Он рассматривает его как «унаследованное» (Jung, 1941, p. 155), автономное, содержащее наше общее психическое наследство и не ограниченное тем, что вносит в него каждый отдельный человек, теоретически бесконечное. Никто из нас не является его обладателем; все мы участвуем в его создании. Юнг пишет:

Жизнь всегда представлялась мне растением, существующим за счет своего корневища. Его подлинная жизнь протекает в корнях, скрытая от глаз. Та часть, которая видна над землей, живет всего лишь одно лето, а затем увядает, она мимолетна. Когда думаешь о бесконечной смене роста и угасания нашей жизни и цивилизации, невольно создается впечатление ее абсолютной ничтожности. Но меня никогда не покидало ощущение, что за этим вечным потоком кроется нечто не погибающее и продолжающее жить. Мы видим цветение, которое проходит. Но корни остаются (Jung, 1962, p. 18).

Фрейд также описывает бессознательную психику (1915е, p. 190) как «полную жизни и развивающуюся». Однако чаще он подчеркивает наш «унаследованный дар, филогенетическое наследие» (1918b, p. 97), главным образом унаследованную память об опыте наших предков. И разумеется, особый интерес представляли для него сексуальные составляющие этого опыта.

Размышляя о коллективном бессознательном, Юнг часто использует лексику, связанную с темой Бога. Эта аналогия встречается не только у Юнга и юнгианцев. Бомфорд, священник англиканской церкви, сравнивая логику Матте Бланко² с теориями Фрейда, проводит параллели с нашим пониманием Бога и бессознательных психических процессов (Bomford, 1999). И то, и другое представляется нам беспредельным и вечным, то есть не может быть определено в присущих Эго категориях пространства и времени. И все же поскольку осознанные психические процессы – единственное, что доступно нашему пониманию, нам приходится определять бессознательное как приложение к эго-сознанию. Чтобы избежать негативных ассоциаций, которые, по мнению Юнга, может вызвать приставка «бес-»³, он предлагает другие возможные термины: «транссознательная психика», «не-сознательная психика» и «вне-сознательная психика». Эти альтернативные варианты помогают сохранять живость ума и предотвращают от закосневшего восприятия бессознательного в виде некоего конкретного (овеществленного) статичного объекта.

В трактовке бессознательной психики Фрейд более осторожен, Юнг в большей степени исполнен энтузиазма. Юнг наслаждается, упиваясь потенциальным богатством бессознательного и полагается на его питающую животворную силу, хотя и предупреждает, что бессознательное может переполнить Эго. В противоположность ему М. Кляйн акцентирует внимание на деструктивности бессознательного: она больше рассуждает о младенческих фантазиях орального садизма, нежели о фантазиях младенцев о любви; в частности, она пишет, что любовь, потенциально заложенная в человеке от рождения, «подрывается в своей основе деструктивными импульсами» и затем «развивается в связке с агрессивными импульсами и вопреки им» (Klein, 1937, p. 306, 308). Какой акцент мы предпочтем, в значительной степени зависит от нашего темперамента и опыта.

Любая теория верна лишь отчасти

Ни одна теория, касающаяся психики, не является «абсолютной истиной». Все они ограничены способами, с помощью которых сама психика воспринимает бессознательные содержания своим сознанием. Все теории представляют собой лишь гипотезы и обусловлены личностью автора, семейными корнями, его историко-культурными и гендерными характеристиками. Мы знаем, например, что Фрейд был старшим и любимым сыном своей матери, что он проводил анализ своей младшей дочери Анны и отмечаем, что в его теориях придается большое значение эдипову комплексу. Мы можем предположить, что эти факты связаны между собой. Когда Винникотту задавали вопрос о матери, он лаконично отвечал, что «она у него была»; несмотря на такой ответ (возможно, в качестве компенсации), в его работах подчеркивается важность отношений между матерью и младенцем. Юнг в 1962 году писал, что и его мать, и он сам обладали «личностью № 1 и личностью № 2». Здесь обращает на себя внимание скорее диссоциация, чем диалог, и можно предполагать, что его модель Эго и Самости берет начало в раннем опыте «разобщения» с самим собой. В детстве, понимая, что он всего лишь школьник из бедной семьи, Юнг компенсировал это фантазиями о собственном величии и всемогуществе. У него была сокровенная тайна: он сделал и спрятал на чердаке маленького человечка, который стал ассоциироваться у него с Богом (Jung, 1962, p. 36, 42f, 109). Кроме того, стремление Юнга опираться скорее на внутренний диалог, чем на диалог с другим человеком, возможно, связано с тем, что его мать время от времени находилась в больнице и мальчик оставался на попечении служанки. Мы можем увидеть в этом истоки как привлекательности, так и опасности его теоретизирования о «всеохватывающей» Самости.