Форточница

Пролог. Бесславное начало моей истории

Вы любите ходить в гости? Разглядывать разные вещички, мечтать, что это милое кресло-качалка твоё, а на этой кухне ты каждый день обедаешь…

Побывать в гостях – это как попасть внутрь каталога интерьеров. Потрогать можно, но, как в магазине, всё дорого и не твоё.

Я вот люблю бывать в чужих домах. Когда была маленькая, часто ходила к подружкам в гости. Самое любимое – пить чай с вкусняшками. Конфеты, игрушки, смех – всё то, чего не бывало у меня дома.

А сейчас… Сейчас меня никто не зовёт в гости, поэтому я наведываюсь к вам без приглашения, когда вас нет дома. Я – воровка-форточница. И если вы забыли закрыть окно – тогда я иду к вам!

***

В далёком полузабытом детстве у меня были мама и папа.

Папа Саша умер от рака лёгких, когда мне было пять, а мама Ира всё время плакала и говорила, что не хочет так жить.

Однажды мама Ира приютила дома бомжа, сказала, что ей невыносимо одной, и дядя Саша будет мне вместо папы. Даже отчество менять не придётся.

Вместе с дядей Сашей в нашем доме появились стеклянные бутылки: зелёные, коричневые, белые. Сожитель научил маму курить красную «Приму», и с тех пор у нас дома стало плохо пахнуть.

Мама дымила прямо дома, даже когда готовила еду или смотрела телевизор. Я так и запомнила её: с вечно тлеющей сигаретой в губах и стаканом в руке.

Однажды я случайно смахнула со стола зелёную бутылку. Та упала и разбилась. Содержимое разбрызгалось по полу.

– Ах ты дрянь ты такая! – завизжала мама Ира.

Она подобрала с пола стеклянную розочку от разбитой бутылки и бросилась на меня. От непоправимого её удержал дядя Саша.

– Уймись, дура! – гаркнул на неё он и отнял розочку.

Я стояла в дверях кухни в оцепенении. Только что мама хотела меня убить. Значит, мама меня не любит. Я ей не нужна. Маме дороже бутылка.

Мне было десять. Сделанные выводы шокировали меня. Пришло первое осознание, что до меня никому нет дела. У моих одноклассников есть любящие родители, а моя мама почему-то меня не любит.

Наутро мама протрезвела и была неправдоподобно добренькой. Она даже позвала меня с собой в ларёк, а я с опаской, но всё же согласилась. Может, мама на самом деле меня любит, а вчера она просто перенервничала?

В ларьке она взяла блок «Примы», бутылку «Балтики» и Чупа-чупс для меня.

– Не хватает двух рублей, – сказала маме продавщица, когда посчитала деньги.

Мама бросила на меня мимолётный мутный взгляд.

– Тогда Чупа-чупса не надо, – ответила она продавщице.

На глазах у меня выступили слёзы.

– Чего уставилась? – сказала мне мама. – Сладкое вредно для зубов. Потом ещё веди тебя к зубному… Перетопчешься. Поешь варёных рожков дома.

С этого дня я перестала любить маму. Не то чтобы совсем, но я больше не пыталась подойти и обнять её, не рассказывала, как дела в школе. Что ей до моих четвёрок и оторванных подошв на изношенных кроссовках?

***

Мне было около десяти, когда родители стали запрещать подружкам дружить со мной. В школе одноклассники объявили мне бойкот, потому что я «из плохой семьи».

Я не понимала, чем их оскорбляют мои небрежно заштопанные на коленях и пятках колготки. Но раз со мной не хотят дружить – что ж, я как-нибудь сама.

Однако по ночам мне снились уютные, вкусно пахнущие квартиры моих бывших подружек. И конфеты! В снах я запускала руки в вазы со сладостями и рассовывала вкусняшки по карманам.

Увы, утром я неизменно просыпалась с пустыми карманами…

***

Вместо сладостей я открыла для себя сухое молоко. Как-то мама притащила два пакета, но так и не использовала, потому что ей лень было делать из сухого молока жидкое.

А для меня белый молочный порошок превратился в угощение. Я зачерпывала его ложкой, засовывала в рот и медленно рассасывала. Слюна наполнялась мягким сливочным вкусом, от белой массы на ложечке медленно отваливались маленькие комочки, и я смаковала их. Чем не конфеты? Знай себе запивай тёплой водичкой. И, главное, этих двух пакетов мне хватит надолго, если экономить.

***

Несколько лет мама меняла одну работу за другой, но отовсюду её выгоняли. Любые траты мне на одежду или школьные принадлежности выливались в скандалы. Мама почему-то во всём винила меня.

После очередного увольнения мама вернулась домой с опухшими сильнее обычного глазами, двумя бутылками бормотухи и пакетом рожков.

Мама Ира накричала на своего сожителя, что он не работает и только пролёживает кости на матрасе (раньше на его месте стоял диван, но мама продала его, когда у нас совсем не было денег).

– Дя Са, – так я звала его, – не давай маме больше пить…

– Хех! – крякнул он. – Смешная ты, Наталка. Как не пить-то, если жизнь такая!

До меня, пятиклассницы, дома никому не было дела. Мамка с горя залпом выпила пойло до дна, потом включила на кухне чёрно-белый телевизор и уснула прямо за столом.

Я потушила дымящуюся в её пальцах сигарету и выключила ящик. Так случалось почти каждый день. Я уже привыкла. Но временами я всё ещё по-детски мечтала о нормальной любящей семье.

***

Когда мне исполнилось четырнадцать, мама Ира умерла.

Я собиралась в школу и по привычке попыталась растормошить маму. Её тело оказалось твёрдым. Изо рта мамы выползла муха и улетела прочь.

– Мама? – зачем-то позвала я, а потом опомнилась и бросилась к лежащему рядом дядьке Саше. – Дя Са! Дя Са! Мама Ира умерла!

Тот неспешно потянулся и сказал:

– Эх, опять в бомжатнике мёрзнуть придётся…

– Дя Са… – захлюпала носом я. – Что делать-то?

– Чё-чё! – проворчал он. – Манатки соберу, помоюсь напоследок – и в путь.

– А мне что? – сама не своя от подступающей паники, спросила я.

– А чего тебе? В детдом тебя сдадут. Пороть будут по поводу и без. У них не забалуешь. В восемнадцать выпнут вон. Кому ты там нужна взрослая?

– Я не хочу-у-у в детдом, – завыла я. – Дя Са! Помоги-и!

Глава 1. Конфетный криминал

Так я оказалась в бомжатнике. Забрала из дома пожитки в два мешка, оставила дверь квартиры открытой, чтобы маму обнаружили, и ушла за дядькой Сашей.

Местные называли бомжатник ласково: гнёздышко. Это был аварийный каменный дом сталинских времён. Окна в нём были забиты снаружи железными листами, а изнутри подоткнуты разной ветошью типа старых тулупов, штанов или пеньки.

Внутри гнёздышка было темно. Только на площадке первого этажа четверо мужчин в хламидах жгли костёр и варили в котелке похлёбку.

Молодых, кроме меня, в гнёздышке не было. Зато дядьку Сашку бомжи приветствовали, как родного. Наверное, поэтому мне дали место в одной из самых тёплых хат на втором этаже.

Нашими с дядькой Сашкой соседями были Нинок – женщина неопределённого возраста, и деда Вася – сухонький тихий старичок. Оба беззубые и улыбчивые, вонючие, но добрые. Они, в отличие маминого бывшего сожителя, мне понравились.

Раз в два дня мы маленькой стайкой ходили в соседний, ещё жилой дом, чтобы помыться и постираться у бабы Нюры. Старушка была полуслепая и больная, и из жалости пускала нас к себе. Взамен на услугу мы прибирались у неё дома и варили ей молочную кашу. Жаль, конфет у бедной старушки не бывало.

***

С того дня, как умерла мама Ира, я бросила школу. Иначе меня нашли бы и отправили в самое страшное место на земле – детский дом.

Почему-то я безоговорочно верила дядьке Сашке, что меня бы там били и унижали. Навидалась я в школе насмешек из-за моей поношенной одежды. Знаю…

Зато к новой жизни я привыкла быстро: еду мы всей честной компанией караулили на заднем дворе магазина «Родина». Продавцы нас уже знали и отдавали всю просрочку нам.

Дядька Саша вовсю строил глазки толстой продавщице и делал ей комплименты. Она хоть и воротила от него нос, но всё равно улыбалась.

***

Однажды неподалёку от нашего гнёздышка выгорел дом. Тоже двухэтажный, сталинский. Дело было ночью. Всех жителей вовремя эвакуировали и развезли по ночлежкам. Полиция оцепила территорию и тоже уехала.

Я подумала: вдруг там не всё сгорело? Надо идти, пока другие стервятники не набежали.

Все окна на первом этаже оказались закрыты. Видимо, люди с первого этажа покидали жилища через двери. Сильнее всего горел второй этаж. В каждой квартире окна были нараспашку.

Я залезла по водосточной трубе в самую легкодоступную квартиру.

В платяном шкафу нашла целый склад одежды и возблагодарила небеса за щедрый дар. Затем я пробралась на кухню и в полусгоревшем кухонном гарнитуре нашла… целый пакет расплавленных слипшихся конфет! Да я буду обсасывать каждый фантик, лишь бы дольше чувствовать во рту сладкий вкус, пусть и с ароматом дыма и плавленого целлофана.

Сокровища уместились в три с половиной мешка. Я все их выкинула из окна, а затем спрыгнула сама. Всё прошло идеально гладко, как в рекламе лезвий для бритья.

Так я стала самой богатой в гнёздышке. Новые, слегка подплавленные сапоги, тёплый пуховик с шапкой, ворох штанов, кофт и футболок и… вкусняшки!

Помимо пакета конфет, я забрала печенье, пару шоколадок из холодильника, пакет пельменей и мясо! Настоящее не тухлое замороженное мясо! Это был самый счастливый день на моей памяти. Мы пировали всем гнёздышком.

И пускай вещи были мне велики на три размера, я берегла их и надевала только на прогулки. Это была моя маскировка, чтобы прохожие не догадались, что я бродяжка, и не вызвали полицию.

А ещё есть опасность попасться бродяжным барыгам. Это те, кто заставляет беззащитных бомжей просить милостыню, а потом всё отбирает. Бизнес такой. Правда, я с такими пока не сталкивалась. Это мне соседка Нинок рассказала.

***

Зима в этот год выдалась лютая. Наше гнёздышко промёрзло насквозь, и чтобы не окочуриться во сне, мы устроили общую лежанку и спали вчетвером. Воняло от моих не слишком чистоплотных соседей крепко, но между вонью и холодом я без колебаний выбрала первое.

Нинок и деда Вася, привычные ко всему, захрапели сразу, как только легли, а я всё не могла принять удобную позу.

Дядька Сашка за моей спиной тоже не спал. Я почувствовала, как его ладонь ребром проехалась мне между ягодиц.

– Эй! – прошипела я.

– Эх, хороша! – прошептал мне в ухо дядька.

– Руки убери от меня!

– Да ладно тебе. Мамка-то твоя посговорчивее была. Хочешь, расскажу, что тебя дальше ждёт? – он не дождался ответа и продолжил. – Через год-другой сдашь свою крепость какому-нибудь мерзавцу, который обрюхатит тебя и смоется. Вот так-то. А я – мужик опытный, не обижу. Да и головастики у меня без хвостов, – и он плотнее прижался к моей спине.

Я ткнула дядьку Сашку локтем, что было сил. Он ойкнул, но не угомонился.

– Дура ты, – с поучительной интонацией зашептал он. – Я, может, тебя уму-разуму научить хочу. Пропадёшь ты, одна-то. Вот, мамка твоя плохо кончила. Хочешь так же?

– Отвали от меня, кобель вонючий! – громче, чем хотела, выпалила я.

Храп резко оборвался. Нинок проснулась.

– А ну руки убрал от ребёнка! – скомандовала она.

Дядька Сашка нехотя перекочевал на другой край лежанки, подальше от меня. Я ещё долго ворочалась, но под утро спасительный сон сморил меня.

***

Со смерти мамы Иры прошло два года.

Чем старше я становилась, тем больше росло моё мастерство ползанья по чужим квартирам.

Днём я ходила по дворам и искала дома с карнизами, где можно забраться в квартиру по стене, пожарной лестнице или водосточной трубе. Второй этап – наблюдение. Обычно я забиралась на чердак соседнего от цели дома и наблюдала за жильцами через вентиляционные окошки.

Благо, чердаки в жилых домах редко закрывались. Чаще всего скобы чердачного люка обматывались проволокой или на них висел ржавый и давно сломанный замок для вида.

Я находила временно пустующие квартиры, в которых хозяева забыли закрыть форточки. Форточки – это мой хлеб. Ибо евроокна, коварные такие, не поддаются открыванию извне.

Нет, я вовсе не бессовестная воровка. Что плохого в том, что я полежу на чьей-нибудь мягкой пружинящей кровати и полакомлюсь сладостями? Для других людей это обычные вещи, а для меня – праздник души и живота. Если у меня не было нормального детства, это ещё не значит, что я не мечтаю о нём.

Я не съем всю еду, только чуть-чуть попробую, как будто меня пригласили в гости. Честное слово, я даже не пытаюсь искать заначки, драгоценности или запасные ключи. Настоящую радость мне доставляют только сладости, ну и ещё иногда пюрешка с котлетами.

***

Главное, не появляться на улице поздно вечером. Не то милиция патрулирует район, могут докопаться и поймать. А там уж и до порога детдома рукой подать.

Однажды я чуть не попалась. Шла себе с разведки в гнёздышко, а впереди они, голубчики в форме. Пузатенькие такие, видно, что любят покушать.

А я вот сегодня сточила только полузасохшее надкусанное кем-то яблоко и сухарь чёрного хлеба. Тут ещё этакая неприятность.

Кругом дома и голые деревья. Спрятаться за кустом никак.

Я припустила что есть сил. Голубчики – за мной. Конечно, мне с пустым животом было легче бежать, чем им, только вот быстро устала.

Через двор был жилой пятиэтажный дом и как раз к нему направлялась женщина в дамском сером пальто.

Идея в моей голове вспыхнула мгновенно.

Полминуты, и я влетаю в подъезд за тётенькой. За моей спиной обнадёживающе пикает мощная домофонная дверь.

Бегу вверх по лестнице за своей спасительницей.

– Здравствуйте! Ых! Ых! – говорю ей запыхавшись. – Извините, пожалуйста, вы можете пустить меня в туалет? Ужасно приспичило по серьёзному, а до дома далеко, не дотерплю… – и изобразила самое жалобно-труднотерпимое лицо.

– Ну… – задумалась та.

– Умоляю! – скрючилась я в полуприседе.

И меня впустили в квартиру. Ура! Спасена!

Не то внизу пугающе запиликал домофон…

***

В туалете я виртуозно изобразила звуки облегчения ртом. Ибо для натурального действа в моём животе было слишком пусто. Эх, вот бы в Голливуде оценили мой талант!

Я обильно напрыскала после себя освежителем с удивительно вкусным апельсиновым ароматом. Век бы нюхала! Жаль, что скоро уходить. А ведь я же почти в гостях!

– Большое вам спасибо! – раскланялась я, для пущего эффекта прижимая ладонь к груди. – Как я могу вас отблагодарить за помощь? – надо как-то задержаться в уютной квартирке тётеньки. Вдруг милиционеры ещё рыщут по подъезду?

– Нет, что ты, ничего не надо, – ответила моя спасительница.

И тут мой желудок очень громко сообщил, что готов помочь тётеньке уничтожить двойную порцию ужина.

– Ой… – сконфузилась я.

– Тебе снова надо в туалет или это от голода? – задала хозяйка очень правильный вопрос.

– Второе, – жалобно посмотрела на неё я.

– Ну проходи. Котлеты с жареной картошкой будешь?

– С удовольствием! – просияла я и подумала: «Эх, как же хорошо, что голубчики пригнали меня к этой чудесной женщине».

***

В один прекрасный день я нашла самый нелепый на свете элитный дом. Богачи вообще любят всё нелепое, декоративное и вычурное.

Вот и этот дом, хоть и девятиэтажка, но весь уделанный кирпичным узором. Мечта скалолаза. Так и манит забраться.

Кроме удобных для лазания стен, в доме были самые убогие на свете евроокна, сделанные под старину. Евроокна с классическими форточками и двойными ставнями! Воистину вкусы богачей неисповедимы.

Вдруг моё внимание привлёк инцидент: под окнами бегала девица и ловила падающую из окна шестого этажа одежду. Сверху её осыпал ругательствами разгневанный мужик, а она в ответ посылала его в… Ну, вы поняли. Я культурная девочка и не стану осквернять свои рот и ум плохими словами.

Вещи всё летели, и девица, как ни старалась, не успевала поймать все. Они хаотично падали на землю.

Очередной предмет моды подхватило ветром и отнесло в аккурат мне в лицо. Это были благоухающие парфюмом леопардовые штаны. Дорогие. Красивые. Яркие. Приятные на ощупь. И я поняла, что это любовь…

– Эй! – завизжала девица. – Они фирменные, с***! Верни-и-и!

Но мои ноги лучше знали, что делать. Они уносили меня прочь от девицы-изменницы и её рогатого бывшего. Никто не догонит нас: меня и мои леопардовые штаны.

В гнёздышке я примерила обнову. Божечки! Они сшиты в аккурат на меня! Чуть зауженные книзу галифе с вместительными карманами по бокам. Ткань стрейч, хоть на шпагат садись. Сама судьба послала их мне в дар. В них никто и не подумает принять меня за бродяжку. Стопудово!

***

Дом тот, нелепый и расчудесный, я приметила. И принялась разнюхивать, когда кто работает, как часто забывает закрыть окно. Короче, самое скучное.

Деда Вася, сосед по гнёздышку, как-то раз брал меня на рыбалку. Вот там то же самое: сидишь, ждёшь. Непонятно, клюнет рыбёха или нет.

Особо пристально я наблюдала за рогатым мужиком с шестого этажа, тем самым, который выгнал свою кралю. Но он, зараза, сидел дома и пил. Я уж думала наведаться к нему в амплуа привидения, но как-то побаиваюсь пьяных…

Зато на четвёртом этаже, прямо под обиталищем рогатого страдальца, окна не горели совсем. На окне одиноко стоял цветок «тёщин язык», значит, в квартире всё-таки кто-то жил. Только этот кто-то не появлялся дома по меньшей мере пять дней. А как же цветок? Кто этот изверг, мучающий бедное растение?

Цветку крупно повезло, что его бессовестный хозяин оставил форточку открытой. Я приду на помощь и полью!

***

Я отправилась на вылазку рано утром, перед рассветом, когда люди ещё нежатся в постельках и досматривают сны. Самое лучшее время. Тишина и минимум свидетелей.

Четвёртый этаж – ерунда по сравнению с моими прошлыми вылазками. Я и на восьмой взбиралась по балконам. А тут и ребёнок влезет, цепляясь за выпуклый кирпичный узор. Раз-два-три – и передняя часть моего туловища уже в квартире. Только вот бёдра застряли. В последнее время моя филейная часть с трудом пролазит в форточки. Побочный эффект от вкусняшек. Эх…

С трудом пролезаю внутрь, извиняюсь перед цветком, заострённый лист которого случайно угодил мне в нос. Фух!

Прислушиваюсь. В квартире тишина. Только слышно, как тикают часы.

Это была кухня. Идеально чистая, я бы даже сказала, девственная. Вряд ли на ней кто-то готовит.

После ревизии шкафов я всё-таки нашла пакет с конфетами «Няшечка», взяла горсть и рассовала их по ультрамодным леопардовым карманам. Весь пакет брать не стала. Слишком уж это нагло. Я ж в гостях.

«Тэк-с… – потёрла руки я. – Где же лейка?»

Бордовая, под цвет кухне, лейка стояла на верхнем шкафу кухонного гарнитура. Я от души полила изголодавшегося по влаге зелёного товарища и хотела пройтись по образцово чистой и прибранной квартире, как вдруг…

Глава 2. Цветок-предатель и мужчина моей мечты

В двери заворочался ключ.

Страх длинноногим пауком устроился у меня на затылке и такой бяк-бяк-бяк лапками мне по шее.

Я поставила лейку на подоконник – возвращать на место не было времени – и метнулась в форточку. Полные карманы «Няшечек» создали мне дополнительный непролазный объём. Как я ни изворачивалась, попа в форточку не пролезала. «Няшечки» упорно не хотели выпускать меня.

Вдруг кто-то с криком: «Куд-да?!» – схватил меня за бёдра и потащил обратно в квартиру.

Я задрыгала ногами, пытаясь отогнать от себя мужика, который держал меня за бёдра.

– Уй ты ж… – вырвалось у него, когда моя пятка врезалась ему в лицо. Но попу мою не отпустил и вцепился в неё ещё крепче.

Безуспешно я цеплялась за форточку и тянулась к свободе. Попалась…

Цветочным извергом оказался мужик. Такой весь в доску приличный с виду.

– Ты как сюда залезла? – требовательно спросил хозяин квартиры, держа меня на этот раз за плечи.

«Как-как, не видно, что ли, что через окно?» – проворчала я про себя, а для мужика сделала самое жалобное лицо. Бровки домиком, глазки невинно-виноватые. Вдруг он сжалится и отпустит меня?

– В карманах что? – задали мне второй вопрос.

Я запустила руку в свою леопардовую прелесть и достала шуршащую конфету.

Мужик изогнул одну бровь.

– Остальное доставай! – потребовал он.

Когда все десять украденных помятых конфет вернулись к нему, он лично проверил мои карманы и убедился, что других его вещей при мне нет. Это изумило мужика ещё больше.

– И всё? Ты залезла на четвёртый этаж за конфетами? – поинтересовался он, сменив строгое выражение лица на крайне озадаченное.

Я всем своим видом изобразила раскаяние.

– Лет-то тебе сколько, сладкоежка?

– В-восемнадцать, – соврала я.

А про себя повторяла: «Только не в детдом. Только не в детдом…»

– Что-то не похоже, – усомнился мужик. – А на самом деле сколько?

– Шестнадцать, – наконец, призналась я.

– А родители твои знают, чем ты промышляешь?

Я вспомнила размытый образ папы, вечно пьяную маму и пожала плечами.

– Так… – он упёр руки в бока и задумался. – Что же мне с тобой делать?

– Не вызывайте, пожалуйста, милицию! – взмолилась я. – Хотите, я у вас дома буду цветок поливать и прибираться? Я даже кашу умею варить и рожки!

– Погоди-ка, а родители твои где? Допустим, я не стану сообщать в милицию. Но твоим родителям я обязан сообщить. Где ты живёшь?

– Мама с папой это… – я сглотнула, прежде чем произнести трудное для меня слово. – Умерли.

– Эй, – снова строго посмотрел на меня мужик. – Такими вещами не шутят!

– Меня дядя забрал, когда мама умерла. Спилась она. Два года уже как, – рассказала я.

– Не врёшь? К дяде тогда веди. Пусть знает, чем ты тут занимаешься вместо школы, – он протянул руку в сторону выхода.

– Не-не-не-не! Только не к дяде! – я представила, как этот с иголочки одетый дядечка наносит визит в гнёздышко, и поняла: тогда мне точно грозит детдом. Слёзы навернулись на глаза, и я завыла. – Не на-а-адо…

– Понятно, – вздохнул хозяин квартиры. – Значит, всё непросто у тебя.

– Угу, – закивала я, попутно всхлипывая.

– Сейчас поставлю чайник, и за чаем ты мне всё расскажешь, – сказал он. – Идёт?

Стыдно мне так стало: я чуть не обокрала его, а он мне предлагает попить чая.

– Прости-и-ите меня за конфеты… – жалобно протянула я и снова в слёзы.

– Да ладно, – махнул он рукой. – Я всё равно их не ем. Детям раздаю. Будем считать, что ты у меня в гостях.

Меня словно унесло на райские небеса. Я взаправду в гостях! Да и хозяин квартиры такой… Такой… Вроде не с обложки журнала, а смотришь на него – и готова молить его, чтобы приютил.

– Меня так давно не звали в гости… – пискнула я.

– Звать-то тебя как, гостья?

– Наташа. А вас?

– Константин. И давай на «ты». Мне и на работе «выканья» хватает.

Вскипел чайник. Мы сели пить чай. Я потихоньку таскала «Няшечек» со стола, а Костя прикусывал расколотыми в руке маковыми сушками.

«Няшечки» напомнили мне счастливые деньки из детства, когда я ложками доставала из пакета сухое молоко и рассасывала его. Тот же молочный вкус, только послаще и с мягкой карамелью. Конфетки укладывались в моём желудке приятным грузом, и я разомлела.

– А зачем ты конфеты эти покупаешь, если не ешь их? – поинтересовалась я.

– Их любила моя жена.

– А сейчас, что, уже не любит?

– Она умерла пять лет назад. А я всё по привычке покупаю их. Сам не знаю, зачем…

– Ой, прости… – у меня встрял ком в горле, а во рту приторной сливочной сладостью застряла конфета. Одновременно хочется плакать и нужно жевать, чтобы не подавиться. Во же ж!

– Ничего.

– Моя мама несколько лет плакала, когда папа умер. А потом стала пить… – грустно поделилась я. – Ты молодец, что не спился.

– А тебе повезло, что дядя не отказался от тебя.

– Да какой он мне дядя, – махнула рукой я. – Так, хахаль мамин. А как померла она, он пригрозил, что меня отправят в детдом. Ну, я и увязалась с ним…

Константин замер и очень серьёзно на меня посмотрел. И тут я поняла, что сболтнула лишнего.

– Ой… – перед глазами у меня пронеслась дорога в самое страшное место на свете.

Мой собеседник устало вздохнул и прикрыл рукой лоб.

– А давай так: ты меня не видел, и ничего не было. А? – предложила я. – Мне нельзя в детдом…

– Бродяжка, значит? – догадался он.

– Господи, ну зачем только меня занесло к тебе? – снова разревелась я. – Теперь мне конец…

– Странные у тебя представления о жизни, – сказал Костя, не зная, как успокоить ревущую меня. – Думаю, я смогу тебе помочь.

– Правда? – я посмотрела на него, как на своего спасителя. – А как?

– Увидишь. Я отойду на пару минут, – сказал он и поднялся из-за стола. – Надо позвонить по работе.

Я тоже встала. Мне было как-то неловко сидеть одной над россыпью конфет и фантиков.

Выкинула в мусорное ведро следы своего нескромного конфетного пира, помыла руки, не то пальцы стали липкими, как у неряшки. Подошла к окну. Подумала: может, смыться, пока есть возможность? Или нет смысла? Константин вроде добрый… помочь обещал.

На глаза мне попался «тёщин язык».

– Предатель! – прошипела ему я. – Стоял тут весь такой вялый и засыхающий. Я тебя полила, а ты… Эх!

– Кхм-гм, – послышалось у меня за спиной. – Разговариваешь с цветком?

– Если бы не он, я сейчас трескала бы твои конфеты на улице, – вздохнула я.

– Всухомятку, – отметил Константин.

И то верно. С ароматным чайком конфеты, как ни крути, вкуснее.

– Сейчас время раннее, магазины и конторы не работают, – сказал он. – Я с дороги и дико хочу спать. Может, и ты немного вздремнёшь? Только сначала помойся.

– Э-э… – я забегала глазами по стенам. Костя, конечно, с виду приличный человек, но предложение помыться звучит как-то… как-то… двусмысленно.

Костя, видимо, понял по моему лицу направление моих мыслей:

– Пахнет от тебя не то чтобы приятно, – поморщился он.

– А это чтобы всякие маньяки не приставали, – ответила я.

– Здесь никто к тебе приставать не будет, – пообещал Костя. – А в грязной одежде я тебя на постель не пущу.

– Да не такая уж она и грязная. Неделю назад в речке стирала, – оправдывалась я. – Вон, и узор на штанах ещё видно.

– Ух… – устало вздохнул Костя и ушёл в спальню.

Вернулся он через пару минут и вынес мне хлопковую женскую пижаму.

– На вот, надень. А твою одежду мы постираем.

Костя научил меня пользоваться стиральной машинкой, принял душ и ушёл спать к себе в комнату.

Я первым делом залезла в ванну с пеной и с непривычки чуть не уснула в ней. До чего же хорошо!

После я повесила постиранную одежду в сушильный шкаф и устроила экскурсию по квартире. Три комнаты, везде чисто и уютно. Наверное, у Кости есть домработница. Хотя… Почему тогда никто не поливал цветок?

Я по привычке пошарила по ящичкам в гостиной и нашла фотографию в рамке, где Костя стоит в обнимку с девушкой. Я догадалась, что это и есть его погибшая жена. Красивая. Похожа одновременно на ангела и на чертовку.

Посмотрела на себя в зеркало, которое заменяло шкафу дверцу. Стою тут в чужой пижаме и бесстыже роюсь в Костиных вещах.

– Ой, прости, – обратилась я к умершей девушке. – Надеюсь, ты не обидишься, что я надела твои вещи. Тебе-то они больше не нужны…

Я убрала рамку обратно и снова посмотрелась в зеркало.

– А я вот на ангела не похожа. Скорее, на чудушко лохматое, – печально вздохнула. – Зато на чистом диванчике посплю! – и плюхнулась в объятия неги и блаженства.

«Вот вроде я в гостях, а чувствую себя как дома», – с этими словами я легла на диван и укрылась тяжёлым пушистым пледом.