Kitabı oxu: «Два солнца в моей реке», səhifə 4

Я шла и думала про ту женщину, которая ищет свою убежавшую и, скорей всего, погибшую кошку и ждет сына обратно. Ждет, когда он поймет, что больше мамы его все равно никто любить не будет, никто так не поймет, никто не будет тетёшкаться, оправдывать, заботиться.

Я знаю, что самое правильное для моей работы – не погружаться душой в проблемы моих посетителей. Умом – да, но не душой. Душа – плохой советчик в этом случае. Я начинаю переживать вместе с ними и теряю ясность ума.

Если бы меня спросили высшие силы: «Чего желаете?», я бы заказала себе в подарок холодный трезвый ум. Не счастье, не любовь, не благополучие, и даже не здоровье. Ум. Четко расставляющий приоритеты, определяющий главное, жестко отсекающий все ненужное. Ум, которому подчинялась бы душа. Хочу быть хорошо продуманным и тщательно собранным механизмом. Приходить на работу, включаться на положенное время и потом ровно в 17.45 выключаться, не страдая от своих ошибок, не думая о посторонних людях, которым я не могу помочь, просто потому что не могу. Потому что я не Бог, потому что мне не влезть в их душу. И главное – потому что я боюсь кардинально менять их собственные решения. Эта боязнь появилась не сразу. Чем больше я работаю, тем осторожнее даю советы, стараюсь вообще ничего определенного не советовать. Человек должен делать свои ошибки, а не мои.

Глава 7

Мужчина, стоящий у подъезда, обернулся на мои шаги.

– Здесь очень тихо, – сказал он с легким акцентом. – Я был в Москве, там очень громкий шум. А здесь тихо.

Какой странный акцент или говор – не пойму. Как будто он слишком старательно выговаривает все звуки, и от этого они звучат неправильно. Наш язык – неуловимый и свободный. Гласные – нечеткие, согласные меняем, оглушаем звонкие, озвончаем глухие, съедаем концы слов, не заботясь о четкости звучания… Отражает ли это национальный характер? Наверняка. Только в чем он? В любви к свободе? Мы любим свободу, но не больше, чем, скажем, греки, французы или итальянцы.

– Вы – Олга?

– Да.

– Я видел ваше фото. Здравствуйте, Олья. – Он протянул мне руку, я с некоторым сомнением пожала ее. Теплая рука, крепкое пожатие. – Я Эварс.

– Простите?

– Вам написала Мария?

Я не сразу поняла, что Мария – это наша с Маришей мать. Прошло несколько дней с тех пор, как Мариша приезжала ко мне, странный разговор быстро забылся. Неужели правда кто-то приехал из Австралии сюда, нашел меня? Зачем? Что ему нужно в нашем городе? Почему он приехал не к Марише? Или это она послала его ко мне? Как он узнал мой адрес? От Мариши? Но почему она не предупредила меня? Все эти вопросы пронеслись у меня в голове, перегоняя друг друга, наталкиваясь друг на друга, сбивая и не давая мне сосредоточиться ни на одном.

– Я могу у вас остановиться?

– Зачем?

– Что, простите? – Мужчина, назвавшийся именем, которое ни с чем у меня не связалось (кажется, Эварс…), растерянно улыбнулся. – Можно мне зайти к вам?

Я пожала плечами. Ерунда какая-то. Я набрала номер Мариши. Она сбросила меня и написала коротко «Не могу позже». То есть моя сестра-министр занята, разговаривать не может, позвонит мне позже. Хорошо, что у меня есть время – смотреть на окна, на людей, на кошек и собак, мечтающих о доме, на ветки деревьев и лужи, на закатные отблески на стеклах, на птиц, расхаживающих по краешку тротуара. Я бы ни за что не хотела поменяться с Маришей местами. Она иногда говорит: «Вот были бы мы одинаковые, настоящие близнецы, ты бы иногда могла побыть министром, а я посидеть вместо тебя в консультации. Так, для развлечения и отдыха. Ты сходила бы на какой-то прием хотя бы, надела бы платье в пол и бабушкины бриллианты. А я бы с обычными людьми пообщалась». Но, к счастью, мы такие разные, что никто не заподозрит в нас не только близняшек, но и просто сестер. Одна сестра забрала себе бабушкины бриллианты, другая – всю свободу, которая отпущена нам была на двоих. И ничуть не жалею о своем выборе.

– Заходите…

Он подхватил большую кожаную сумку и попытался галантно открыть мне дверь подъезда. Он не знает, что наш подъезд надежно закрыт от чужаков тайным кодом.

– Здесь есть секрет, – улыбнулась я. – Нажимаете ноль и решетку.

– Какая замечателная улыбка у вас! – приятно улыбнулся он мне в ответ.

– Вот и познакомились. У вас тоже ничего.

– Ничего?

– Вы давно учите русский?

– М-м-м…. Да! С двадцать пять лет, с пе-ре-ры-ва-ми. – Он произнес по слогам и сам засмеялся. – Самое трудное – это русские падежи и еще ударение. Сейчас русский не в моде, но это моя профессия. Я приехал, чтобы написать книгу. Моя диссертация – о современный русский язык и его особенности.

– Неужели это кому-то интересно в Австралии?

– Если честно – нет, – широко улыбнулся он. – Но это наука, она живет сама, независимо от политика. Это интересно мне. Я ищу общие корни.

– Корни?

– Да, корни – близкие и далекие языки имеют одинаковые корни. Я пытаюсь понять, как развивается язык. Почему в какой-то язык один и тот же корень имеет много формы, и они… м-м-м… имеют гласные звуки, а в другом есть толко три согласные. Например, русское «горло» и чешское «крк», и также английское “throat”. Это одинаковые слова. Как это связано с история и характер народа? Это же очень интересно, правда?

– Наверное. Проходите. – Мы уже поднялись на третий этаж, я открыла дверь квартиры, и мои коты с опаской вышли навстречу незваному гостю. – Где вы собираетесь остановиться?

– Хм… У вас. Можно?

– Нет, конечно. Это неудобно.

– Я хотел бы больше общаться с носитель языка.

Я с сомнением взглянула на мужчину.

– Вы и так отлично говорите.

– Спасибо, это неправда. Понимаю отлично, говорю хуже. И говорить – это еще не все. Чтобы сделать то, что я хочу, нужно чувствовать язык. Я искал человека, с который можно проводить много времени.

– И нашли меня? – усмехнулась я.

– Да.

– Каким образом?

– По совету друзья… друзей!

– Ерунда какая-то… Друзья посоветовали вам пожить у меня?

– Да.

– Какие друзья?

– Вы против?

– Послушайте, что за бред! Кто вы? Откуда вы? Почему вы приехали именно ко мне?

Мужчина прошел, не снимая ботинок, в гостиную, сел на бортик кресла и стал смотреть на меня, улыбаясь.

– Да, вот об этом я и мечтал. Я правилно говорю?

Я отмахнулась.

– Вы говорите слишком правильно, можете не беспокоиться. Многие русские сейчас так не говорят. Не об этом речь. Вы не можете жить у меня.

– Вы красивая. Сколько вам лет?

– А вам сколько лет?

– Тридцать семь. Может быть, мы пойдем вместе куда-то поесть? Я последний раз ел в Москве вчера.

– Долго были в Москве?

– Нет, несколько часов. Я гулял немного в центр Москвы. Не хотел остановиться в Москве, поехал сюда сразу.

Легкий, приятный акцент, сам – довольно симпатичный, поджарый, спортивный, еще не начал седеть, рыжеватые волосы, веселые внимательные глаза, хорошая улыбка, небольшая аккуратная бородка и усы. И что? Зачем мне это?

– Вы можете идти обедать со мной? – повторил он.

Я покачала головой:

– Вы простите. Я устала, я пришла с работы. Я никуда не пойду.

– Можно вызвать такси. Или заказать обед домой. Что вы любите?

– Послушайте… – Я в растерянности не знала, что сказать. – Ну хорошо, давайте так. Я вам помогу снять номер в гостинице…

– Нет, нет, не беспокойтесь! У вас очень милая квартира, такой приятный вид. Покажите мне моя… мою комнату. И поедем в ресторан. Я прочитал, что здесь есть замечателный ресторан, где можно провести вечер с друзья.

– Вы издеваетесь?

– Нет. Куда можно положить вещи?

От абсурда ситуации у меня даже застучало в висках. Может быть, он никакой и не австралиец, а просто проходимец? То вроде без ошибок говорит, то все в именительном падеже, легкий акцент, слишком легкий, не смягчает согласные, но это легко подделать. На лицо… А чем мы особым отличаемся от австралийцев и белых европейцев? Или это всё какой-то розыгрыш? Надо просто его выгнать. Наверное, все эти сумбурные мысли были написаны у меня на лице, потому что Эварс сказал:

– Я не вор и не… – Он быстро открыл в телефоне переводчик, – не мошенник! И, пожалуйста, не выгоняйте меня сразу. Я могу платить за комната. Скажите, сколько. Я хочу общаться с настоящий русский человек. Книги – это совсем другое.

– То есть вы хотите наблюдать за мной?

– Нет. Я же не психолог, в отличие от вас.

– Вы знаете, что я психолог?

– Да. И вы можете наблюдать за мной, если вам интересно.

– Мне хватает наблюдений на работе.

– Хорошо. Но я просто хочу почувствовать, что такое русский человек, который говорит по-русски. Мне интересно. Я знаю ваш язык, но не понимаю его глубоко.

– И будете в диссертации описывать свои ощущения?

– Да.

– Давайте поедем в ресторан. Я тоже голодна, и готовить не хочется, я сегодня устала.

– Отлично! Только я приму душ. Где будет моя комната?

Я указала ему на свою спальню. У меня в квартире две небольшие комнаты. Я решила сейчас больше с ним не спорить.

– Но это же ваша комната?

– У меня нет комнаты для гостей. В России принято гостю давать лучшее.

– О, это интересно… Но я буду спать здесь! – Он сел на диван в гостиной. – Мне… ммм… устраивает!

Коты, которые давно наблюдали за Эварсом из разных мест, вышли и сели тоже, рядком, как три маленьких и совершенно беспомощных стража моей квартиры и мои собственные.

Если за ближайшие пять минут он не сделает ни одной серьезной ошибки в русском, у меня исчезнут сомнения в том, что он мошенник или, по крайней мере, не тот, за кого себя выдает. Надеюсь, мой план сработает. План так себе, я хитрю плохо, вру бездарно, из конфликтных ситуаций выхожу без потерь редко. Но ведь я дипломированный психолог, я обязана сейчас вывести саму себя из этой странной ситуации.

Глава 8

Девушка, вошедшая в кабинет, чем-то напомнила мне большую тряпичную куклу, слишком сильно набитую ватой. Все такое мягкое, немного неправильное, милое и одновременно некрасивое. Не получается шить тряпичные куклы красивыми или не хочется. Хочется, чтобы они были уютные, смешные, приятные на ощупь и – не красавицы.

– Я сяду? – Голос у нее оказался неожиданно резкий и высокий, как будто от другого человека. Так бывает у людей, в чем-то очень неверно устроенных.

Я показала ей рукой на стул.

– Конечно.

– Я просто хотела… У меня нет проблем!

Я кивнула. Может быть, есть методичка для тех, кто идет к психологу? Где первым пунктом написано: «Сообщи психологу о том, что у тебя все в порядке в жизни, и ты зашел просто так». Или эта методичка – внутри нас? И в ней написано – не позволяй своим тревогам завладеть тобой полностью? Поэтому, если люди решаются на такой крайний шаг и идут к постороннему человеку рассказать о своих страхах, трудно разрешимых проблемах, комплексах, они не хотят ставить себе диагнозы и подписывать приговоры. И правильно делают. Все наши диагнозы – до случайно встреченного на улице одноклассника, с которым ты вдруг ощущаешь себя молодым и свободным, до неожиданного поздравления от человека, с которым давно не виделся, до солнечного весеннего утра, до доброй улыбки близкого человека. У кого он есть. У меня есть Мариша, например. И был еще тот, чей номер я так и не заблокировала в телефоне. Почему? Потому что психолог, к которому я обратилась недавно, объяснил мне – это слабость – блокировать. Каждый раз, когда ты не отвечаешь ему на звонок или письмецо, ты делаешь шаг в другую сторону от него. Возможно, вперед. Психолог этот смотрел на меня из зеркала внимательно и спокойно. Он знал, что говорит. У него высшее образование, опыт и искреннее желание помочь.

«Эварс сказал, что ты его не пустила к себе. Это правда? Что произошло?» Я написала «Его не пустили коты» и перевернула телефон, на котором и дальше приходили Маришины рассерженные сообщения. Она знает, что я на работе, но, наверное, не считает мою работу важной. Не нужно обижаться на Маришу. Мариша хороший человек, и у нее, как и у меня, личная жизнь не складывается. Точнее, складывается как-то иначе, чем у большинства людей. Поэтому ей можно простить стремление к гиперопеке. Я для нее – настоящая младшая сестра, которая нуждается в заботе.

– Как вас зовут?

– Это важно?

– Не очень.

– Маша. Или Настя.

– Хорошо. Просто имя человека многое определяет.

– Имя мне дали родители. Что оно может определять?

– Так и жизнь дали родители. И определили всё.

– Вы хотите сказать, что я проживу всю жизнь с тем, что дали мне родители?

– В этом есть что-то, что вас не устраивает?

Больше всего мне хотелось бы назвать эту девочку по имени и на «ты». Но она ощущает себя взрослой, и возможно, есть для этого основания.

– Я не хотела говорить про родителей. У меня всё отлично. Просто мне нужен совет.

Я кивнула:

– Конечно.

– Вы ведь можете дать объективный совет?

– Не могу. Но постараюсь. Когда психологов, как и многие другие профессии, заменит искусственный интеллект, он будет давать объективные советы. Большинство из которых будут неправильными.

– Почему?

– Потому что жизнь субъективна и непредсказуема. Все законы нарушаются так часто, что теряют свои четкие границы. Либо мы не способны определить их своим несовершенным умом. Жизнь – это управляемый хаос. И мы не знаем, кем или чем он управляется.

Настя (или Маша) кивнула:

– Согласна.

– Ты еще учишься? То есть… вы еще учитесь?

– Я уже преподаю.

– В школе?

– В университете.

– В каком корпусе?

– На Ленина.

Может быть, сталкивается с ним в коридоре… У нас не такое большое здание, и не такой огромный штат, все преподаватели хотя бы в лицо знают друг друга.

– Я… – Девушка накрутила в очередной раз волосы на палец и отбросила прядь. – Я встречалась с одним человеком… полтора года. И до этого я его любила… Его зовут… неважно… Сначала мы просто были знакомыми. А потом… Я, конечно, сама проявила инициативу… И он меня увидел. А до этого не видел. И… я даже ездила к нему домой… Он не из нашего города… Ну то есть я жила в гостинице, и он ко мне приходил. И я познакомилась с его мамой… И мы нашли с ней общий язык, так мне казалось…

Я видела, что ей трудно говорить. Что еще не всё пережито. Как некрасиво она одета. Это принцип? Совсем нет денег? Больше не хочет красиво одеваться? Или не умеет?

Девушка помолчала, заставила себя не заплакать, походила по комнате и продолжила:

– А в какой-то момент я поняла – всё, что было, ко мне не имело никакого отношения. Просто он мстил девушке, которая ему нравилась. Которую он… – Она заставила себя это сказать, я видела, что ей было трудно, – любил. И до сих пор любит. А меня не любил.

Губы ее задрожали, но она снова сумела не заплакать. Молодец.

– Ты уже приняла это. Стадия непринятия прошла. Значит, впереди брезжит свет. Можно, кстати, называть тебя на «ты»?

Девушка взглянула на меня. Небольшие светлые глаза. Если чуть подкрасить белесые ресницы и мягкие губы, подвести веки, она будет милая и… некрасивая. Никуда не деть толстый нос уточкой, полноватые щеки, неправильный подбородок и слишком широкий лоб, жидковатые бесцветные волосы. Поэтому, к примеру, китайцы смело и безрассудно перекраивают себе лица. Научились и тут же бросились менять себя – свои лица и заодно судьбы. А потом рождаются дети, похожие на тебя настоящего, на того, которого больше нет, которого ты сам не любил, и никто не любил, пока ты не сделал себе новое лицо. И начинаются драмы и разводы. И бедные дети, которые еще не знают о своей внешности ничего и хотят только тепла и любви мамы и папы, наблюдают со страхом, как ругаются их красивые родители, на которых они, некрасивые, беспомощные, совсем не похожи.

– Мне все равно. Называйте как хотите. Мне теперь вообще всё равно. Я хотела спросить вот что: я поставила на летней сессии семь двоек и в начале этого семестра у двоих не приняла пересдачу.

– Мальчикам или девочкам ставишь двойки?

Девушка быстро взглянула на меня и резко отвернулась.

– И тем, и тем. И я вдруг подумала – я злая? Я им мщу за то, что он… Да? Я теперь всегда такой буду?

– Если тебя это занимает, это очень хорошо. Значит, ты выздоравливаешь.

– Я не больна!

– Нет. Но у тебя рана, она должна зажить.

– Пока болело… я написала много стихотворений и даже… – Девушка усмехнулась, – стала победителем большого поэтического конкурса. И… как-то перестала писать. Всё, отрезало. Сажусь писать – ни одной строчки, ни одной рифмы. Пустота и тоска.

– Но ведь уже не такая тоска, как раньше?

Девушка покачала головой:

– Пусто, и больно, и тошно. И не проходит. Время идет, но не проходит.

– Давно вы расстались?

– Прошлой зимой. В самом конце зимы. В день всех влюбленных. – Девушка усмехнулась. – Я послала ему сердце, хорошие строки, и спросила, когда он придет. А он написал: «Никогда». И даже «извини» не написал. Ничего больше, ни одного слова. И везде удалил наши фотографии.

– У него кто-то есть?

– Нет. Я думаю – нет. Он любит ту.

– Ты не можешь этого знать.

Девушка помотала головой.

– Не могу. Но знаю. Чувствую. Я его чувствую, как будто он рядом. Чувствую, как ему плохо, как одиноко, как нужно тепло… Но не мое. Он любит ту, которая над ним просто смеялась.

– Должен пройти год. Все сезоны – осень, зима, весна, лето. И начнется жизнь сначала. Вот увидишь.

Девушка выпрямилась.

– Не надо меня утешать! Я пришла за советом. Мне просто нужен совет.

– Слушаю тебя.

Прищурившись, она смотрела куда-то в сторону. Я ее не торопила. Потом девушка резко встала и ушла, не обернувшись и ничего так и не сказав.

Я не смогла нормально поговорить с ней, поэтому она ушла. Не нашла нужных слов, переворачивала телефон, смотрела, что дальше пишет Мариша («Ты вообще, что ли? Тебе сколько лет? Почему ты так поступаешь? Тебе не важно, что…»), думала о себе в том числе. И вообще, говорила не то и не так. Она так и не сформулировала свой главный вопрос. Ведь она хотела в чем-то посоветоваться с посторонним человеком. Потому что с близкими не посоветуешься. Потому что близким надоела твоя тоска, они не понимают, почему в молодом здоровом теле такая несчастная душа. Почему не радует свет солнца, пение птиц, не радует молодость и сама жизнь. Подруг наверняка нет, или они советуют ерунду. Или просто жалеют – разве нужна жалость подруг? Нет, конечно.

Я написала Марише одно слово: «Услышала тебя». Так проще. Спорить с моей сестрой невозможно. Тот, кто в тридцать пять лет стал министром – пусть республиканского масштаба, не привык слушать возражения нижестоящих. А я точно в Маришином ранге стою ниже. Кстати, это было и до того, как она стала министром. Она ведь успела на четыре минуты раньше меня родиться. Если, конечно, это все правда, и мы на самом деле родные сестры. Единственное, зачем я бы хотела повидаться со своей мамой, – это спросить ее, почему мы такие разные и всегда ли так было. Раньше я хотела спросить, почему она уехала от нас и перестала общаться. Но со временем эти вопросы переродились просто в данность. Данность такова: я не знаю, почему наша мама уехала. И почему она перестала с нами общаться. Не знаю. И не хочу знать. Это правда. Потому что знание вряд ли прибавит мне счастья.

Глава 9

– Здравствуйте…

Я поняла, что недавно видела эту женщину, но почему-то не сразу вспомнила, с чем именно она приходила.

– Я уже была у вас…

– Да-да, я помню.

Конечно, да. Она не хотела садиться, стояла у окна. И говорила о том, что чувствует – у мужа какая-то другая жизнь. А я убеждала ее, что человек это не вещь и не принадлежит тебе полностью. Как-то так. Насколько я помню, не убедила.

Сейчас она прошла к столу и села напротив меня, чуть сбоку, как обычно все садятся, и даже чуть развернула стул, чтобы смотреть на меня. Некоторые смотрят в окно, за окном – та жизнь, которая их обманула или разочаровала, кто-то смотрит в стену, на которой висит замечательная картина местного художника – ранний закат, лето, июль, когда еще так хорошо, тепло, тихо – впереди долгий летний вечер, никуда не надо спешить, можно наблюдать, как постепенно тени становятся длиннее, чистое небо окрашивается в разные цвета – фиолетовый, темно-оранжевый, густо-розовый, слушать, как одна за одной начинают петь вечерние птицы и стрекочут сверчки, все громче и громче, ничуть не мешая вечерней тишине.

Женщина взглянула на меня. Какой неуверенный взгляд… А уверенные разве ко мне приходят?

– Я решила все-таки всё рассказать, да… Раз уж я пришла. Просто мне нужно это кому-то сказать. Я… точно знаю, что у мужа есть другая женщина.

– Чувствуете или знаете?

– Знаю. Теперь знаю. Он сам сказал. Сказал, что не может врать, потому что я – это часть него самого́. Но лучше бы… лучше бы я этого не знала. И еще рассказал, какая она. Чтобы я поняла, почему он мне изменял. Потому что я всё всегда понимаю, и за это он меня любит.

Тонкая светлая кожа, видно, как на виске бьется жилка, светлые глаза без краски, нежные губы, чуть-чуть тронуты помадой. Правильный небольшой носик, милая, в молодости, наверное, была очень милая и даже красивая на чей-то вкус. Сейчас усталость и печаль – главное в этом лице. Она, словно услышав меня, улыбнулась. Улыбка сильно не поменяла лицо. Грустный человек улыбается грустно.

– И я хочу спросить вашего совета… Я не знаю, как мне быть. Правда, не знаю. Я думаю об этом с утра до вечера, а ответ не приходит. Я не могу с ним больше жить. И не могу жить без него.

– У вас есть дети?

– Да.

– Мальчик, девочка?

– И мальчик, и девочка. Какая разница? Они скоро вырастут и уедут в Москву, как все. А мы останемся.

– Он же не предложил вам расстаться?

– Нет, конечно.

– Просил прощения?

– Нет. Мне это совсем не нужно. Я просто не понимаю, зачем он сделал мне больно, зачем все это рассказал.

– Ему трудно было жить с тяжестью на душе. Он, наверное, хороший человек. Или слабый человек.

Она покачала головой.

– Он не слабый. Он просто любит себя.

– И вы его любите.

– И я его люблю.

Может быть, мне тоже сходить к психологу? К другому, не к тому, кто живет в моем зеркале. И сказать: «Что мне делать? Я его люблю. И он меня любит. И мы не можем быть вместе. Он не хочет расстаться с женой, которая всегда рядом, много лет, так близко, что этой близости не ощущаешь. Ощутишь, только если вдруг однажды это место станет пустым. И не хочет до конца расстаться со мной. А я не хочу за него бороться, не считаю себя вправе. И не могу никак начать жить без него. Так, чтобы не тосковать, не ждать, не вспоминать, чтобы не чувствовать себя одинокой. Я ведь одинока не потому, что одна. А потому что рядом нет его». Что бы мне сказал хороший психолог? Что жизнь коротка, что в ней есть закаты и рассветы, долгие летние сумерки и брызжущий солнцем март, теплая осень, далекие моря – и это всё не навсегда. Люди приходят и уходят, а ты остаешься один, всё равно. И счастье или несчастье зависит только от твоих ощущений. Тяжело идущая, хромающая пожилая женщина останавливается и с улыбкой слушает заливающегося где-то в ветвях дрозда. А мимо идут молодые, здоровые, глупые родители очаровательного трехлетнего малыша и ругаются так, что в испуге замолкает и дрозд, и все остальные птицы. У кого из них больше счастья? Спросил бы меня психолог. А я бы сказала – у его жены. Ведь она каждый день просыпается и засыпает рядом с ним, она может подойти, обнять его на глазах у всех, может планировать с ним будущее и растить детей. Может – по возрасту – даже родить еще.

Женщина осторожно провела рукой по краю стола. Рука тонкая, ногти недлинные, с аккуратным, явно домашним маникюром, эти руки много готовят, моют, может быть, шьют или вяжут.

– Не могу. Не знаю, как мне быть. Каждый день – му́́ка…

Я постаралась больше не думать о себе – как будто меня нет, как будто я механизм, без прошлого и будущего, без чувств и эмоций. Никому мои чувства особенно не нужны. Нужен разум, а он страдает, когда мною обуревают чувства – пасует перед ними.

Она говорила и говорила, останавливалась и снова продолжала без моих вопросов. Удивительно, как любовь у некоторых женщин наполняет всю их жизнь. Вот как было у меня, особенно те четыре с половиной года, когда мы были с ним вместе. Я думала, что у меня так, потому что нет детей. У нее – двое. Но она живет отношениями со своим мужем. Может быть, они на самом деле – одно целое? Почему тогда она не может его понять, простить? А разве можно простить свою руку, которая стала болеть в локте и мешает готовить, писать, водить машину? Или ногу, которая не хочет ходить, устаёт, ноет? Или спину, начинающую болеть в самое неподходящее время, отвлекающую внимание, заставляющую думать о себе? А другой человек, как бы он ни был близок, все-таки не твоя рука или нога.

Насколько проще врачу, который может прописать физиотерапию, уколы, капельницы, лечебный массаж и скандинавскую ходьбу своим пациентам. А также диету и минеральную воду. Я тоже могу прописать физкультуру, прогулки на свежем воздухе, хорошую музыку и добрые дела. Но меня мало кто слушает и выполняет такие простые рекомендации. Душевная боль лечится трудно, и не все на самом деле хотят ее лечить.

– Вчера вечером… – Женщина остановилась на секунду, но все же продолжила, – он хотел… как обычно… не знаю, как это все сказать… А я… ну не могу, понимаете? У меня его слова в ушах… Смотрю на него, и у меня всё сжимается внутри…

Она снова стала пересказывать, как муж рассказал ей об измене, почти теми же словами, что и в первый раз.

– Сформулируйте свой вопрос.

– Вопрос?

– Да, вы же сказали, что пришли за советом.

Я понимала, что она пришла просто высказаться. Пока будет внутри крутиться эта пластинка, пока не остановится, пока не уйдет обида, ей нужно выговаривать и выговаривать обиду, растворять ее в словах – потихонечку, по кусочку, по капельке. И она будет приходить ко мне и говорить. А я буду слушать. Ей больше ничего не нужно. Не нужны ей никакие мои советы. Она ведь уже всё решила – она с ним осталась жить и приняла эту измену, иначе бы она не ходила к психологу, а ждала развода.

Женщина растерянно посмотрела на меня.

– Так я же… Что мне спросить?

– Сформулируйте свои мысли в виде вопроса.

– Хорошо… – Она подумала. – Как мне быть?

– Жить дальше.

– Но как?

– Подумайте, что вам важнее. Та длинная жизнь, которую вы прожили вместе, или его случайное увлечение.

– Он встречался с ней пять лет.

Пять лет… И мы с ним встречались почти пять лет, четыре года и семь месяцев.

– Он мне врал пять лет. Он зачеркнул всё, что было.

– Нет. Если бы зачеркнул, вы бы ко мне не пришли. Просто сильно обидел вас. Вы можете разъехаться?

– Разъехаться? Как… Я не хочу… а дети как же?

– Вот и ответ. Простите его и живите дальше.

– Не могу. Я не могу понять, как он мне врал пять лет. Смотрел в глаза, обнимал… Не могу. Поэтому я пришла к вам. Я не хочу говорить об этом с подругами. Это унизительно.

– Расскажите, как вы познакомились.

Женщина с удовольствием стала рассказывать, как она познакомилась с мужем, как они поженились, как родилась дочка, потом сын, как они приехали сюда из Москвы, где муж преподавал, но не было перспективы, а здесь ему сразу дали хорошую должность… Чем дольше она говорила, тем больше разглаживались морщинки на ее лбу, тем светлее становилось лицо. Как хорошо иногда бывает в прошлом, как не хочется оттуда уходить. Как странно, что то, чего больше нет, живет внутри меня. И будет жить, пока я живу. Становится частью меня. Вот как эта женщина стала частью своего мужа. Или он – частью нее?

Хорошо самодостаточной Марише. Она сама иногда шутит, что она «плюс на минус» и не нуждается ни в ком. Мариша встречается время от времени с разными молодыми и не очень молодыми людьми, но никто из них не задерживается надолго в ее душе и жизни. Разве что один, за которого она собиралась замуж. Но то ли долго собиралась, то ли он не знал об этих ее намерениях или не поддерживал их – Мариша не любит говорить об этом всерьез, предпочитает отшучиваться. Но я не такая. Я совершенно не самодостаточная, мне нужен человек, с которым я становлюсь собой. Потому что я должна любить, я должна ухаживать, я должна заботиться. Конечно, я забочусь о своих котах, и они этим беззастенчиво пользуются. Но это все-таки немножко другое.

– Вы верите в Бога?

Я спросила, потому что женщина замолчала и так сидела некоторое время, как будто забыв о моем существовании.

– Нет. То есть… иногда верю. А что? – Она вскинула на меня глаза. – Саша не верит.

Саша… Слишком много в моей душе связано с этим именем. Как странно параллельно порой складываются судьбы.

– Почему вы спрашиваете?

– У Бога иногда есть ответы на те наши вопросы, на которые у человека их нет.

Женщина отмахнулась:

– Нет. Я так не хочу. Саша говорит, что это рабство. Что мы родились свободными и свободными умрем. А зависимыми нас делает жизнь. Любовь, религия, наши увлечения, даже дети.

У меня что-то стукнуло внутри.

– Часто он так говорит?

– Что?

– Нет, ничего, продолжайте.

Чем дольше она говорила, тем сильнее стучало мое сердце. Я даже перестала слушать ее на некоторое время и потом просто заставила себя вслушиваться. Может ли быть такое совпадение? Надо спросить, как ее зовут. По нашим правилам человек может написать любое имя, когда приходит – настоящее или нет. Я не знаю, как она записалась у Юлечки. Кажется, в прошлый раз она представилась Татьяной, причем как-то неуверенно. Неужели это его жена? Я как будто выспрашивала ее… Но она же сама сюда пришла, тоже не зная, кто я. Но ведь и я ничего не знала… Я и сейчас не знаю. Я только могу догадываться. Если она – Вика… Если, конечно, он назвал мне ее настоящее имя… А мог не назвать? Не знаю… Я уже ничего не знаю, ни в чем не уверена…

– Ольга Андреевна… – В дверь заглянула чем-то очень встревоженная Юлечка. – Ужас какой, не представляете!

– Юля!..

Что-то должно было произойти экстраординарное, чтобы она нарушила главное правило – не заходить в кабинет во время моей беседы с посетителями.

– Та девушка… Помните, приходила недавно… Ужас… Вот… – Юля протягивала мне разворот бесплатной городской газеты, которую нам всегда приносят утром.

Юлечка, не спрашивая разрешения, протопала через весь кабинет и положила передо мной газету. «Несчастный случай… молодая преподавательница… из окна… в тяжелом состоянии…» На фотографии, была та самая девушка, которая пришла рассказать о своей тоске и пустоте, начала было говорить, но как-то разговор не получился.

Я отложила газету, повернулась и увидела, что моя посетительница незаметно ушла, ничего больше не сказав. И очень хорошо. Я была бы рада, если бы это было совпадение, и… чтобы она больше никогда ко мне не приходила.

Я отпустила Юлечку домой, поскольку у нас на сегодня больше никто не был записан и сама пошла домой. Если кто-то и решит заглянуть к нам без записи, он увидит табличку «Перерыв». Да, у меня перерыв до завтра, я человек, не искусственный интеллект, я не могу сейчас быть полезной людям, могу быть только вредной, мне нужен отдых.