Kitabı oxu: «Настоящее время», səhifə 2

Екатерина Чекмаева

Не устаю удивляться, насколько наши подопечные благодарные слушатели! Их радует атмосфера, музыка, улыбающиеся люди. Я вчера танцевала немного, но постоянно подходила то к одному пациенту, то к другому. Меня подозвала Нина Ивановна, попросила: «Я не могу потанцевать, потанцуй за меня». Потанцевала. Очень старалась, ведь танцевала за двоих.

У нас вчера в гостях была Татьяна, коллега из Сибири, они планируют открыть палату для паллиативных пациентов. Хотела посмотреть, что делают волонтеры в хосписе. Сначала я много показывала, рассказывала, как-то спокойно общались. А потом на концерте она подошла с горящими глазами, показывает мне руки: «У вас такая атмосфера, у меня прямо мурашки».

А Ирма из нашего пищеблока в свой выходной испекла для пациентов потрясающе вкусный торт «Нутелла» (двенадцать слоев тончайших имбирно-шоколадных коржей и воздушный крем). Полдня пекла, принесла.

Казалось бы: работает человек в хосписе, всегда с любовью и на совесть, – а в выходной опять стоит у плиты – хочет от себя принести угощение!

Мира Тристан

Первый день после отпуска всегда очень эмоциональный. Радуешься встрече со старыми друзьями и с волнением идешь знакомиться с новыми.

Л. из психоневрологического интерната, с ней мы уже знакомы. Она, как ребенок, встречает меня радостно, помнит мое имя, рассказывает, как звонила мне в отпуск, а меня дома не было. Волонтер Маша присылала мне от нее аудиосообщение, и в конце та просила обязательно принести ей шоколадку.

В другой палате М. А., мы еще не знакомы. Тонкая, интеллигентная, очень спокойная. Она сразу доверительно предлагает мне присесть на ее кровать.

– Удивительное это место. Я за свои восемьдесят лет многое повидала и думала, что удивить меня уже нечем. Оказалась неправа. До того, как к вам приехать, я такие боли испытывала! Так намучилась… Здесь помогли очень. А теперь вот даже не знаю: считать дни или не считать? Вы хоть сами осознаёте, какое дело делаете?

В следующей палате Л. Т. расспрашивает меня о моем отчестве, национальности, детях. Разузнав обо мне, испрашивает разрешение у своей жены: можно ли рассказать мне об их сыне и его жизни. Жена одобрительно кивает и улыбается, но при этом беспокоится, что он меня задерживает. Поговорили о детях и чаяниях родителей.

И дальше, из палаты в палату, разговоры, вопросы, просьбы, знакомства, молчаливые взгляды. Кто-то присматривается, кто-то прислушивается. Утреннее волнение улеглось. Переживания, как пройдут новые знакомства, утихли.

И правда, удивительное это место! За восемь лет не перестаю удивляться. Те, для кого ты здесь, сами тебя подхватят, направят, успокоят и поддержат.

Дмитрий Левочский

Е. была моей ровесницей. Ее привезли в хоспис в очень тяжелом состоянии, с сильнейшей болью. Когда ее везли через холл, боль шла от нее волнами, как жар от раскаленной печки, не знаю, как это еще передать.

В хосписе ей стало значительно лучше, боль ушла, появился аппетит, я угощал Е. черешней и разговаривал с ней о Викторе Цое – наши музыкальные вкусы хоть и отставали друг от друга по времени (сейчас я слушаю уже немного другую музыку), но все-таки были очень похожими.

К Е. часто приходила мама, читала ей вслух, часами сидела рядом, иногда мы вместе пили чай, разговаривая о разном, – оказывается, наши взгляды совпадали не только в музыке. Мама Е. показалась мне удивительно спокойной женщиной, она часто приходила на наши концерты, просто так, одна даже, без дочери, мы говорили иногда, глядя в высокий потолок, – я до сих пор стесняюсь прямых взглядов глаза в глаза.

Е. просила включать ей детские фильмы и читать детскую литературу, один раз я читал ей «Уроки французского» Валентина Распутина и, читая, с неловкостью отмечал про себя, что, хотя это произведение и проходят в школе, в шестом классе, оно совсем не детское, но Е. была не против – она спокойно засыпала под мой голос, дочитать рассказ до конца я так и не успел.

Однажды она пожаловалась, что ночью в темноте бывает страшно. Я разыскал у себя в кабинете ночник-проектор, который ярким лучом диодного света зажигал на стенах и потолке палаты звезды и луну. Е. поблагодарила и больше не боялась.

Она ушла, когда меня не было в хосписе. Мне рассказали, что перед уходом она была в сознании и спокойно сказала, что чувствует себя свободной.

С мамой Е. я встретился в хосписе через день, когда пришел на работу. Мы обнялись, стоя у крыльца, я тогда подумал, что до сих пор, наверное, ни с кем не обнимался в нашем хосписе, если не считать поздравлений от сотрудников.

Сегодня нашел в палате, где лежала Е., проектор-шарик с луной и звездами. Батарейки в нем сели, видно, что им очень часто пользовались, – аккумуляторы были довольно мощными.

Хорошая штука. Красивая, яркая, и с ней действительно совсем не страшно ночью.

Марина Аймалова

У Анны Вадимовны завтра выписка, накануне обязательное купание. Анна Вадимовна ходячая; медсестра пришла, чтобы пересадить пациентку на специальный передвижной стульчик для принятия душа и отвезти в ванную комнату, которая есть в каждой палате. Я помогаю раздеться.

– Анна Вадимовна, раздевайтесь, поедем купаться.

– Прямо сейчас?

– Да!

Анна Вадимовна снимает халат. Спрашивает:

– А комбинашечку тоже?

– Конечно!

– Я что, по коридору голая поеду?!

– Зачем по коридору? Ванная же вот!

– А-а-а! А панталончики снимать? (Очень красивые, в кружевах…)

– Конечно.

– Ну как же я, голая-то, в коридор…

– Да мы не поедем в коридор! Если, конечно, захотите, можем и по коридору вас прокатить, но не голую точно!

– Ну, конечно, куда мне голой-то… У меня груди никогда не было, вот была б хотя бы как у вас!

И тут Анна Вадимовна показывает на меня, а у меня шестой размер!

А сама Анна Вадимовна весит килограммов сорок пять, и рост у нее метр пятьдесят…

Я говорю:

– Анна Вадимовна, хотя бы?!

Анна Вадимовна задумывается:

– Ну да, наверное, не пошли б они мне, падала бы часто. От перевеса…

Хохочем все вместе… Наша Анна Вадимовна – истинная женщина в свои девяносто восемь лет!

Мира Тристан

Чего хочет человек, находясь в больнице? Хочет выздороветь и отправиться домой.

Чего хочет человек, когда он знает, что его болезнь неизлечима, и неизвестно, сколько еще осталось жить? Все равно хочет выздороветь и жить. Это естественно для человека – хотеть жить.

А что можем мы сделать для наших пациентов? Подарить им радость сегодня и сейчас, снять напряжение и страх своим вниманием и заботой. Увидеть каждого с его историей жизни.

Нине Ефимовне восемьдесят восемь лет, она практически не разговаривает, все отрицает или со всем соглашается. Поехали с ней на прогулку, говорим – именно говорим – друг с другом. Спрашиваю: как в войну жили, как юность прошла, тяжело ли было? Да, отвечает, тяжело. А что, спрашиваю, было хорошего в жизни? Все было хорошо, отвечает, жили весело и дружно. А сейчас в чем радость? Чтобы внук хотя бы один раз навестил, телевизор посмотреть, выпить чаю самостоятельно и сидя в кресле, а не лежа в кровати. Спасибо, говорит, что вы мне время уделили.

А рядом в палате Лариса Антоновна говорит: «И чего вы с ней возитесь?»

Ревность. Каждый, каждый хочет участия и заботы.

Валерий Першуков

Леокадия Платоновна совсем одинока: муж умер, детей не случилось, ни сестры, ни брата нет и не было. Родилась она в далекой сибирской деревне, получив необычное имя от чудаков-родителей, и жила там до встречи со своим будущим мужем, заезжим шофером. Привез ее муж в Москву еще совсем юной, и вот дожила она до старости в до сих пор чужом городе и теперь осталась одна. Сидит часами на кровати в палате, словно окаменев.

Сегодня в хосписе итальянская «тележка радости»⁸, и девушки-волонтеры вовсю стараются: все в нарядах в цветах итальянского флага, на тележке кусочки пиццы разных видов, в кастрюле горячая паста собственного производства с артишоками, на десерт нежнейший тирамису, виноград и сицилийский апельсин. Звучат итальянские песни, волонтеры предлагают угощения и снуют туда-сюда от тележки к столикам пациентов.

Леокадия Платоновна грустно взирает на все это великолепие и вдруг говорит, по-сибирски окая:

– Эх, девчонки, ну на кой мне эти ваши тирамисы сдалися! Чо я в их не едала-то? Ну акчо б вы мне картошечки б горячей приташшили да с сальцом и огурчиком соленым бы, вот оно б дело было, а не эта тирамиса.

Девчонки на мгновение ошеломленно зависли.

– Ну акчо, приташшим, – нашлась наконец Галина. – Завтра же и сварганим!

Так у Леокадии Платоновны появилась своя «тележка радости».

Алёна Сапрыкина

– Елизавета Петровна, у вас скоро день рождения. Какой подарок вам подарить?

– А сколько мне будет?

– Девяносто пять лет.

– Мне уже девяносто пять?! (Поворачивается к волонтеру.) Ёкалэмэнэ! Нет, ты представляешь, мне почти девяносто пять лет! Станцуем вальс?!

Светлана Лоскович

Я работаю координатором паллиативной помощи на выездной патронажной службе хосписа. Совместно с медиками мы помогаем тем пациентам, которые могут и хотят оставаться дома.

Переступая порог, ты знакомишься не только с пациентом, но и с его близкими, укладом дома, семьей, бытом – с его родной средой.

Это может быть любящая шумная толпа детей и внуков, а может быть печальное одиночество. Может быть старый мудрый кот, может быть капризная нечесаная собака или, наоборот, ухоженный верный пес… или сад на балконе.

К подопечному могут приходить дети, а могут коллеги по конструкторскому бюро; студенты, которых он учил; соседи, с которыми уже с течением лет многое связывает. Там, дома, может быть очень уютно. Или пыльно и запущенно…

Все это очень тонко, деликатно и глубоко. И нельзя никак потревожить эту жизнь!

И вот я пришла к Маргарите. Квартирка на третьем этаже без лифта. Цветы в вазе на круглом столе, красивая скатерть, чистые окна, легкие занавески, играет тихонечко приятная музыка.

Светлая! Легкая! Улыбчивая! Очень уверенная и одновременно трепетная Маргарита! Красивая невероятно! Ее дочери Кире двадцать шесть лет, у Киры рак.

Спрашиваю, чем помочь.

– Нужно оформить бумаги в соцзащите! И питание, Кире очень нужно специальное питание!

– Хорошо. Давайте вместе позвоним, всё узнаем, отправим документы – всё сделаем. И питание поможем закупить.

– Спасибо!

Звоним, узнаём, отправляем, ждать неделю!

Разговорились с Маргаритой:

– Света, жизнь моя закончилась двадцать лет назад. Накануне 1 сентября муж поехал за картой памяти для видеокамеры: дочка должна была пойти в первый класс, и он мечтал сделать кино про этот день! Трагически погиб… Все планы и мечты рухнули! А я так хотела уйти с работы, быть дома, забирать дочку из школы, делать с ней уроки, а потом гулять в парке. Вечером – ждать мужа с работы, вместе ужинать, снова гулять и – жить! Все оборвалось тем вечером. А недавно поставили диагноз Кире… Знаете, было бы очень здорово, если специальное питание будет со вкусом клубники! Кира так любит клубнику!

У меня рвется сердце… Как выносят эти красивые плечи столько испытаний?! Как эта красивая женщина остается такой жизнерадостной?! Откуда у нее силы заботиться о дочери, вести дом, любить, жить, быть красивой?!

Через неделю снова навестила их, вопрос с документами решен, я принесла тортик со свежей клубникой и сырным кремом. Кира и Маргарита радуются очень, мне так отрадно!

Выхожу из подъезда, автоматически поднимаю глаза на окна Маргариты, солнце слепит… Маргарита в красивом летнем ярком сарафане на балконе, а вокруг голуби. Много голубей! Очень много голубей! Я немного растерянно и удивленно смотрю… Маргарита замечает мое удивление, улыбается:

– Надоели они мне, назойливые очень, горластые! – говорит она, наливая воду голубям. – Ну а как? (Пожимает плечами.) Как? Нельзя же живое существо оставить без воды в такую жару!

Снова прощаемся, шлем друг другу воздушные поцелуи.

Сколько же любви и заботы может быть в человеке…

Господи, защити Маргариту и Киру…

Мира Тристан

«Знаешь, и хорошо, что нет комментатора, он только мешает. Я и сама все вижу».

В. И. не слышит, но это не мешает ей быть болельщицей «Зенита» и поклонницей Дзюбы.

Нюта Федермессер

Александр Петрович – бывший инженер, наладчик контрольно-измерительных приборов. Ему семьдесят. Его жене Валентине Ивановне шестьдесят пять. Вместе они уже сорок лет.

Сейчас супруги в хосписе. В своей комнате они принимают гостей – сына и невестку. Валентина Ивановна читает мужу газеты, вместе они смотрят концерты в холле и даже участвуют в мастер-классах по скрапбукингу.

Александр Петрович: Мы рады, что сейчас мы здесь. Вместе. Знаете, когда меня сюда привезли, очень болело.

Валентина Ивановна: И дома болело. Очень. Мучились мы несколько дней. Доктор к нам пришел, про хоспис рассказал. Что же вы так изводите себя, говорит. Вам в хоспис надо. А мы – ни в какую. Только дома, только вместе. Не знали, что здесь вот так.

А. П.: А вот однажды в выходные заболело нестерпимо. И до этого болело! У меня же рак, метастазы…

В. И.: А ведь еще летом мы отдыхать вместе ездили. К морю. Получили путевки в Геленджик от соцзащиты. Райское место: сосны, воздух, море, еда такая аппетитная. Наплавались, загорели. Гуляли подолгу. А вот из отпуска приехали – и на́ тебе. Посыпалось все. И я заболела: проблемы с желчным пузырем, операция. Да и у него внезапно опухоль выявили. Быстро все случилось.

А. П.: Сначала меня лечили. Плохо и больно было. А потом сказали, что дальше не будут. Врач мой мне так и сказал: «Оперировать опасно, риск большой, процент успешного исхода низкий». Я спрашиваю, сколько процентов успеха? Он сказал, что обычно 20 %, ну может 30 %. А я всегда был человек рисковый. Говорю, что даже если 10 % – лечите, режьте. Я не боюсь. Но доктор сказал: не возьмется, опасается, что организм уже не справится. Что не выдержу, мучения будут лишние. И только время потеряем.

В. И.: Он у меня всегда сам решения принимал. Всегда. Думал много, взвешивал. А потом как решал, так и делал. Окончательно, по-мужски.

А. П.: Да, я инженер, голова привыкла мыслить аналитически. Все за и против учитывать. Всю жизнь так. А с болезнью этой… Ну почему должно быть иначе? Все в жизни по определенным законам течет.

В. И.: Нам здесь нравится. Очень хорошо, все внимательные. Вот бежит сестра по коридору к другому больному. Видно, что занята. Но никогда не огрызнется на просьбу. Только скажет приветливо: «Конечно, я к вам подойду через пять минут. Всё сделаем». И спокойные все. И меня, не больную, а просто жену, успокаивают, объясняют всё. Я себе не позволяю ничего такого в палате. Если что, поплакать там, выхожу. Сестры подходят, обнимают, гладят, спрашивают, чего мне хочется. Вы знаете, они даже кормят меня. Приносят всё такое нежное, аппетитное. А ему – всё не по вкусу.

А. П.: Да изменилось все… В голове-то у меня образ еды привлекательный, а язык ее не узнаёт. И груша вот – не груша. И шашлык не тот.

В. И.: Но ведь здесь все очень вкусное. Нам даже еду иногда из ресторана приносят. Прямо заходят, предлагают заказать и потом приносят ресторанные блюда. Удивительно!

А. П.: Никто не представляет, что так может быть. Мы привыкли иначе. В больнице все строго.

Хоспис – это дом, где берегут жизнь, сколько бы ее ни осталось…

Надежда Фетисова

Когда я захожу в палату к Алле Евгеньевне, она всегда гладит меня по щеке и улыбается. А говорит она тихо-тихо.

В хосписе вообще суета отступает, тут время течет по-другому, а в комнате Аллы Евгеньевны еще больше затихает. Движения становятся плавными, как в замедленной съемке. Можно просто посидеть рядом, послушать ее тихий, спокойный голос, пока теплая ладошка гладит твою щеку.

Специально для Аллы Евгеньевны врач принесла веточки красной рябины. Она медленно дотянулась до ягод и улыбнулась: «Прикоснуться к осени…»