Не время для человечности

– В вас говорит юношеский максимализм. Вы полюбите еще, и даже не раз, и с каждым новым расставанием это будет становиться все менее болезненным чувством. А потом вы, если повезет, встретите человека, с которым у вас все будет продолжаться так долго и хорошо, что со временем отношения станут почти неуязвимы.

– Так вот что такое любовь по-вашему? Это и есть “величайшее из сокровищ”? Всего лишь удачное стечение обстоятельств, терпение и привычка? Не желаю иметь с этим ничего общего. Даже гормонально-химическое объяснение – и то звучит не так мерзко, как эта приземленная чушь. Если это и правда так, то чего стоило все, что было до? Если все, что я чувствую сейчас – ничего не значит, то как я могу быть уверен, что эти ваши “почти неуязвимые отношения” что-то значат? Вы роняете бокал на пол, и он разбивается. Вы роняете следующий – он разбивается со второго раза. И так продолжается до тех пор, пока один из бокалов не падает раз двадцать, оставаясь при этом невредимым. Но откуда вам знать, что он не разобьется на двадцать первый? Сорок первый? Все предыдущие разлетались на осколки, так почему этот не должен разлететься? Всем своим партнерам люди говорят, что любят их, и что эти чувства – особенные, и сами эти партнеры для них уникальны, а потом они расстаются, и этот бред слышит уже новый человек, и все в это верят, потому что так принято. Принято лгать, бросаясь шаблонными фразами, не отвечать за свои слова, не признавать свою ложь ложью, впоследствии – оправдывать ее надуманными причинами. Полный бред. Как вы вообще живете с такими убеждениями?

– Должен признаться – довольно счастливо живу. А вы как живете со своими нетерпимостями, слепым идеализмом и злобой?

– Несчастным, как и большинство людей. Черт с ними с высокими чувствами – в вас так глубоко сидят инстинкты и рефлексы, что вряд ли можно переубедить. Но подумайте вот о чем: бывает так, что человек не может воплотить свою мечту, получить все, что хотел, ему не всегда везет. Так ведь?

– Допустим, так.

– Видите ли, жизнь, в которой я не смогу сделать ничего из того, что представлял и хотел воплотить – полное дерьмо, в ней нет ничего кроме скуки, быта, рутины, потерь, одиночества, разочарований, неудач, зла, пошлой банальности, деградации и идиотизма. Это не жизнь, а плен, рабство в реальности, бесконечно доказывающей тебе, что твоя свобода действий, воли и выбора – просто пшик, ложь.

– То, что не всегда все получается – это не причина полагать, будто “свободы и выбора нет”. Просто потерпев ряд неудач, люди склонны относиться ко всему пессимистично – защитный механизм скепсиса, когда изначально вероятным считают все плохое. Если воля слаба – человек еще и постепенно прекращает пытаться что-то изменить, тем самым складывая с себя груз ответственности за свою жизнь, ведь уже считает, что все предопределено, и он не в силах ни на что повлиять.

– Ну да, вместо этого ведь можно обманывать себя, благо есть из чего выбирать – от самых разных веществ, помутняющих разум, обжорства, залипания в сериалы и сна, до общения с людьми, создающего иллюзию того, что ты не один и так называемого развития, самореализации, хобби, карьеризма и прочего. Это путь оптимиста – человека, видящего выход во всем подряд – и постепенно убеждающего себя, что нашел. Если я хотя бы могу признаться – и вам, и себе – в своем бессилии и разочаровании в жизни, то вы не можете признать, что ваше “счастье” – иллюзия, самообман. Вам бросили кость, и вы решили, чтобы не было обидно, притвориться псом. И так и будете притворяться, пока общество, государство и ваше окружение будут бросать кости.

– Чепуха. Я всегда знал, что мне нравится: это те вещи, которые меня радуют, заставляют улыбаться, дарят приятные ощущения. Если в вашей системе координат они невысоко ценятся – что ж, дело ваше. Но я буду продолжать заниматься теми вещами, которые вы перечислили, и получать от них удовольствие.

– Но если у вас нет над этим настоящего контроля, и от вас почти ничего не зависит – в этом нет смысла, тогда вы просто безмозглый юнит в игре, делающий то, что предполагают обстоятельства. Это смешно и жалко – видеть, как люди убеждают себя, что им здорово от всего этого: отрыжка искусства – поп-культура, однообразная работа, лезущая в жизнь, тупые хобби вроде катания на роликах или склеивания моделей самолетов, разговоры ни о чем, лишь бы не молчать, пьянки, на которых клоуны развлекают овощей, тусовки среди незнакомых и неприятных людей, безделье и праздность, изменение сознания всеми способами подряд в попытках развеять скуку реальности, смена партнеров – будто примерка чужих гениталий, убогие попытки творчества, обреченные на безвестность, сплетни, игры на чувствах, вера медиа и властям, интриги, потуги манипулировать другими людьми, унылые семейные праздники…

– Дело в вашем восприятии. Негативный опыт выработал у вас негативное же восприятие, и теперь даже хорошее вы видите только с негативной стороны. Однако это предубеждение, это когнитивное искажение, результат неправильного анализа мозгом реальности, и лишь из-за своего мрачного окраса результаты этого анализа вам кажутся верными и рациональными – ведь вы уже подсознательно ассоциируете истину с чем-то отрицательным. Остатки надежды вы принимаете за “голос сердца”, глупого и наивного ребенка, а колоссальную массу уныния и отчаяния видите “путем разума”, который должен быть “ясным”, “холодным”, сам разумный человек – сухим, саркастичным, хладнокровным. Но это лишь архетип, в который вы себя сначала загнали, а теперь срослись настолько, что сами стали стереотипом. Неужели в вас совсем нет веры в лучшее? Если не в то, что лучше будет, то хотя бы в то, что это возможно?

– Лучше скажите, кто будет в ответе за мои неудачи, если я умру, так ничего и не добившись, но положив на бесплодные попытки свою жизнь? Без фундамента в виде счастья, которого я не могу достичь, пока не воплощу свои мечты, которые я не воплощу, пока кардинально не изменюсь, чего я не сделаю, пока у меня нет веры в то, что у меня получится, во что я не поверю, пока что-то не станет хоть немного лучше. Ну да, я никогда не буду счастлив, не имея достаточной власти над своей жизнью, над каждой ее сферой, и не смогу кормить себя иллюзиями о том, что мне по-настоящему нравится заниматься чем угодно, а у несчастной жизни нет ни смысла, ни ценности. Человек, которому для счастья непременно нужно что-то эдакое, высокое, волшебное – долбоеб, и у него не получится измениться, и он всю жизнь будет страдать от того, насколько мир далек от его идеалов. Романтикам не место в мире похоти, идеалистам не место в мире цинизма, слабым нет места в стае хищников. Вы живете так, как вам диктуют, приказывают, советуют, нашептывают, вводят в сознание с 25 кадром, вы живете для того, чтобы обеспечивать интересы тонкой прослойки настоящих людей, которые и превратили вас в толпу рабов. Они у вас в голове, и все ваши взгляды, самое сокровенное и личное, вся ваша система убеждений и ценностей, мнения, привычки, предпочтения, слова, мысли и чувства – всем управляют помимо вас, и сделали эту теорию заговора настолько общеизвестной и нелепой, что для многих даже думать, будто кто-то там их зомбирует – моветон. Вам плевать на политику, вы не смотрите телевизор, не читаете газет, вы живете, не знаю, искусством и общением с людьми? Плевать, все вы в одинаковой степени зомби, на вас просто влияют через другие каналы, вот и все. Вы и безвольное стадо, слепо подчиняющееся всему подряд, а затем выдумывающее для себя постфактум причины и поводы, и в то же время свора цепных псов, готовых порвать и затравить любого, кто почему-то не ведет себя так же. О, это звучит банально, избито, глупо? Для вас это так звучит лишь потому, что вам вживили в мозг это мнение, у вас в голове создали схему, по которой такие речи вы расцениваете как бред или что-то неважное. И при этом называете меня заложником образа, зависимым от негативного восприятия. Весь наш разговор – это столкновение наборов стереотипов, когда уже сам язык для нас неодинаков. Вашу жизнь тратят за вас, откупаясь “развлечениями”, про которые я говорил раньше. Жри больше, зарывайся в шмотки, потребляй еще, суй глубже, кричи громче, пей без конца, упарывайся сильнее, набивай себя новой информацией, забывайся и дальше, ни о чем не думай, веселись, веселись, веселись, развлекайся – вот он, смысл жизни!

– А в чем ваш смысл жизни? Любой ценой не стать счастливым?

– Всего хорошего, доктор.

Вечер. На орбите безразличия

Готов ли я к тому, чтобы шагнуть из мира своих мыслей – к настоящим людям, с их настоящими проблемами и жизнями? Вот что гнетет меня, подолгу не давая уснуть ночами.

Страница, вырванная из неопознанного дневника

Летняя ночь несла с собой прохладу, которой так не хватало днем. Человек на балконе еще чувствовал себя вполне комфортно, наслаждаясь свежим ночным воздухом и легкими дуновениями ветра, порой пытающегося похитить несколько верхних документов из стопки бумаг, лежащей на столе, но та была придавлена телефоном. Человек вышел на несколько минут за кофе в коридор офиса, и по возвращении на балкон с новыми силами приступил к чтению очередной расшифровки, уже десятой по счету.

“Мир фантазий искажен. Особенно эти места. Тяжело оказаться правым в чем-то плохом, тяжело оказаться неправым в чем-то важном, основополагающем. Вроде как если бы ты, будучи в другой стране, пришел в магазин сувениров, чтобы купить что-нибудь эдакое маме с папой, а потом вдруг вспомнил, что у тебя нет родителей. Или пример получше: ты – медиевалист, годами изучаешь биографию Ричарда III, ищешь захоронения, документальные подтверждения, споришь с людьми, выстраиваешь картины и истории, а потом к тебе приходит автор книги “Львиное сердце” и говорит, что нету никакого Ричарда, что это он его выдумал. Когда то, во что ты веришь, самое важное в твоей жизни, оказывается обманом – точнее, просто не тем, что ты в этом видел, получается, что это ты занимался самообманом, и выстроил свою жизнь вокруг иллюзий, и поэтому она начинает рушиться.

Знаешь, что я думаю о человеке? Что у человека должна быть суть, стержень, что-то, что не меняется. Он может жить как, где, с кем и сколько угодно, у него может измениться в жизни все, он сам может радикально измениться, но суть должна оставаться неизменной, она должна быть осью, на которую наслаивается все остальное. Не будет ее – не будет на что цеплять характер, привычки, занятия, вкусы и тому подобное. Тело и паспортные данные – это не суть, их тоже можно изменить. Если не будет главного – этой оси неизменных черт – то нельзя будет сказать, что перед тобой конкретный человек, который был в этом теле год назад. Им может быть любой, это человек без собственного “я”. Когда ты просто живешь, как живется, наслаждаясь мимолетными удовольствиями, это не так уж и важно, есть у тебя суть или нет.

Истинный, абсолютный гедонист – счастливый потребитель плотской радости, ему для счастья нужно совсем мало, но при этом он не сможет по достоинству оценить интересную концепцию фильма, вдохновиться серией апокалиптических полотен, не сможет сам создать ни единого стоящего элемента искусства, не сможет испытать по-настоящему сильных чувств и переживаний, не сумеет вообразить что-то, чего никогда не видел. Это не хорошо и не плохо – просто одни люди получают максимальный кайф от простых вещей, другим простого не хватает, и они стремятся к чему-то “высокому” или “великому”, третьи находятся где-то посередине. Наверное, удобнее быть посередине – баланс, гармония и все такое. Или нет?

Находя во всем баланс, не впадая ни в какие крайности, ты не можешь узнать, каково оно – на одном из полюсов, у тебя нет бонусов от нахождения в пиковом состоянии. Тут как в ролевках: если при создании персонажа все характеристики сделать одинаковыми, и качать их тоже равномерно, в итоге не достигнешь мастерства ни в чем. Даже когда крайности деструктивны, от них есть польза – ты узнаешь то, что недоступно другим. Ты любишь, как не любил никто, и это открывает перед тобой разные двери, которые тем, кто не испытывал таких сильных чувств, никогда не откроются, ты через это видишь мир под углом, под которым никто больше не посмотрит, у тебя рождаются идеи, мысли, эмоции – уникальные, ведь они открываются только на пике. Ты озлоблен, как никто – и это дает тебе новые возможности, поднимает все твои характеристики, меняет сам образ мышления. Ты одинок, как никто, и это учит тебя искать пищу для ума в чем угодно, учит быть с собой, учит анализировать, это освобождает тебя от ответственности, слабости, зависимости. Ну и так далее. Люди, во всем ищущие золотую середину, постепенно лишают себя всего яркого и сильного, оставляя в своей жизни лишь умеренность, стабильность, рутину – это меня пугает, ведь это и есть самая грустная концовка любой истории, даже хуже, чем “все умерли”.

Возвращаясь к сути человека… Когда ты на отрезке “тяга к простому/сложному” находишься справа, там, где хочется всего особенного, высокого – тебе суть просто необходима. Ведь в душевных метаниях ты потеряешься, сойдешь с ума без нее – все твое “я” разлетится во все стороны, если не будет закреплено на оси из чего-то фундаментального и неизменного, что ты с собой и ассоциируешь. Сутью человека может быть что угодно – от мечты, черт характера, ценностей и идеалов до вкусов, отношений с кем-то, внешнего образа или занятия. Вообще что угодно. У меня сутью было несколько вещей: набор этических, политических, социокультурных и правовых взглядов, несколько неубиваемых предпочтений в искусстве и в быту, включая еду, одежду и привычки; естественно, темперамент, еще – наивная и абстрактная мечта о том, чтобы изменить мир к лучшему, и одно чувство, сравнительно новое в этом наборе. Эти элементы и были осью, поддерживающей все остальное, что составляло меня как человека. Да, с последним я совершил ошибку. Кое-кто сказал мне, что это прекрасно – что-то такое возвышенное и сильное, но на самом деле это чудовищно – ведь прекрасное чувство, не нашедшее выход, не реализовавшее себя, мутирует, испортит человека и принесет много плохого. Реализовать его как-то иначе? Это не энергия, которую можно преобразовать и направить на различные нужды человека; если выбрать не тот способ реализации – не будет никакого эффекта. Как реализовать искрящийся электричеством штекер, выпавший из гнезда на панели приборов? Вставить его обратно в гнездо, вновь запитав приборы током. Можно его кинуть в человека, опустить в бассейн, поджечь газ в конфорке, поднять им волосы дыбом – много чего, но это такие себе варианты. Так что запертое внутри чувство, которому не дают выхода – это болезнь, и болезнь опасная, и ее нужно лечить. Как именно ее лечить – личное дело каждого, я знаю, что никто никому ничего не должен, в том числе не должен помогать разбираться в личных проблемах, это взрослый и адекватный взгляд на вещи, и я это принимаю.

Когда-то мне хотелось сказать очень многое, и чем больше я распинался, тем больше мне приходило на ум. Но почти всегда слова, что я говорил – другим людям, коллегам по биологическому виду, близким и не очень, лично и публично – встречали лишь пустоту, были поняты неправильно, не услышаны, проигнорированы. Мне оставалось понять, что миром правит, в первую очередь, безразличие и притворство. Если слова не дают никакого эффекта, значит, пора учиться молчать.

Я думаю, что в целом почти все мы, изначально, неплохие люди. На всех нас что-то повлияло, сделало теми, кто мы есть. И все наши беды не в том, что мы жестоки или злы, а в том, что мы слишком равнодушны. Даже не друг к другу, а к самим себе. Мы не только не хотим понимать других, но и почему-то не стремимся к тому, чтобы поняли нас. Мир, который построило человечество, унаследовали те, кто живет сейчас, и они его немного изменят и передадут дальше, следующим поколениям. Наши предки не хотели нести ответственность за будущее, как не хотим и мы сейчас думать о том, как будут жить наши потомки. Ведь какая разница, если мы умрем прежде, чем наши действия принесут плоды? Быть может, их не застанут даже ближайшие поколения. Ничего странного в том, что у нас нет видовой коллективной ответственности, нет солидарности в обществе. Оно слишком инертно, чтобы мы могли оценить последствия своих действий. И нет никаких предпосылок к тому, что такая ответственность появится, разве что будет изобретена технология клонирования, или бессмертие – биологическое или информационное. Стоит ли мне из-за этого переживать, стоит ли чувствовать вину за то, что я такой же – смирившийся, эгоистичный, равнодушный фаталист? Чужая боль – не моя боль, моя боль – не чужая боль.

Однажды я предал чувство, в которое искренне верил, о котором говорил, что оно будет со мной до конца. Я ошибся, как ошибаются в этом все и всегда, и спустя некоторое время равнодушно перешагнул через обещание, которое дал самому себе. Кто-то мог бы в таком случае сказать, что он стал реалистом, или повзрослел, или снял розовые очки, или еще что-то в этом духе. Но, как по мне, я таким образом предал самого себя, и, что еще хуже, сумел себе это простить, оправдав тем, что все меняется. И это лицемерное оправдание, и незаслуженное прощение – еще большее предательство.

Сегодня ты отбросил память о том, что когда-то любил, а завтра ты положишь хер на свою мечту изменить мир, потому что она такая же наивная и глупая, как и твоя уверенность в том, что любовь не проходит. Соглашаясь молчать, отказываясь понимать других, отбрасывая идеализм и останавливаясь, встретив равнодушие, я осознанно делаю первый шаг прочь от своей мечты. Я говорю себе: ничто не имеет значения, ни для чего нет какой-то определенной причины, никто никому ничего не должен. Полный безразличия взгляд скользнет по тому, мимо чего я бы раньше не смог пройти спокойно, и я просто двинусь дальше – черт знает куда, в направлении гедонизма и забытья, искать место, состояние или занятие, в котором спрячусь от реальности, полной разочарований. Я сотворю себе бога из интернета, бухла, игр, веществ, очередной выдуманной вселенной, хобби или подобия творчества, котов, патриотизма или коллекционирования огнестрельного оружия, вариантов миллионы. И никто не скажет, что я неправ, потому что это и есть наша всеобщая идеология – марафонский забег от реального мира в пустоту, под знаменами оптимизма и потребления, прочь от боли, прочь от искренности, прочь от ответственности за самих себя. И у каждого, кто вот так будет критиковать эту идеологию, спросят: а разве ты сам не такой же, лицемер? Может и такой же. А даже если нет – тебя в этом убедят, а даже если не убедят – спросят, чего же ты достиг в своей контркультурной житухе? Может и ничего. А даже если чего и достиг – тебя убедят, что нет, это ничего не значит, а даже если не убедят – просто исключат из поля внимания. Если весь мир – тюрьма, то не проще ли принять, что это нормально, и начать оскорбляться, когда тебя называют зеком?

И однажды любой, кто сопротивлялся, поймет, что может выиграть несколько маленьких битв, но не выиграет войну. Войну, которую мы не хотим даже видеть. Как бороться с тем, чего не существует? Ты все выдумываешь, чепуху какую-то несешь, какие-то войны, марафоны, плохой мир. Ты нездоров, ты болен, ты дурак. Нас не спасти. Сгори вместе с нами. Твоя любовь умерла, твоя мечта умерла, твое детство закончилось, твои взгляды и предпочтения изменились, деградировали, ты сдался и предал себя, ты не герой и не гений, ты просто человек. Сгори вместе с нами и исчезни в пустоте. Больше нет никакой оси, которая бы скрепляла твою личность, у тебя больше нет сути, ты покинул крайности и занял место среди таких же никаких, в серой середине обыкновенности. Сгори вместе с нами, исчезни в пустоте, растворись в бесконечном забвении. Ты развеешься, как дым, и никто в этом мире не вспомнит, что ты жил”.

Ночь. Вещи сломанные, вещи утраченные

Предназначение идеи бога и вообще религии – не только в том, чтобы давать людям надежду на осмысленность их жизни и попадание в рай после смерти, не только в том, чтобы контролировать массы, ограничивая их моралью в виде заповедей, наставлений и запретов, но еще и в создании самоочевидного, даже не требующего осознания и артикуляции предположения, что есть некая первопричина для всего, есть некий сюжет, цель, что мир – не просто хаотичное и далекое от самого понятия осмысленности место.

Изначальный Змей – первому паломнику за долгие тысячи лет

Уже смеркалось, а дорога все не кончалась и не кончалась, продолжая вести человека вперед. Он шел неторопливо, поглядывая из стороны в сторону и не переставая хмуриться чему-то, что грызло его изнутри.

Он был одет в красную рубашку в клетку и рваные джинсы, а его поношенные ботинки были серыми от дорожной пыли.

Человека звали Артур, он нигде не работал, нигде постоянно не жил, ничем не увлекался, и никто его не знал. Это – все, что можно было сказать о нем наверняка. Ему могло быть как двадцать, так и пятьдесят, в карманах рубашки под треугольными клапанами хранил почти полную (всегда – что было сложно объяснить) пачку сигарет, пузырек снотворного и небольшой блокнот с совсем небольшой ручкой, неплохо понимал в постмодернистских направлениях драматургии и периодически напивался в безлюдных по вечерам в будние дни барах до состояния категорического отказа тормозной системы, и тогда находил благодарного слушателя (что в итоге удавалось всегда, хотя и не всегда с первой попытки), которому с долей самоиронии рассказывал свои бредовые теории о тройственной сущности человека, жизни как череде миров-в-воображении демиургов – по принципу зацикленной матрешки, где внутри последней, самой маленькой, оказывается самая большая, и так дальше по кругу; способах межвселенского взаимодействия и становлении хозяином своей судьбы, и прочая, прочая, прочая. Правда, как он в итоге признавался, все его попытки повлиять на свою реальность косвенно, пока что если и удавались, то лишь по принципу испорченного телефона, и в удручающе малом масштабном соотношении с задуманным. Заканчивались монологи обычно тем, что Артур бормотал о какой-то мести богам, после чего отрубался и находился в отрубе либо до закрытия заведения, либо до утра.

В конце концов дорога привела его в место, показавшееся ему смутно знакомым. Это был въезд в большой город, и, чем дальше Артур шел, тем больше узнавал местность вокруг, пока не вспомнил, что это тот самый город, где он родился и вырос, в котором неопределенное время назад потерялся и странным образом оказался совсем в другом месте, чтобы с тех пор больше сюда не возвращаться, как бы он ни старался отыскать путь домой. Он на минуту остановился и с любопытством прислушался к себе, ожидая каких-то приятных ностальгических ощущений. Но внутри все было совершенно так же, как и раньше, и ни малейшего блеска не возникло в пустых глазах, и ни одна морщина не разгладилась на бесстрастном лице. Все его прошлое было здесь, рядом – но одновременно так ужасно далеко – застывшее, мертвое и неизменное, под замком времени. Неужели все, что осталось от этих лет – воспоминания в голове, смутные и искаженные, неужели нет больше никаких других следов его жизни? Разве все вокруг – не след всего, что было до? Но если так оно и было, никаких эмоций это у него все равно не вызывало.

На секунду Артуру показалось, что заходить в тупик даже посреди чистого поля – его судьба, а потом он подумал, что это касается всех людей. Но даже чувство единения не сделало его лицо ни на йоту радостнее. Он в полусне проехал через весь город, уже даже не пытаясь вызвать в себе что-то эдакое, и очнулся только тогда, когда оказался на пороге дома, в котором когда-то снимал квартиру, практически сбежав от семьи и человеческого общества в целом.

Со все тем же равнодушием Артур поднялся на седьмой этаж, позвонил в свою дверь и, не дожидаясь себя, быстро ушел.

Перед глазами все плыло, и уже казались странные вещи, чудные люди и места, которых не должно было существовать здесь, и они были наверняка лишь фантомами увиденного во снах, но Артур продолжал перемещаться в этом растекающемся пространстве, пока не очутился рядом с еще одним своим домом – теперь уже именно своим, доставшемся ему в наследство в двадцать три. На этот раз избежать встречи с собой не удалось – молодой Артур как раз направлялся к подъезду. Его старший вариант попытался спрятаться за фургоном, но обнаружил, что тело потеряло материальность, став прозрачным и бесплотным.

Уже не опасаясь быть увиденным, он последовал за собой в собственную квартиру, проигнорировав закрытую дверь. Молодой Артур сбросил куртку и сидел в кресле посреди прихожей, закурив и откинувшись на спинку. Судя по пачке приличных сигарет и пакетам, набитым едой разной степени вредности, сегодня он как раз получил зарплату – в то время Артур уже работал, но еще не ненавидел работу и не сбегал от ее жуткой реальности в обреченные отношения, зависимости от различных веществ, любительский малопопулярный спорт и творчество низкого пошиба.

Докурив сигарету до фильтра, он потушил ее и, засунув в зубы еще одну, захватил пакеты с едой и пошел на кухню. Разогрев себе в микроволновке две небольшие пиццы, он достал из холодильника бутылку пива и сел за стол. Пока молодой Артур жевал и пялился в экран ноутбука, Артур постарше пытался разглядеть в его лице что-то, что могло бы объяснить нынешнее положение вещей. Но его лицо ничего не выражало, и, добив пиццы и серию какого-то шоу, Артур прислонился спиной к холодильнику и пустым взглядом уставился в стену напротив.

Артур-призрак слегка разочарованно отметил про себя, что это зрелище напоминает крутую и реалистичную игрушку, у которой просто-напросто кончился завод. Этот человек был на пике своей жизни: у него были деньги, возможности, свобода и время, чтобы все это использовать, но уже (или пока) не было никаких желаний. Даже тогда в нем, оказывается, была заметна со стороны эта страшная черта – омертвение из-за расставания с зависимостью от чего-то, которую со временем он довел до такой степени, что, соскочив в одно время (как раз перед наблюдаемым моментом) со стимов, потерял несколько месяцев жизни – просто отключил сознание и жил на автомате, настолько болезненным для него оказалось соприкосновение с миром без посредничества веществ. Этот Артур просто принял душ, выпил еще бутылку пива и лег спать. У него все было нормально, ничто его не тревожило, ничего не болело внутри – потому что там было пусто, выжжено. Он был точно таким же мертвецом, что и его невидимый гость, который уже уходил прочь, так и не найдя здесь ни намека на надежду. Артур так давно пытался найти вход в нужный цикл, что перепробовал множество способов: осознанные сновидения, сильные эмоции, хроноямы, и почти все из этого не сработало так, как должно было. Казалось бы – всего лишь повторить то, что уже произошло, только наблюдая с другой точки. Время должно само все сделать. Однако оказалось, что кто-то словно пытался изменить ход событий на одном уровне выше или ниже Артура, задевая и его цикл, и обнаружить этого нарушителя было нереально – да и не было уверенности, что это будет безопасно. Одной из последних зацепок в плане Артура был его бывший, так сказать, подопечный и протеже, который из-за своей глупости выпал из поля влияния, оказавшись наглухо запертым в одном далеком месте, когда-то знакомом Артуру.

Сейчас же ему оставалось только одно – еще один последний визит к кому-то, кто просто должен заставить его почувствовать хоть что-нибудь человеческое. Или хотя бы тоску по этим самым человеческим чувствам.

По приближении к заветному адресу Артур вновь превратился в человека из плоти и крови, так что приходилось лишь надеяться, что ему откроют. Пройдя по дорожке вдоль дома, он взглянул в окно на предпоследнем этаже – там горел свет. Что ж, не так уж все и плохо.

По мере того, как Артур поднимался, что-то действительно стало оживать в нем, а мертвые образы в памяти обретали цвет и приходили в движение, и, добравшись до знакомой двери, ведущей в общий коридор, он почти плакал от нахлынувших вдруг чувств.

Позвонив в звонок, он замер и даже перестал дышать, боясь выдать свое волнение какой-то эфемерной надвселенской сущности, о которой он, впрочем, уже точно знал, что ее нет. Голова шла кругом, а перед глазами плясали звезды, и все внутри трепетало.

Дверь открыл мужик лет тридцати пяти. Уставился на Артура и спросил, к кому он. Тот назвал имя, но что-то внутри уже начало рушиться, словно какая-то его часть все поняла. Мужик поднял брови и сказал, что такая тут не живет. Артур перевел взгляд на стену и подумал, что звонка раньше не было. А дверь за спиной его собеседника была не слишком похожа на ту, что он помнил. В легком шоке он зажмурился и спросил:

– Как думаете, что произойдет со мной через пять секунд?

И, не дожидаясь ответа, расхохотался, одновременно с этим разразившись, наконец, слезами. А потом исчез, вернувшись в другую реальность – далекую, чужую и враждебную.