Kitabı oxu: «Все матери ненавидят меня», səhifə 2

3

Шепердс-Буш

Пятница, 8:45

Вообще-то салон «Ноготки» открывается в десять, но я все равно толкаю дверь и готовлюсь услышать знакомый звон электронного колокольчика.

– Можно без записи? – говорю я в темноту салона.

Скрестив ноги, Линь сидит на массажном кресле в бомбере, будто бы сделанном из алюминиевой фольги, и смотрит вьетнамские тик-токи без наушников.

– Закрыто! – рявкает она. – Приходите в одиннадцать.

– Это я, глупенькая, – швыряю сумку на свое обычное кресло.

Линь встает и притворяется, что упала в обморок. Очень драматично, я бы даже поверила, если бы она не делала так каждые две недели.

– Подруга, я уж тебя похоронила! Садись.

Из плеч уходит напряжение. В «Ноготках» все осталось по-прежнему: едкий запах, липкие пластиковые стулья, сомнительные флаконы, по нескольку раз наполненные кремом для рук. Мой счастливый уголок.

Плюхаюсь в кресло и показываю Линь запущенные ногти.

– Ой-ой! – Линь морщится и добавляет: – Зато видно, что к другому мастеру не бегала!

– Некогда было, – вру я. Линь милосердно не замечает моей лжи и приступает к работе, обрабатывает инструменты. – Как учеба?

Линь не только мастер маникюра, она вдобавок учится на дизайнера одежды в колледже имени Святого Мартина. Ее мать, владелица «Ноготков» и еще четырнадцати салонов в западном Лондоне, думает, что дочь изучает международные финансы в Лондонской школе экономики и однажды возглавит ее империю. В общем, все сложно.

– Тс-с! – Линь показывает на телевизор у меня над головой. – У него новая жертва!

Выворачиваю шею и смотрю на экран. Кривозубая репортерша в отвратительном персиковом пиджаке шагает вдоль стадиона «Лофтус», крепко сжимая микрофон.

– Что? Кто?

Линь хмурится.

– Душитель из Шепердс-Буш! Совсем новости не смотришь?

– А что случилось?

– Женщина шла домой одна поздно вечером. А он подкрался со спины… – Линь сдавливает себе шею и вздрагивает. – Уже второй раз за месяц. Душитель осмелел.

– Как такое может быть? – шепчу я, хотя в салоне больше никого. – В Лондоне повсюду камеры!

– Вот-вот! С ума сойти, да?

Не поймешь, противно ей или интересно. Пристрастие Линь к разным криминальным историям сравнится разве что с любовью к высокой моде. Судя по виду, ее нынешние брюки сшили из парашюта.

– Нет, серьезно, каким…

– Зачем так делаешь? – перебивает Линь, поднося мою правую руку мне к глазам. Кожа у основания ногтя кровит. Это я пыталась сама подрезать кутикулу. – Знаешь, не все надо делать самой, иногда можно и помощи попросить.

Не поднимая на нее взгляда, перебираю свободной рукой образцы лака и останавливаюсь на таком пронзительно-розовом, что даже Барби покраснела бы.

– Серьезно? – Линь хмурится. – «Динамщица»? Ты на свидание собралась?

Я молчу, и она шутливо тянет:

– А-а-а, у Флоренс свида-а-ние! Кто счастливчик?

– Ты неправильно поняла.

Линь шлепает меня по руке.

– А, с женщиной? Тоже хорошо!

– Нет-нет, не с…

– Руки в воду! – перебивает Линь и указывает на чашу с теплой водой, где моей изуродованной кутикуле положено отмокать.

– Я иду на встречу. Со знакомым музыкальным менеджером. Эллиотом.

Ну вот, сказала вслух. Облегчение мгновенно, словно прыщ выдавила.

– А-а! Снова будешь певицей?

Я вздрагиваю и опускаю взгляд на образцы лака.

Линь смотрит задумчиво, понимает серьезность положения.

– Ясно.

Щелкнув языком, она залезает под стол и поднимается уже с флаконом красного лака, похожего на рубин.

– Это он, да? – удивляюсь я.

Линь серьезно кивает.

– «Девичник». Найти невозможно, даже на «Ибэй». Сестра в прошлом году привезла из Дубая.

Среди лаков «Девичник» известен своим несравненным оттенком красного, эдакой смесью коричных конфет «Ред хотс» с «феррари». Продажи прекратили, когда выяснилось: краситель добывали из амазонских бабочек стеклянниц, вымирающего вида.

Линь торжественно снимает колпачок.

– Что может быть лучше? – улыбается она. – А теперь выкладывай!

Звонок раздался три дня назад, когда я отвезла Дилана в школу и валялась на диване – смотрела повторы «Любвеобильного острова» и перебирала секущиеся кончики.

– Важные новости! – зазвенел голос на другом конце провода. – Сенсация!

– Кто это?

– Эллиот, глупышка, – гордо объявили в трубке. – Забыла меня?

В последний раз я слышала Эллиота Ривьеру десять лет назад. Тогда я пела в девичьей группе, подающей большие надежды, а Эллиот в нашей звукозаписывающей студии был вторым помощником руководителя – наивным и упорным парнем с гладкой шевелюрой и начищенными ботинками. Он метил в кресло начальника, а Уилл с девчонками над ним смеялись, звали «Эллиот-энтузиаст», а то и похуже. Мы с Эллиотом в чем-то схожи – белые вороны, одержимые духом безрассудства.

– Как дела, Флоренс?

Я узнала из «Вараэти» (ладно, из их аккаунта в «Твиттере»), что «Эллиот-энтузиаст» стал в Лос-Анджелесе серьезным продюсером. Так и представляю: сидит, закинув ноги на стол из красного дерева, и смотрит, как по-муравьиному копошатся людишки на бульваре Сансет. Хотя бы у него сбылась мечта.

– Перейду к делу, – продолжил Эллиот. – Я как раз в городе, хотел с тобой кое-что обсудить. Один интересный вариант.

Наконец-то. Дождалась, мать его! Я десять лет мечтала о звонке, который, как по волшебству, вернет мою карьеру.

– Давай на следующей неделе? – я мысленно подсчитывала, сколько раз за это время успею сбегать в салон красоты.

– Нет-нет, солнце. Я уезжаю обратно в Лос-Анджелес в субботу утром. На подготовку к сезону наград. Как насчет пятницы?

– Этой пятницы? То есть через три дня?

Не самое подходящее время. Чтобы все выщипать, отполировать, покрыть лаком и хоть немного вернуться в прежнюю форму, нужно дней десять, не меньше. Но ничего, можно и до пятницы успеть.

– Конечно, – поспешно добавила я. – Пятница так пятница.

– Отлично! Ассистентка тебе напишет и все расскажет.

Я положила трубку. Тело у меня стало легким, как шарик с гелием. Поделиться хорошими новостями было не с кем, поэтому я три раза сделала скриншот журнала звонков – хотела убедиться, что Эллиот и правда звонил.

Через сорок минут написала ассистентка (asst1@elliottrivera.com) и подтвердила встречу в семь вечера в ресторане «Мистер Ба-бах», где подают димсам, а еще заботятся об экологии, поэтому просят гостей приносить свои палочки и мыть за собой посуду.

Дальше – двое суток невиданной подготовки. Началась она в сыром подвале Мерилибона, где миниатюрная русская косметолог пинцетом клеила черные волоски к каждой моей реснице. Длилось это два часа, и под конец мне уже дурно стало от запаха клея. Потом ждал салон на Риджент-стрит: там я истратила лимит кредитки на «звездного стилиста» по имени Маркк (с двумя «к»!), и он прикрепил тридцать восемь крохотных платиновых прядок к моей соломе на голове, чтобы получилась гладкая белокурая завеса. Последним штрихом стал поход в «Экспресс-загар», где я отказалась от бумажных стрингов и вертелась, как курица на гриле, чтобы «Солнце Сен-Тропе» проникло в каждую складку.

Механическое гудение возвращает меня в салон красоты. Линь с заговорщической улыбкой держит в руках аэрограф для маникюра.

– Есть одна идея… Ничего такого, просто покажем им, что они потеряли. – Заметив мое сомнение, она быстро поясняет: – Бесплатно.

Линь поднимает аэрограф, в который аккуратно добавила несколько капель лака, и со щелчком поправляет резервуар указательным пальцем. Накатывают отстраненность и спокойствие, как в дзен-буддизме. Откидываюсь на спинку пластикового стула. По щеке стекает теплая капля. Слеза.

Флоренс, ты чего? Возьми себя в руки!

Линь дает мне салфетку и снимает защитные очки.

– Красиво получится. Поверь.

И я правда верю, что теперь для меня редкость.

Мэрайе Кэри нелегко пришлось в начале двухтысячных. Она перестала сотрудничать с «Сони мьюзик» после развода с руководителем студии, заключила легендарный контракт на восемьдесят миллионов долларов с «Вирджин» и пережила нервный срыв, о котором писали издания, а дальше последовало «крайнее истощение» и больница. Через несколько недель фильм «Блеск», призванный показать ее славу и влияние, с треском провалился в прокате. Рецензия в «Гардиан» гласила: «…деревянная столешница в ее роскошной манхэттенской квартире и то сыграла лучше». За эту роль Мэрайю номинировали на «Золотую малину». Альбом, записанный к выходу фильма, продавался настолько плохо, что «Вирджин» выкупила контракт с певицей.

Ее следующий альбом «Charmbracelet»⁵, выпущенный «Айлэнд рекорд», критики разнесли в пух и прах. Один даже написал: «В альбоме не больше искреннего чувства, чем в праздничной открытке». Королева Рождества отслужила свое. Выдохлась. Пополнила ряды знаменитостей, чей звездный час уже прошел.

А потом она взяла перерыв и выпустила «The Eman-cipation of Mimi»⁶ – безупречный альбом, после которого самые злостные критики признали: они зря списывали ее со счетов. Звезда не просто вернулась, она воскресла. Альбом показал Мэрайю новой певицей, новой личностью.

Сегодняшняя встреча с Эллиотом – моя версия «The Emancipation of Mimi». Правда, осталось одно постыдное дело.

Сходить на работу.

4

Шепердс-Буш

Пятница, 10:01

Стучу кулаком по металлической двери.

– Адам! Нужна помощь!

Тишина.

Делаю шаг назад в тесной прихожей между нашими дверями. Квартиры у нас стоят стенка к стенке – жадный застройщик разделил дом, как индейку на Рождество. Он был человек незаурядный, его не волновали такие мелочи жизни, как установка нормальной сантехники. В последнее время, когда Адам моется на втором этаже, в моем сливе на кухне начинается извержение мини-вулкана из коричневой жижи.

Прижимаюсь ухом к двери.

А вдруг он не один? Пока жду, одобрительно разглядываю ногти – ярко-красные овалы с едва заметными белыми «Ф» на безымянных пальцах (Линь аэрографом постаралась). Совершенство. Я из-за нее опаздываю, но творческих людей торопить нельзя.

– Адам! Срочное дело! – я долблю кулаком в дверь.

Вечно так. С тех пор как Марта его бросила, Адам постоянно крутится рядом, предлагает «починить раковину» или «поиграть в мяч с Диланом». А как правда понадобился, так не дождешься. Мужчины, что с них взять.

Любуюсь маникюром, и тут распахивается дверь. Прихожую обдает запахом пота и «Олд спайса». Лоб Адама блестит, а темные кудри торчат в разные стороны, будто по ним воздушным шариком провели.

– Фло? – недоуменно спрашивает он.

Морщусь. Терпеть не могу, когда меня так называют. Мало того что мать дала мне имя звезды ситкома семидесятых с маллетом на голове, так еще прозвище ассоциируется с месячными⁷.

– Извини, Фло, – бормочет Адам. Взгляд у него какой-то растерянный, будто думает о чем-то своем. – Сейчас, м-м-м… Не самое подходящее время.

Заглядываю через его плечо в квартиру.

– Почему? Ты не один?

Насколько мне известно, Адам ни разу не ходил на свидание с тех пор, как Марта уехала. Он ее обожал, даже немного помешался. Каждую неделю покупал цветы, забирал из Хампстеда, если она работала допоздна в парикмахерской. Я, мягко говоря, удивилась, когда Адам сказал: Марта его бросила и вернулась в Польшу.

Адам, нахмурившись, выбирается в прихожую, закрывает за собой дверь. Вздрагиваю от громкого хлопка.

– Что? Нет. Конечно, нет.

– Ну ладно. Позвоню Мэтту Б., – с напускной беззаботностью говорю я.

Из всех моих ухажеров Адам больше всего не любит Мэтта Б. (не путать с Мэттом Т.). Он занимается валютным трейдингом в Немецком банке, и ему интересны только два занятия: есть сашими в полумраке ресторана в Мейфэр, а потом снимать номер в отеле «Пенинсула». Мэтт Б. думает, я не знаю о его жене и троих детях в Оксфордшире, но, вообще-то, знаю. Просто очень люблю хорошее суши.

– Нет-нет, – Адам громко хрустит пальцами. Каждая рука у него размером с кусок ветчины. – Так что случилось?

– А почему ты такой потный?

– Раковину чиню, – бурчит он. – Опять засор…

От него и правда пахнет чем-то едким, химическим.

– Гадость. В общем, мне надо отвезти кое-кому шарики. Подбросишь?

– Ты вроде собиралась права получать?

Подлый прием. Адам знает, что я дважды завалила экзамен. Во второй раз вежливый бангладешец, владелец автошколы, посоветовал не приходить, пока «серьезно не возьмусь» за правила безопасности на дороге.

– Слушай, не хочешь помогать, так и скажи. А то начал!

– Да ладно, Флоренс, – он скрещивает руки на груди. – Чего ты?

Прищурившись, разглядываю Адама. Вообще он симпатичный. Ему тридцать шесть – на пять лет старше меня, – а темные волосы не поредели, что, к сожалению, редкость для мужчины его возраста. Голубые глаза, ресницы густые. В отличной форме; она почти сглаживает серьезный недостаток: Адам небольшого роста. Не как Наполеон, конечно, но в нем максимум пять футов шесть дюймов⁸. Знаю, сейчас не принято отвергать невысоких мужчин, но, если честно, я с ним не спала только из-за роста.

– Ну, подвезешь? – я выпячиваю нижнюю губу. – Пожалуйста! Там ехать минут двадцать, не больше.

Адам с тяжелым вздохом переминается с ноги на ногу.

– Куда едем?

– Ноттинг-Хилл. Артезиан-Виллидж.

Адам косится на смарт-часы – новинку от «Эпл», которая измеряет сердцебиение и бог знает что еще. Вид у него задумчивый, но я-то знаю: согласится. Адам всегда соглашается – по крайней мере, со мной.

– Окей, – он бросает взгляд на парковку, где стоит его полицейская машина. – Подвезти могу, но обратно добирайся сама.

– Супер! – пищу я и обнимаю Адама. Он теплый и крепкий, как дерево. – Только надо еще шариков надуть. Десять минут, ладно?

Адам пытается возразить, однако я уже переступаю порог, не обращая внимания на стопки журналов и двухцентовые чеки – проценты с продаж альбома.

– Главное, воду не включай, хорошо? – кричит Адам мне вслед. – Пять минут, не больше! У меня свои дела!

Редкая мать потратит шестьсот фунтов на шарики для первого дня рождения дочери; уверена, покупательницу зовут Кэндис, как всех подобных женщин. Или Кэролайн. Или Кэролайн-Кэндис, коротко – Кэ.

На сей раз мне досталась старая добрая Кэролайн.

Адам высаживает меня у четырехэтажного таунхауса мятного оттенка. Выхожу из машины, забираю шарики. Не успеваю сказать «спасибо» или закрыть как следует дверцу, как Адам уже несется по дороге, даже не поглядев на прощание в зеркало заднего вида.

Нажимаю на дверной звонок, и раздается звон колокольчика. Заливается лаем собака.

Дверь открывает высокая стройная женщина в лавандовых легинсах и того же оттенка топе. У нее выраженный пресс и лицо точь-в-точь как на фото в «Инстаграме»: золотистый загар, губы, будто покусанные пчелами, маленький вздернутый нос.

Кэролайн окидывает меня взглядом и бросает через плечо:

– Шарики привезли!

Из глубины дома доносятся женские голоса, болтовня и смех.

– Мы ждали инструктора по пилатесу, – объясняет Кэролайн. – Заходите, заходите.

Я протискиваюсь боком, чтобы не повредить сотню малиновых шариков.

Затея с шариками принадлежит моей сестре Брук – иначе она не дала бы кое-какую сумму в долг (теперь давно забытый, надеюсь).

– Нельзя всю жизнь сидеть дома, смотреть «Парламентариев на льду» и полагаться на проценты с продаж! – заявила она.

Брук легко говорить. Она закупает мебель для магазинов «Джон Льюис», ее-то карьера не рухнула с треском. И как не стыдно намекать, что продажа вычурных композиций из воздушных шаров через «Инстаграм» – вполне подходящее мне занятие?

После маминой смерти Брук доучилась в Университетском колледже Лондона, зарабатывая в одной компании по организации праздников. И все время твердила про арки из шаров.

– Не поверишь, какая там накрутка цен! Даже гелий не нужен. Шары, воздух и скотч.

В отличие от других сырых идей по моему спасению, за эту Брук держалась крепко. В конце концов она сама создала страничку в «Инстаграме», заполнила стоковыми фото арок из воздушных шаров и предложила бесплатную доставку в пределах района. В первый же час ей отправили пятнадцать заявок. Было это семь лет назад. Теперь бизнесом занимаюсь я, оплату беру только наличными. И с каждым днем название «Хлоп» от поп-звезды» теряет иронию и сыпет соль на гниющую рану. А уж как неудобно доставлять арки из шаров по Лондону без своей машины! С другой стороны, всё лучше обычной работы, хотя ее никто особо не предлагает…

Внутри дом Кэролайн кажется еще больше, чем снаружи. Здание историческое, но от старого интерьера избавились, вокруг сплошное стекло и современные четкие линии. Почти весь потолок занимает мансардное окно; наверное, в солнечный день слепит глаза.

Кэролайн ведет меня в кухню-столовую с видом на ухоженный сад. Пять блондинок в свободной спортивной одежде возлегают на светлых мягких диванчиках, точно выброшенные на берег русалки, только одетые по фитнес-моде. На заднем плане суетится домработница: режет арбуз и время от времени дает ломтик девочке на стульчике для кормления от модного дизайнера. И каждый раз ребенок маниакально смеется, будто ей рассказали убийственную шутку. Тут словно рекламируют мебель для дома или женское плодородие в целом.

Я на миг замираю, мучаясь завистью. Каково это – весь день общаться с подругами, делать легкую разминку, есть фрукты, которые нарезали специально для тебя?

«У тебя и друзей-то нет», – напоминает внутренний голос, и эта мысль вонзается в мозг, будто кусок колючей проволоки. Кашлянув, спрашиваю:

– Куда ставим арку?

Кэролайн оглядывает комнату большими глазами. Очевидно, резина с воздухом за шестьсот фунтов даже не занимала ее мысли.

– А долго ждать? – спрашивает ее подруга с дивана. – Инструктор по пилатесу скоро придет, у нас занятия для молодых мамочек. С Адрианой. Она приходит на дом – вдруг интересуетесь.

– Постараюсь побыстрее, – отвечаю я, не оборачиваясь. Делать арку из шаров несложно, просто утомительно. Одно и то же. Зажимаешь, склеиваешь, зажимаешь, склеиваешь.

– О боже! – пищит кто-то с дивана. – Флоренс Граймс? Это ты?

У меня по шее будто волосатый паук ползет. Невольно смотрю на диван. Точно, она. Сияющие каштановые волосы теперь подстрижены до плеч, лицо кое-где подправлено хирургом – местами не совсем удачно, мстительно отмечаю я. Скулы неестественно выступают, губы слегка напоминают утиные. Зато голос ничуть не изменился.

– Лейси! – пытаюсь выдавить улыбку, а сама готова сквозь землю провалиться, растаять, как эскимо, чтобы на паркете осталось лишь фиолетовое пятнышко.

– Боже, и правда ты! – вопит Лейси, спрыгивает с дивана и лезет обниматься, словно мы давние подруги. – Не видела тебя со свадьбы Джесс! Лет десять назад, наверное!

– М-м-м…

Язык стал шершавый, как наждак. Я по-разному представляла нашу встречу: на ковровой дорожке, где меня ждет «Грэмми»; на баскетбольном матче, куда я пришла с лучшей подругой, Мэрайей Кэри. И уж точно я не мечтала встретиться с Лейси, пока изображаю поденщицу в роскошном доме ее подруги.

Меня тошнит.

– Альфонсо еще играет за «Арсенал»? – выдавливаю я.

Лейси крутит на пальце обручальное кольцо – нелепый бриллиант в пять каратов на тончайшем платиновом ободке. Мы все его померили, когда Альфонсо сделал ей предложение: сидели в конце гастрольного автобуса и передавали украшение из рук в руки, точно талисман. До сих пор помню его тяжесть. Теперь пальцы Лейси усыпаны бриллиантовыми кольцами. Наверное, по одному за каждую измену Альфонсо.

– Нет, он в прошлом месяце ушел из команды. Мы перебрались в Сомерсет, так лучше для детей. У нас трое!

Пытаюсь кивнуть, а мысли у меня все равно что комок разваренных макарон – ничего подходящего в голову не приходит.

– А ты чем занимаешься? – щебечет Лейси.

Теряюсь – всего на миг, и все же. Взгляд Лейси падает на шары и обратно на меня. Она натянуто улыбается.

– А-а, ну да! Вот и молодец! – хвалит она, как малого ребенка. – Молодец, Флоренс. Встала на ноги, несмотря ни на что.

Одна из диванных русалок морщит носик.

– А вы откуда друг друга знаете?

Лейси шумно сглатывает.

– Флоренс пела с нами в группе. До того, как Роуз ее, м-м-м… – она умолкает.

– Я ушла до того, как группа стала популярной. Самое неудачное решение в моей жизни, – мой обычный ответ, я его не раз повторяла, но от этого не легче.

Лейси заметно радуется, что я не хочу ставить ее в неловкое положение.

– Мы многое в тот день потеряли, – поспешно добавляет она.

– А, ясно, – отвечает гостья, наматывая золотые волосы на палец. – Так почему вы ушли?

Все вокруг мутнеет, будто под водой. Опираюсь рукой о стену, чтобы не упасть.

– Это было давно, – только и бормочу в ответ.

– Послушай, Флоренс, – Лейси хочет изобразить тревогу, но ботокс не дает. – На мой взгляд, все несправедливо сложилось.

Краска бросается мне в лицо, а тело горит, как в лесном пожаре.

– Ничего, Лейси, – мямлю я, пячусь и спотыкаюсь о пакет с шарами. Один за другим звучат хлопки, будто пулеметная очередь. Девочка ударяется в плач. – Я, э-э… кое-что забыла в машине. Сейчас вернусь, – бросаю я через плечо по дороге к выходу.

На улице дождь. Каждая капля, бьющая по макушке, – личное оскорбление. Влажность угробит свежую укладку, но я и без того унижена. Брожу среди ярких, как леденцы, домов, точно сомнамбула, а слова Лейси вновь и вновь крутятся в голове, как чертово колесо позора, с которого не сойти. Молодец! Молодец! Молодец!

У Ноттинг-Хилл-Гейт передо мной появляется грязный паб, словно мираж в пустыне. Внутрь тянет, как магнитом. Подобное к подобному. Помойка к помойке.

В пабе тусклый свет и липкий пол; подошвы хлюпают, пока шагаю к бару. Почти никого нет, только компания строителей смотрит по телику главные моменты Премьер-лиги.

За стойкой пожилой мужчина протирает салфеткой вилку.

– Водку с диетическим тоником.

Он глядит на меня с искренним удивлением, будто я вошла к нему в дом и потребовала массаж ног.

– Что-что, дочка?

– Водку с диетическим тоником, – повторяю я громче.

Он поворачивается спиной и звенит бутылками со скоростью улитки. Пока сделает коктейль, мы оба отправимся на тот свет.

– Ну, водка точно есть, – он достает пыльную бутылку «Смирнофф». – А вот диетический тоник, боюсь, закончился. Как насчет «фанты»? – весело спрашивает бармен. – Водочка с «фантой», а?

– Что за бар такой? – огрызаюсь я.

– Так ведь у нас простой паб, дочка. Еще даже не обед. В такое время парни за кружкой пива приходят, – голос у него очень добрый, хоть плачь. – После обеда будет привоз. Заглядывай через три часа, сделаю тебе, что захочешь.

– Ладно, – смягчаюсь я. – Водка с «фантой».

Переключаюсь на строителей и решаю, кто симпатичней. Один поднимает голову, я отвечаю улыбкой. Строитель тотчас краснеет и смущенно переводит взгляд на телевизор.

Престарелый бармен ставит оранжевое пойло на стойку. Выпиваю залпом.

– Еще.

– Тяжелый день, да? – он сочувственно улыбается.

Молчу в ответ и не отрываю взгляда от симпатичного строителя, пока друзья не начинают подпихивать его в бока и шептаться. Тогда он встает и шагает ко мне. Высокий, это хорошо. Куда моложе, чем я думала. Ну, ничего.

– Угостить? – говорит Красавчик-Строитель, показывая на мой стакан. От парня приятно пахнет деревом и землей, будто по влажной траве рассыпаны сосновые иглы. На зеленых брюках сетка для вентиляции и наколенники. Садовник, значит, а не строитель.

Флоренс, ты серьезно? – недоверчиво спрашивает внутренний голос, поразительно напоминающий мою сестру Брук.

– У меня идея получше, – с улыбкой отвечаю я парню.