Kitabı oxu: «Все матери ненавидят меня», səhifə 4

8

Шепердс-Буш

Пятница, 16:23

Когда наконец приходим домой, у меня так трясутся руки, что я не попадаю ключом в замочную скважину. У Дилана лопается терпение, и он сам открывает дверь («Ой, мама, давай я!»).

Знаю, что нужно делать. То же, что любая хорошая мать: поставить чайник, усадить сына на диван и обо всем расспросить. Гоню себя на кухню, но тело будто отлито из свинца, а к рукам и ногам привязаны гири, которые тянут меня на морское дно. Не предлагаю чай с печеньем, а лежу на диване лицом вниз. Глаза сами закрываются.

Дилан идет на кухню и наливает себе воды.

– Можно сходить к мистеру Фостеру?

– Мистеру Фостеру? – тупо спрашиваю я.

Дилан ставит кружку.

– Ага. У него есть сверчки для Греты. У нее скоро спячка.

Я сейчас прямо ненавижу его черепаху. Привстаю с большим трудом – будто «Титаник» со дна поднимаю.

– Шутишь?

– Нет, – невозмутимо отвечает Дилан.

Разумеется, нет. Мой сын всегда говорит буквально.

– Садись, – велю я и хлопаю по дивану. – Рассказывай, что сегодня случилось.

Сначала он вроде бы хочет сесть. Потом вдруг хмурится и швыряет кружку об стол; та разбивается на сотни крохотных осколков.

– Ты все портишь! – он убегает в комнату и хлопает дверью.

Пусть идет. Достаю совок с метлой и собираю осколки. День был адский, тут любой сорвется.

Телефон гудит, пока ставлю метлу в шкаф. Сообщение от Уилла.

Видел новости. Что у вас там?!

С Диланом – ничего, – отвечаю я.

На экране три точки. Уилл печатает.

Буду в 6. Собери его.

* * *

Закончив подметать, на цыпочках подхожу к комнате Дилана и стучу в дверь. Он сидит на разобранной кровати и смотрит куда-то вдаль.

– Макароны с веганским сыром на ужин, как тебе мысль?

Дилан качает головой. Я изучаю его лицо, ищу подсказки. Мягкие щеки напоминают о малыше, которым он был совсем недавно, как будто пять минут назад. Скольжу взглядом по графическим романам Геймана о Никте Оуэнсе, по охапкам кое-как собранного и забытого белья, по навороченному телескопу (подарок Уилла – явно намек на то, что из нашей квартиры звезд нормально не увидеть).

– Слушай, Дил, ты ведь знаешь – я на твоей стороне.

Он кивает, не поднимая глаз. Сажусь на разобранную кровать, провожу рукой по мятой простыне с космонавтами. Грета, не мигая, наблюдает за мной из террариума.

– Мне нужно знать, что сегодня случилось.

Я жду. Рассказ вырывается из сына отрывками.

– Мы поехали. В заповедник, – монотонно бубнит Дилан.

Представляю, как мальчики в резиновых сапогах бродят в грязи по колено среди болотных растений, шагают мимо заброшенных водоемов и засидок, из которых наблюдают за птицами.

– Так, ясно.

– Мистер Макгрегор разделил нас на пары, выдал по биноклю – следить за редкими выпями, – голос Дилана чуть дрожит. Он опускает глаза в пол, обводит взглядом узор из звездочек на ковре. – Мы с Алфи были в паре.

Сердце у меня бьется чаще.

– Вы с Алфи вдвоем наблюдали за птицами? Больше никого?

– Ага.

Волоски на шее встают дыбом.

– Кхм, ясно. Дальше.

– Мы ушли на другую сторону болота. А я… увидел кое-какой мусор на земле. Банку от «колы» и упаковку от «марса», – он возмущенно сжимает руки в кулаки. – Кто-то взял и бросил. А если бы птица задохнулась?

Представляю тихое, прохладное озеро. Я спокойна. Я спокойна.

– Ладно. Дальше.

– Я сказал Алфи: «Пойду поищу мусорку». А когда вернулся, его не было, – Дилан опускает голову. – Я думал, он спрятался или хочет меня разыграть.

– Не понимаю. Вас ведь должны были посчитать в автобусе? Почему вы поехали в школу без Алфи?

Дилан смертельно бледнеет. У меня опять сосет под ложечкой. Пазл постепенно складывается, но не очень-то он мне нравится.

– Так… ты знал, что Алфи нет в автобусе? – мягко спрашиваю я и надеюсь, что ошиблась. – И… ничего не сказал?

Дилан не отрывает глаз от пола.

– Не понимаю. Почему сопровождающие не заметили?

Сын избегает моего взгляда.

– Не знаю, – бормочет он.

– Дилан.

Он протяжно выдыхает.

– Мы все уже сели. Мистер Макгрегор говорил с водителем, а сопровождающая называла наши имена и вычеркивала из списка. А когда назвала Алфи…

– Ну?

Голос у Дилана совсем глухой, словно со дна океана доносится.

– Я сказал: «Здесь!»

– Что-что ты сделал? – недоумеваю я.

– Пошутил! – крупная слеза стекает по его щеке.

Цепенею. Пожалуй, только слезы Дилана могут меня саму довести до слез, а если начну, он еще сильнее расплачется, вот и пойдет порочный круг соплей и рыданий. Прижимаю сына к себе.

– Это я виноват, – задыхается он.

– Нет, – отвечаю я поспешно, безотчетно. – Не говори так. Никогда так не говори.

Мы с Диланом неподвижно сидим на кровати. Под толстовкой у меня до сих пор черное боди из «Селфриджес». Оно мне кажется кольчугой, тесно сжимает и не дает вырваться.

Дилан вертит прядь песочных волос. Тик у него такой. О чем-то он еще умолчал.

– Я забыл рюкзак.

Выпрямляюсь на кровати.

– В школе?

– Нет, – тихо отвечает он, не выпуская из пальцев прядь. Потом переводит взгляд с ковра на меня. – В заповеднике.

Ерунда какая-то… Я же точно принесла рюкзак домой! Ну да ладно.

– Ничего. Занятия все равно отменят. Позвоню и спрошу, не привез ли кто рюкзак в школу.

– Мам?

– Да?

– Думаешь, Алфи умер?

Перед глазами явно встает образ: тело мальчика ростом с Дилана опускается на дно водоема. Гоню наваждение прочь.

– Нет-нет, милый. Конечно, нет.

Второй раз за вечер крепко обнимаю сына, чтобы он не видел моих слез.

Вяло помешиваю макароны и высыпаю в кастрюлю ядовито-оранжевый порошок. Не поверите, до чего трудно найти в Лондоне веганский набор для макарон с сыром, а Дилан мои усилия не особо ценит. Только начинает таять веганский заменитель масла, как звонит телефон.

– Алло?

– Макс говорит, мальчик пропал в походе? Слышала, будто никто ничего не заметил, пока не вернулись в школу!

Странно, голос незнакомый.

– Извините, а кто…

Голос на секунду умолкает, по звукам – кто-то явно затягивается вейпом.

– Дженни. Дженни Чхве. Мы сегодня утром общались.

Сердце у меня отчаянно колотится. Мы едва знакомы, зачем она звонит?

– Я вот чего не понимаю: куда смотрели сопровождающие? – голос у нее поднимается на целую октаву, как у оперной певицы. – Я тебе скажу, чем тут пахнет, Флоренс. Судебным иском, вот чем.

– Ну, может… – начинаю я.

– Как так получилось? – гневно перебивает Дженни. – Неужели детей не посчитали? Правила же есть!

На миг представляю, что я клиентка Дженни и этот поток праведного гнева направлен на тех, кого выберу я. Закрываю глаза и вижу, как ее острый ум пронзает всех, кто меня обидел: Уилла. Роуз. Особенно Роуз. Так приятно, даже голова кружится, будто глинтвейна выпила натощак.

А Дженни все говорит; слова вылетают из ее рта, как пулеметная очередь.

– А может, это связано с… – она понижает голос, – домогательствами? Ну, которые были несколько лет назад?

– Откуда ты…

Но ее не остановить.

– Няня сказала, родители сегодня устроили бунт. Ты видела?

– Так, чуть-чуть. Вообще-то, Дженни…

– Кстати, проверь почту! Там письмо от мисс Айви.

– М-м-м, я немного занята. Прочитаешь мне?

Голос у Дженни поставленный – видимо, была капитаном школьной команды по дебатам:

– «Уважаемые родители! Просим вас посетить внеочередное собрание завтра в 14:00. Фрит-роуд, город Марлоу, графство Бакингемшир, дом СЛ7. Собрание только для родителей. Пожалуйста, не берите детей, нянь, юристов и т. д. И, пожалуйста, не общайтесь со СМИ. С уважением, Никола Айви».

Дженни тихо присвистывает. А может, жижа в вейпе закончилась.

– Подбросить тебя завтра? Я слышала, ты не водишь.

– Ну… – пытаюсь выдумать отмазку.

– Пришли адрес, – велит она, и тут звонят на вторую линию.

– Извини, Дженни, на второй линии…

– Иди-иди. Потом расскажешь, что узнала.

Второй звонок – от Хоуп Грубер.

– Фло-о-ренс, – сладко тянет она.

Морщусь. Хоуп никогда не звонит мне без причины.

– Бедный Алфи! И бедная Клео.

Судя по голосу, ей ничуть не грустно. Он такой деланый, радостный – как у деревенской сплетницы, услышавшей интересный слух. Представляю, как она лежит в шезлонге в роскошном пентхаусе с видом на Гайд-парк, обзванивает всех знакомых матерей нашего класса, а запуганная помощница кормит Карла Теодора овсянкой с ложечки.

– Чем могу помочь? – сдержанно интересуюсь я.

Хоуп щелкает языком.

– Хотела проверить, как у тебя дела.

– Э-э…

– Тедди сказал, Дилан с Алфи сегодня вместе ходили. Ну, по заповеднику.

Сердце падает в пятки. Чтоб тебя! Могла и догадаться об этой ловушке. Отмена, отмена, отмена.

А Хоуп продолжает:

– К тому же у мальчиков были… разногласия. В прошлом.

Как бы отмазаться?

– Извини, я сейчас немного занята.

– Может, надо поговорить с полицией? Пусть лучше Дилан им сейчас все расскажет, по свежим следам.

– Конечно, – вот уж что меня не волнует, так это расследование.

– Уверена, скрывать ему нечего, – мурлычет Хоуп. – Но не стану утаивать, в чате это припомнили. Сама понимаешь, случай с черепашкой…

Меня обдает волной стыда и растерянности.

– Ты о чем? В чате новых сообщений нет…

Разве только… А. Конечно. Наверняка есть отдельный чат. Без меня. Деликатное молчание подтверждает мою догадку. Ладно, что уж теперь. Лучше узнаю, что ей известно.

– Хм, и что ты слышала?

– Ну, сплетничать мне было некогда, Флоренс. К тому же ведется расследование, сведения секретные.

Молча разглядываю ногти. Хоуп даже под угрозой смерти не сохранит чужой тайны. Слишком любит внимание.

– Одно знаю: Рисби разводятся, – шепчет она. – Причина вроде бы в изменах. Муж… Ну, сама знаешь… Семейство Рисби в мире замороженных продуктов считай, что Рокфеллеры. На кону состояние всей семьи. – Она откашливается и продолжает: – Говорят, очень неприятный развод. Сама понимаешь, каково это. Что там Уилл? Дочки у него просто прелесть.

Прикусываю язык. Нет, не стану заглатывать удочку! Не доставлю ей радости. Меняю тактику.

– Бедная Клео.

– Бедная Клео, – бездумно повторяет Хоуп. – Кстати, вспомнила… Мы заказываем для Рисби цветы. Все скидываются по сто фунтов, ну а ты уж сколько сможешь.

Раздобрилась. Надо же, сто фунтов за цветы! В классе шестнадцать мальчиков – разумеется, не считая Алфи, – а значит, Хоуп потратит собранные деньги, которых хватило бы на подержаный «опель», на кучу дохлых гвоздик! Ненавижу ее с силой тысячи солнц.

– Извини, Хоуп, связь вот-вот прервется…

Понижаю голос и бросаю трубку.

Вот змея!

9

Холланд-парк

Два года назад

Конечно, все остальные матери не просто так меня ненавидят.

Два года назад я сделала довольно серьезную ошибку, а потом еще одну, даже серьезнее – и все за один вечер. Шла первая неделя декабря. Сент-анджелесская школа готовилась отпустить учеников на целый месяц каникул – к нетерпению детей и ужасу родителей. Снять напряжение предстояло Благотворительному зимнему вечеру, иначе известному как БЗВ. Формально на нем собирали средства «на социальную стипендию нуждающемуся ребенку», хотя таковой ни разу не объявился, и вечер устраивали, чтобы отполировать оставшийся с прежних времен налет благородства.

Скромное название не вязалось с излишествами того вечера: ужин из четырех блюд, приготовленных известным поваром Йотамом Оттоленги; выступление подающей надежды группы, бесплатные напитки и буйное веселье, в сравнении с которым самый развязный фестиваль похож на чаепитие с королевой.

Так как благотворительный вечер проводился в четверг, накануне праздничного выступления мальчиков, потрепанный вид на детском торжестве позволял без лишних слов прихвастнуть – мол, если я с похмелья наутро пятницы, значит, покутил в четверг, до-орогие мои. Однажды утром садовник обнаружил сент-анджелесского папашу в гардеробе, спящего и без штанов.

Хотя Дилан учился в Сент-Анджелесе с четырех, я на БЗВ не ходила. Во-первых, билеты стоили неприлично дорого, а во‑вторых, столик можно было забронировать только на восьмерых, то есть на четыре пары. Выбор места служил поводом для жарких разногласий. Либо выкупаешь целый стол и всеми силами заманиваешь туда «подходящие» пары (Хоуп), либо ждешь и молишься, что пригласят за нужный столик. Разумеется, меня не приглашали ни разу. Однако за два дня до события мне в панике позвонила Хоуп. По городу ходил особенно жестокий штамм желудочного гриппа, даже музыканты пали его жертвой.

– Я слышала, у тебя есть сценический опыт… – начала она.

В общем, просила исполнить «радостную, нерелигиозную и праздничную» песню на БЗВ. Естественно, оплата не предполагалась, а про жирный чек пострадавшей группы она тактично умолчала. Но это мелочи.

Я согласилась. Выбрала «Oh Santa!» Мэрайи Кэри, вложила немало усилий и затрат в свою версию бело-красного костюма в обтяжку из ее клипа «All I Want for Christmas Is You»¹⁰. Я вышла на сцену, ощутила знакомый всплеск адреналина и на краткий миг будто стала прежней. Не стану скромничать, получилось шикарно.

Затем послышались вежливые аплодисменты, немало сальных взглядов от отцов и сомнительных любезностей от матерей. Я сошла со сцены, припудрила нос и вернулась на праздник в поисках карточки со своим именем. Вскоре стало очевидно: комитет не предоставил мне места.

Хоуп ужасно извинялась. Разумеется, они не хотели посылать меня в конец зала к обслуживающему персоналу. Произошла ошибка. Ей очень, очень жаль.

С горящими со стыда щеками я отмахнулась от извинений и заверила – ничего страшного не случилось. Есть все равно не хотелось. Я не знала, чем себя занять, и вышла на улицу покурить. Вообще я не курю, слишком тщеславна – от сигарет коллаген разрушается, – но в сумочке у меня всегда лежала запасная пачка «голуаз».

И вот я делала вид, что курю – так, дым пускала, – и тут один отец, похожий на Драко Малфоя тип по имени Ролло Рисби, подходит ко мне и спрашивает, приподняв бровь:

– Угостите?

Между прочим, сигареты в Лондоне стоят фунтов двадцать семь за пачку. Только полный нахал станет их просить у малознакомых людей.

Я протянула Рисби пачку, и он угостился; в темноте мелькнул золотой перстень с печаткой, как у второсортного злодея из фильмов про Джеймса Бонда. Ролло был по-своему привлекательный тип, зловещий.

– Неплохое выступление, – отметил он, засовывая зажигалку с монограммой «РР» в карман. Говорил он как аристократ, хоть монокль доставай. – Смело для девушки твоей комплекции.

Я обвела его взглядом: белобрысый, волосы на висках редеют, как лес, брюшко кое-как втиснуто в смокинг цвета слоновой кости. Представила, как Клео врет сквозь зубы, до чего он напоминает Дэниела Крэйга.

– Моей комплекции? – я пустила дым прямо в бледное лицо. – Ух ты. Меня лично моя фигура устраивает. А подколка хорошая – мальчикам в клубе понравится.

Ролло удивленно хохотнул и примирительно поднял руки.

– Ладно, ладно. Только не «отменяй» меня.

– А ты заплати, – невозмутимо ответила я.

Ролло вновь хохотнул, но на сей раз неувереннее.

– Есть идея получше, – он расплылся в лукавой улыбке.

Тон разговора изменился; я ожидала волшебного вопроса, способного превратить заурядный благотворительный вечер в очень даже интересный.

– Любишь тусоваться? – спросил Рисби, приподняв светлую бровь.

Тусовки я к тому времени оставила позади. И все-таки внимание Ролло было точно лед на свежий ожог. Я отчаянно не хотела стоять одна, неудобная и ненужная. Поэтому кивнула.

Мы дружно затушили сигареты и без слов пошли в школьный туалет. Кабинки были для детей, невозможно узкие, но мы как-то втиснулись, хихикая от собственной дерзости. Рисби выложил две ровные дорожки, предложил сначала мне. Настоящий джентльмен.

Сперва рот наполнился металлическим привкусом. А потом наступило безумное, лихорадочное оживление – все нейроны заработали куда быстрее, чем задумала природа.

Вот тут я и совершила первую ошибку – улыбнулась. Искренней, глупой, счастливой улыбкой.

Ролло воспринял ее как приглашение и полез ко мне. Кабинка была тесная, не повернуться. Я пыталась его оттолкнуть, но мягкие дряблые руки шарили повсюду, а язык он засунул так глубоко, что я чувствовала вкус подливки с ужина.

Время замедлилось, а затем вовсе остановилось. Я вспомнила документальный фильм, который смотрела с Диланом, – про серфингистов, переживших нападение акул в Большом Барьерном рифе. Нужно целиться в нос и жабры, вот что они сказали.

Кулак въехал в мягкий нос Ролло, будто по собственной воле. На пол, как краска с холста, закапала мутная алая кровь.

– Чокнутая стерва, – взвыл Ролло, хватаясь за пострадавший нос. – Костюм на заказ шили!

– И он тебе даже идет, при твоей комплекции, – бросила я через плечо, когда уже вышла из кабинки, а он стонал от боли.

А вторая ошибка была вот в чем: я вернулась в зал и подошла к жене Ролло. Она уже хорошенько выпила шабли и горячо спорила с Фарзаной о выставке цветов в Челси. Я слегка постучала пальцем по костлявому плечу и изобразила на лице беспокойство.

– Не хочу перебивать, Клео, – заявила я, пожалуй, чуть громче, чем следовало. – Боюсь, у Ролло… маленькая неприятность.

Клео вскочила с места, пролив вино из бокала.

– Где он?

– В туалете для учеников.

Я оглядела всех сидящих за столом для «избранных». За ним директриса, Никола Айви, любила общаться с богатейшими родителями Сент-Анджелеса. Они с Аллегрой Армстронг-Джонсон как раз увлеченно говорили о преимуществах иппотерапии для детского здоровья, а муж Аллегры Руперт бормотал мистеру Айви об истинных потерях британских войск в Нормандии. Хоуп и Карл Теодор Грубер тоже там сидели: они значительно вложились в строительство пруда с карпами кои (не хочу быть злопамятной, но того самого, где потом произошел случай с черепашкой).

Все прервали разговор и подняли на меня глаза.

– Наркотики – та еще дрянь, – заявила я.

Все согласно промычали что-то из вежливости, а потом принялись внимательно изучать салфетки. Клео уже вернулась в зал; ее лопатки торчали над спинкой лилового платья, как крылья птицы.

Нечего было там делать, следовало заказать такси и поехать домой, однако прекращать веселье не хотелось. Вот я и вернулась на школьную лестницу, задымила второй сигаретой и наблюдала, как Клео с водителем ведут окровавленного Ролло, а тот упирается и не хочет лезть в салон черного «БМВ».

Как из ниоткуда рядом со мной возникла Хоуп Грубер. Тусклые рыбьи глаза подметили красный потек у меня на костюме.

– Ой-ой. Многовато крови, а?

– Ну, он ко мне лез. Что еще было делать?

– Хм-м-м, – Хоуп сделала задумчивый вид и спросила, не отрывая взгляда от Клео: – А зачем вы пошли в туалет вместе?

Меня как холодной водой окатили. Я сразу поняла, что будет в школе после зимних каникул: молчание. Взгляды. Сжатые в нитку жеманные губы. Перешептывания: «Говорят, она сломала ему нос!»

Ну и плевать. Я ничуть не тревожилась. И так не хотела вступать в клуб мамаш в одинаковых легинсах. Уж лучше смерть.

А самый ужас в том, что старику Ролло вроде бы понравилось. Наутро, пока я сидела на праздничном выступлении Дилана, курьер оставил у входной двери букет из пятидесяти роз на длинных стеблях с запиской:

Вечеринка сногсшибательная! Повторим в следующем году?

Целую, Р.

Не поймешь этих англичан.

10

Шепердс-Буш

Пятница, 17:56

Я позвала Дилана ужинать на кухне. Обычно мы едим раздельно, однако в нынешних обстоятельствах так правильнее. Мы сидим в напряженной тишине, накалываем макароны с сыром на вилку. Я прячу телефон под столом и листаю «Дейли пост». Исчезновение Алфи – новость дня; заголовки громкие и нахальные:

ПОЕЗДКА С КЛАССОМ КОНЧИЛАСЬ КОШМАРОМ: МАЛЬЧИК ИСЧЕЗ СРЕДЬ БЕЛА ДНЯ

ПРОПАВШИЙ МАЛЬЧИК – НАСЛЕДНИК КРУПНОЙ КОМПАНИИ

ЧАСТНАЯ ШКОЛА, ГДЕ УЧИЛСЯ ПРОПАВШИЙ МАЛЬЧИК: ФЕХТОВАНИЕ И ВЕРХОВАЯ ЕЗДА

Красные часы наверху страницы показывают, сколько времени прошло с пропажи Алфи:

3 ЧАСА 56 МИНУТ!

Поднимаю глаза на Дилана. Он переоделся из школьной формы в футболку с надписью: «Не бычок, а кабачок!» – Брук ему подарила, поддержала веганство. А у меня, к слову, под толстовкой до сих пор бархатное боди. Бросаю взгляд на часы. До встречи с Эллиотом час и четыре минуты. В принципе, можно не переодеваться.

Дилан со страшной скоростью запихивает в рот макароны.

– Ты ничего подозрительного не видел? Вообще?

– Нет, – Дилан глотает еду. – Я же говорил.

– Ты не заметил чего-нибудь странного в Алфи?

– В смысле? – он вновь отправляет в рот полную вилку макарон.

– Ну, вид у него был грустный? Встревоженный?

Дилан с шумом глотает.

– Думаешь, самоубийство? Да ну. Алфи себя очень любит.

– Дилан! – я стучу ладонью по столу. – Мальчик пропал, так нельзя!

Сын пожимает плечами и довольно усмехается. Уголок губ изогнут прямо как у отца. Не могу смотреть.

Мои отношения с Уиллом начались холодной февральской ночью после особенно неудачного выступления в Лидсе. Уилл в то время был нашим гастрольным менеджером, пресыщенным жизнью мужчиной тридцати одного года, которому досталась неблагодарная работа: сопровождать «Девичник» в такие места, как Ньюкасл и Ноттингем, где мы устраивали выступления разной степени паршивости.

«Девичник» и тогда особым качеством не отличался. Никто не скрывал, что проект чисто коммерческий, эдакая запоздалая попытка второсортного лейбла повторить успех «Спайс Герлз». Нас четверых отобрали за один день, на пробах в супермаркете «Уэстфилд». Роуз досталась роль красавицы. Имани танцевала. Лейси делала все понемножку. Я пела. Голос у меня всегда был хороший. Не потрясающий, как у Мэрайи, Уитни Хьюстон и Эми Уайнхаус, но все же недурной. Сильный. Чистый. Его хватило, чтобы вырваться из Слау, подальше от Барри, моей матери и умницы Брук.

Только гастроли «Девичника» напоминали скороварку с эстрогеном. Мы давали шесть концертов в неделю, ездили по Англии, Шотландии, Уэльсу, а все равно были точно отрезанные от мира в своем автобусе. Слушали нас только девочки восьми-шестнадцати лет. Девушки в автобусе, девочки в концертном зале, девушки на сцене. Из мужчин мы видели только Уилла, не считая двух седых администраторов лет пятидесяти, причем обоих звали Роб. Конечно, мы все немножко влюбились в Уилла. А в кого еще? Он заигрывал со всеми, но особенно выделял Роуз. Она была самая красивая.

Однажды вечером после особенно унылого концерта в Лидсе Уилл постучал в мой номер. Компания звукозаписи в целях экономии стала селить нас по двое: мы с Роуз жили в одной комнате, Имани с Лейси – в другой.

Я красила ногти на ногах блестящим бирюзовым лаком, позаимствованным у Лейси. Остальные ушли искать, где купить травку.

– Как дела, Фло? – поинтересовался Уилл, оглядывая комнату. Изо рта у него пахло элем.

Он вдруг поцеловал меня, и вкус у поцелуя был горько-соленый, как у смеси сигарет с «доритос». Как ни странно, мне очень понравилось. Не только сам поцелуй, но и внимание. «Роуз обзавидуется», – подумала я, закрыла глаза и наклонилась к Уиллу. Вблизи я рассмотрела крохотные седые волоски у него на висках.

Я уже представляла, как распишу девчонкам нашу ночь («Не поверите, что вчера случилось!»). Нет, поцелуй мне понравился. И что последовало за ним – тоже. В общем и целом. И все же сильнее грела мысль: долгими днями в автобусе мне будет чему порадоваться.

Пять недель спустя меня начало постоянно рвать, как раз когда поползли слухи: студия звукозаписи хочет прервать тур. «Девичнику» оставались считаные дни. Да еще зеленый «опель» моей матери врезался в грузовик. Сама виновата – пристрастилась к выпивке. Брук, Барри и я похоронили ее на небольшом кладбище в Слау, где лежала мать Барри. Мне было двадцать. Беременная сирота на грани увольнения. Мне даже в голову не приходило избавиться от ребенка. Больше у меня никого не осталось.

Уилл стоически воспринял новость о моей беременности и сделал предложение на парковке «Маркс и Спенсер» (подозреваю, после сурового выговора отца). Кольцо мне досталось от его матери – потрясающая работа времен девяностых, с сапфирами и золотыми узорами. Через две недели после предложения компания звукозаписи отменила наш тур. Наша с Уиллом свадьба в конце лета послужила мне утешительным призом. Мы сыграли пышную свадьбу в доме его родителей в Хартфордшире. Я опять стала звездой в цветочном венке и кружевном платье, облегающем животик. Фото опубликовали в журнале «Хэллоу!». Не на обложке, но все-таки. «Принцесса поп-музыки выходит за будущего музыкального магната». Зависть Роуз я носила, как знак почета, доказательство – я добилась чего-то стоящего.

Рано радовалась. Уилл все это время кое-что скрывал.

Пока возвращаюсь к столу, Дилан уже все доел.

– Можно теперь сладкого? – спрашивает он, а сам бежит к холодильнику за мороженым.

Дилан играет палочкой от эскимо, как самурайским мечом, когда раздается звонок в дверь.

– Это папа! – кричит он и спрыгивает со стула.

На часах – шесть десять. Наконец-то. Через пятьдесят минут мне надо быть в Хакни, а это час езды, не меньше.

Дилан убегает попрощаться с Гретой, а я распахиваю входную дверь.

Уилл в своем обычном виде: белая рубашка, выглаженные шорты цвета хаки, лоферы оттенка красного дерева, без носков. Аромат «Acqua di Gio» сбивает с ног. Разве можно так… благоухать?

Уилл хмурится и указывает на свой «порше» на обочине.

– Где Дилан? Я же просил его собрать. Знаешь ведь, здесь нельзя парковаться.

– Ты опоздал, – огрызаюсь я и даю ему сумку с вещами Дилана. – У меня сегодня важная встреча.

– В самом деле? – Уилл прислоняется к косяку и, видимо, никуда уже не торопится. – Из-за пропавшего мальчика?

Тон у него слегка обвиняющий, будто исчезновение Алфи Рисби – досадная неприятность, которую я нарочно устроила, чтобы насолить Уиллу.

Бросаю через плечо:

– Дилан! Быстрее, папа торопится.

Уилл со вздохом проводит рукой по блестящим от геля волосам.

– Так что случилось? Ребенок пропал средь бела дня?

Тоже вздыхаю.

– Я не из полиции. Понятия не имею.

Уилл хмурится, словно это он считает минуты до судьбоносной встречи, а я не даю ему как следует привести себя в порядок.

– В школе совсем ничего не объяснили? Его похитили?

– Я тебе рассказала все, что знаю. Можешь сам позвонить в школу. Или пойти на собрание, оно завтра…

– А с Диланом ты говорила? – перебивает Уилл. – Он что сказал?

– Говорила, конечно! Но ты же знаешь, какой он…

– И что это значит? – сердится Уилл.

Мой бывший муж упорно отрицает маленькие странности Дилана. Любое упоминание его трудностей в школе Уилл воспринимает как доказательство того, что я плохой родитель.

– Он чувствительный мальчик, вот и все, – вздыхаю я. – Учебный год не слишком хорошо начался – еще этот случай с черепахой… Не хочу его расстраивать.

Не успеваю договорить, как распахивается входная дверь.

– Папа! – счастливый Дилан обеими руками обнимает Уилла – мне об этом можно только мечтать. Главная печаль моей жизни в том, что Дилан боготворит своего никчемного отца.

– Привет, дружок, – Уилл хлопает его по спине и опускается на корточки, будто разговаривает с малышом. – Хочешь недельку-другую пожить в деревне со мной, Роуз и девочками?

– Правда-правда? – вопит Дилан и победно вскидывает кулак.

– Что? – недоверчиво спрашиваю я. – А меня не надо спросить? У нас ведь соглашение об опеке.

Уилл заговорщически косится на Дилана.

– Ой-ой, дружок, влипли мы с тобой.

Потом снисходительно обращается ко мне:

– Успокойся. Я же не заставляю. По радио сейчас объявили, что уроков не будет всю неделю.

– Мама, пожа-а-алуйста! – Дилан умоляюще на меня смотрит. – Мы с папой вообще не видимся!

– А кто ему винова… – начинаю я, но Уилл перебивает и хлопает Дилана по спине в знак утешения.

– Извини, приятель, мама не разрешила.

Закусываю губу. Ловушка. Уилл хочет, чтобы я сказала «нет». Выставит меня плохой, а сам без особых усилий заслужит расположение Дилана. Не сегодня, сатана. Стискиваю зубы и изображаю улыбку.

– По-моему, отличная мысль!

– Правда? – Уилл прищуривается. – Уверена? На всю неделю?

– Конечно, – щебечу я. – Деревенский воздух пойдет ему на пользу. И ты верно сказал, уроков не будет. Лишь бы успел на свадьбу Брук в следующую субботу.

Не стану лгать, в глубине души я думаю о нашей с Эллиотом встрече. Не пытаюсь избавиться от Дилана, но вдруг Эллиот предложит сразу вернуться в студию? Если уроки правда отменят, Дилан всю неделю просидит дома без дела.

– Сбегай, возьми запасного белья и носков, – говорю я сыну.

Как только он уходит, Уилл скрещивает руки на груди и строго на меня смотрит.

– Слушай, не знаю, чем ты весь день занималась, но надо быть посерьезнее. Мальчик пропал. Школа должна ответить за свою безалаберность. С тех пор как идиоты-инвесторы из «Омега плюс» взялись за финансирование, все пошло прахом. Честно говоря, после такого случая… Хм… Пожалуй, не стоит платить полную цену за следующий семестр. Школе не помешало бы предложить скидку.

– Уилл, сейчас неподходящее время…

– Да-да. У тебя дела. «Встреча», – он изображает пальцами кавычки.

Мне становится мучительно стыдно. Столько лет прошло, а от слов Уилла до сих пор иногда чувствую себя ничтожеством и стыжусь.

Уилл возвращается к «порше».

– Скажи Дилану, что я жду в машине. И Флоренс…

Я выжидающе на него смотрю.

– В следующий раз собери его вовремя.

Тайна Уилла раскрылась однажды ночью, когда Дилану было два месяца. Я кормила его грудью по настоянию неравнодушной акушерки – точнее, пыталась. Который день подряд ходила в одном и том же флисовом халате; грязные волосы скатались в колтуны. Все уже давно не спали.

Мы с Уиллом кричали друг на друга на кухне – не помню, из-за чего. Я швырнула об стену кружку («Лидс: лучший, любимый!»), и халат случайно распахнулся, обнажив мое дряблое после родов тело.

Уилл отрешенно на меня посмотрел и тихо произнес:

– Знаешь, а я ведь в ту ночь искал Роуз.

Я потрясенно стояла с открытым ртом, как жирная рыба.

– Напился, переспал вместо нее с тобой, – пробормотал он скорее себе, чем мне, словно очнулся от комы и пытался понять, как же так случилось. – А это все… – он обвел рукой меня, кухню, а самое подлое – лежащего в кроватке Дилана. – Этого я совсем не хотел, – он взглянул мне в глаза. – Я всегда любил Роуз.

Уилл съехал еще до того, как у Дилана прорезался первый зуб, – погрузил свою претенциозную коллекцию пластинок в багажник арендованного фургона и умчался в семейный дом в Хартфордшире.

Когда Дилану исполнился год, Уилл с Роуз уже ждали ребенка, а наши общие друзья проводили время с ними, не со мной. На следующий год умер отец Уилла, и сам он унаследовал деньги. Много денег. Достаточно, чтобы открыть собственную студию звукозаписи. А я, дура, даже не подозревала, что у него состоятельные родители. Богатые в Англии совсем не так себя ведут, как во Флориде.

Уилл с Роуз вновь собрали «Девичник», уже без меня. Даже не потрудились найти мне замену. В группе из трех девушек Роуз могла оставаться в центре внимания. Лейси с Имани согласились. Им нужны были деньги, их сложно винить. Уилл выбрал самое подходящее время. Гастроли в честь воссоединения начались, как раз когда все заскучали по герл-группам двухтысячных. Песня обновленного «Девичника» даже играла в рекламе «фольксваген-джетта».