Kitabı oxu: «Жакоша»

Саша Левин

Şrift:

Знак информационной продукции (Федеральный закон № 436-ФЗ от 29.12.2010 г.)

Редактор: Дмитрий Ларионов

Литературный редактор: Лейла Сазонтова

Руководитель проекта: Анна Туровская

Дизайн: Татевик Саркисян

Корректоры: Наташа Казакова, Елена Сербина

Компьютерная верстка: Белла Руссо, Олег Щуклин

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

* * *

В морях есть такие рыбы, которые могут выдержать только строго определенное количество соли. И если вода окажется более соленой, чем они переносят, у них начинается помутнение разума. Так же обстоит дело и с нами. Потому что человеческое счастье как соль. Когда его слишком много, теряешь рассудок.
Милорад Павич,
«Последняя любовь в Константинополе»

Предисловие

Добро пожаловать в мир Саши Левина – мрачный на грани готики, чувственный на грани порнографии и невротичный на грани паранойи. Здесь, с одной стороны, реальность проявляется максимально выпукло, через самый крупный план макросъемки, а с другой, границы между реальностью и кошмаром или галлюцинацией легко стираются – как в хитросплетениях сюжета, так и в мироощущении главных героев. Это мир, где добро и зло не имеют четких контуров, где страх и смелость идут рука об руку, где слабость может обернуться силой, а сила – слабостью. В этом мире нет места простым решениям и легким ответам. И этот мир, пожалуй, невозможно изобразить каким-либо другим способом – яркие краски, непредсказуемые смены полюсов палитры, крупные, нервные и стремительные мазки. Реальность – фантастична, фантастика – реалистична; и та и другая вызывают чувство тревожности, но будоражат при этом воображение и вызывают желание читать дальше.

Где-то в закоулках алматинского городского пейзажа (изображение которого, наверное, самое холодное и неприветливое в казахстанской литературе) можно разглядеть тени Чарльза Буковски, Чака Паланика, Стивена Кинга и даже, возможно, Владимира Сорокина и Виктора Пелевина. Но Женя, Асет, Саят, Акерке, Кристина – типичные казахстанцы, алматинцы, с восточным менталитетом, с призраками мыстан-кемпир на подкорке сознания и в вечномерзлых глубинах ледника Богдановича – всего-то в часе езды от «золотого квадрата» с никогда не пустующими летниками.

Главный герой романа, Женя Саблин, – человек, который на собственном опыте познал жестокость и несправедливость мира. Он оказывается в ситуации, где каждый день может стать последним, где каждое решение может стать роковым. Но именно в этой предельной ситуации раскрывается его истинная сущность, проявляются его скрытые силы и возможности. Через страдания и испытания он находит в себе неожиданную способность к состраданию и самопожертвованию.

Судьба Жакоши – девочки, которая символизирует невинность, изуродованную жестокостью окружающего пространства, – фантастическим образом переплетается с судьбой Жени. Жакоша становится для Жени зеркалом, в котором он видит свои страхи и надежды, свои слабости и силы. Их взаимоотношения – своего рода аллегория человеческой природы, показывающая, как в самых тяжелых условиях можно найти в себе мужество и сострадание.

Рваный ритм повествования позволяет стремительно вводить и максимально полно раскрывать второстепенных персонажей, каждый из которых представляет собой определенный продукт того или иного социального явления.

Набросанные – опять же быстрыми живыми штрихами – портреты играют важную роль в создании общей атмосферы повествования и надолго остаются с читателем. Почему в жизни каждого человека все так? Могло ли быть по-другому? Лаконичный ответ – в названии одной из глав: «Что-то не так». Просто в нашей жизни, во всем окружающем – что-то не так. И вряд ли было когда-то «так». Но каждый отчаянно ищет в себе причину – «что же не так?». И этот вопрос – наравне с общей атмосферой, в которой искусно переплетены элементы ужаса, драмы и психологии, – держит в напряжении до последней страницы. Ответов автор, конечно, не дает и никоим образом не позволяет формально фантастическому роману отдрейфовать к более перспективной и наверняка коммерчески более выгодной гавани жанровой литературы и «бульварного чтива».

Несмотря на мрачную атмосферу, в романе много светлых моментов, дарящих ощущение тепла и надежды – через вечную мерзлоту ледников. И выстраиваемый из них вектор – тоже к теплу и к будущему, которое все-таки однажды случится – «таким» или «не таким», но точно более непредсказуемым и потому – интересным, чем представления о нем героев книги и читателей.

Михаил Земсков,
писатель, директор
Открытой литературной школы Алматы

Пролог

В том, что жить ему осталось недолго, Женя Саблин не сомневался. Час? Полчаса? Минуту? Да это и неважно. Сначала заскрипят, завоют, изгибаясь, толстые прутья клетки, а затем ему оторвут голову. Се ля ви.

Внутренности Жени Саблина стали одним сплошным куском льда. Он, замерев, смотрел на девочку. Та глядела ему в лицо, чуть склонив голову влево. Совсем маленькая, хрупкая на вид девочка в синем платье. Бледная, черноволосая. Лицо и руки перемазаны кровью, словно вишневым вареньем. И платье в крови. Малышка сидела прямо на полу, поджав ноги. Под потолком раскачивалась тусклая рыжая лампа. У Жени болели и слезились глаза.

Девочка была прикована к стене за ногу здоровенной старой цепью, вроде якорной. Раскуроченное крепление цепи в стене походило на огромную яму на дороге. В помещении стоял запах железа, химии, испражнений. И разложения. Кровь разлагается.

– Жакоша, – голос Жени дрожал. – Послушай меня. Ты справишься! Я знаю, что ты справишься!

Саблин подался вперед, но неловко споткнулся и едва не упал на прутья, ухватившись за них изодранными в кровь руками.

– Ты меня слышишь?

– Слышу, – тихо ответила девочка. – Я тебя слышу, Женя.

– Ты сильнее, – в этот момент сердце Жени запоздало вспомнило, что нужно биться.

Быстрее. Быстрее.

– Прости меня, – сказала девочка. – Я не хочу делать тебе больно. Совсем не хочу.

– Ты…

– Ты мой друг, Женя, – девочка смотрела на Женю широко открытыми глазами. – Раньше у меня тут никогда не получалось друзей.

Стены в той части комнаты, где сидела девочка, были оклеены розового цвета обоями с узором в виде милых плюшевых медвежат. У заколоченного досками окна громоздилась старая детская кроватка. Медвежата, кроватка и доски были забрызганы где-то свежей, а где-то застарелой, почти коричневой кровью.

– Мы что-нибудь придумаем, милая, – проскулил Женя. – Вместе. Хорошо?

От прутьев исходил жгучий мороз.

– Солнышко, – Женя через силу давил это из себя, но слова шли по швам, змеились трещинами, вставали поперек горла. – Мы ведь можем…

Девочка поднялась, выпрямилась. И в этот момент слева раздался глухой грохот. Они оба – и Женя, и девочка – вздрогнули от неожиданности. Секунда тишины – и грохот повторился. Кто-то пришел. Кто-то пытался открыть заколоченную досками дверь.

– Видишь, – мгновенно просияла девочка. – Я говорила, что нужно всего лишь немного подождать!

Женю прошиб холодный пот.

– Мы не будем тебя убивать, Женя, – радостно лопотала Жакоша. – Видишь, я же говорила, что нужно только набраться терпения!

Каждый удар в дверь заставлял сердце Саблина испуганно сжиматься, что отдавалось внутри резкой, холодной болью.

– Ура! – воскликнула девочка. – Ура!

Она сделала несколько шагов, и за ней, противно скребя по полу, потащилась цепь. Женя замер.

Кто-то вошел. Кто-то сумел открыть дверь.

– Ура! – закричала девочка.

Но в следующую секунду ее голос изменился, превратившись в низкий звериный рык.

– Какого черта ты медлишь, старик?

Женя стоял на коленях, вцепившись в прутья, и одними губами читал молитву. Он не смотрел в ту сторону, откуда появился гость.

– Кто ты? – удивилась Жакоша.

– А ты кто?

Женя точно знал, кому принадлежит голос, и был от этого осознания в ужасе. Сердце снова замерло. Сил повернуть голову не нашлось.

– Я первая спросила!

– Меня зовут Кристина, – сказал голос. – А тебя?

Женя нутром чувствовал, как Жакоша начинает закипать.

– Что ты здесь делаешь? Какого черта ты здесь делаешь?

* * *

Возле дверей в больницу Галина Ибрагимова поняла, что, задумавшись, совсем забыла о проблемах с дыхательной системой мужа, и тот, естественно, сильно отстал. Ковылял он теперь метрах в пятнадцати позади, держась за левый бок. Галина быстро и, вероятнее всего, бесцельно огляделась, вынула из кармана мобильный, глянула на время. Не опоздали – и хорошо. Марат после возвращения из экспедиции вел себя странно. Иногда, как сегодня утром, например, закатывал уродливые, почти детские истерики.

Женщиной Галина была некрупной, а внешностью обладала самой обыкновенной, едва запоминающейся: прямые каштановые волосы, светло-голубые глаза. Из особых примет – небольшой зигзагообразный шрам на подбородке. В подростковом возрасте ей осточертело сравнение с фарфоровой куколкой, а на кафедре, где она с пятнадцатого преподавала историю искусств, оскомину набил «божий одуванчик». Окружающие всю жизнь стремились Галю защитить, чаще всего непонятно от кого или от чего. При этом сама она о помощи просила редко: с раннего детства привыкла со всем справляться самостоятельно.

Полуденное солнце успело здорово нагреть воздух, стало душно. Галина вспотела, посетовав про себя, что оделась слишком тепло. Был конец сентября.

– Куда ты поскакала? – заворчал Марат издалека. – Я зову ее, зову. Знаешь же, мне тяжело ходить.

Галина заторопилась навстречу мужу, ругая себя за то, что заставила его ждать.

– Может, не стоит сегодня сдавать? – спросила она. – Ты точно нормально себя чувствуешь?

– Нормально, – огрызнулся Марат. – Тише ходи и все. Аллергия, наверное, не знаю. Не может же быть, что бронхит?

– На бронхит не похоже, – Галина взяла мужа под руку. – Но тогда, может быть, стоит предварительно сдать анализы?

– Да все нормально со мной, – Марат оперся на руку жены. – Пошли. Успеваем же?

– Успеваем.

В помещении работал кондиционер, от резкого перепада температуры Галина почувствовала легкий озноб. На доске с объявлениями напротив входа висел большой глянцевый плакат, с которого улыбалась счастливая семья: молодые муж с женой и трое детей – два мальчика и девочка.

– На лифте поднимемся, – сказала Галина. – Третий вроде бы этаж, да? Ты помнишь?

– Кажется, третий.

Коридор на третьем этаже упирался в закрытую дверь процедурного кабинета. Галина тихонько постучала – никто не ответил. Пришлось стучать громче.

– Входите!

Галина пропустила мужа вперед.

– О! – воскликнул врач. – Наш почетный донор! Здравствуйте, Марат!

– Здравствуйте, – буркнул он в ответ и, охнув, сел на кушетку. – Жара на улице невыносимая.

– С вами все хорошо? – спросил врач. – Вид уставший.

– Работы вагон и маленькая тележка, – Марат почти отдышался, щеки снова порозовели. Правда, каким-то нездоровым румянцем. – Движемся к серьезному научному открытию, между прочим. Будет бомба, точно вам говорю, гордость региона!

– Здорово, – без энтузиазма отозвался врач. – Мы начнем чуть позже, чем планировали. Народу, сами видите, негусто. Сможете подождать буквально полчаса?

– Подождем, – Марат шумно выдохнул. – Куда деваться-то?

Часть 1
Второй шанс

Глава 1
Первая зима

I

В первый раз, когда стало холодать, Женя Саблин в поисках теплого места и не шевелился особо. Успеется, мол: едва перевалило за середину октября, дожди толком не пошли. Повезло, к слову. Только на следующий год он понял, насколько повезло. К зиме привыкнуть нельзя.

Октябрь был пасмурным, по-алматински больным, небо серым, но на ночь вполне хватало старой теплой куртки. Кроме нее у Жени ничего не осталось.

– Как ты один-то обычно?

Сидя на автобусной остановке и докуривая предпоследнюю из добытых за день вонючих, слишком крепких сигарет, Женя увидел, что к дороге вышли два парня. Один, тот, что повыше, был плотным, кудрявым, а второй – почти лысым, тощим и в очках, носатым.

– Это всегда своего рода приключение, – прогнусавил очкарик. – Или у тебя есть более интересные занятия для субботнего вечера?

– Одному как-то страшновато, нет? – переспросил кудрявый. – Нужен человек рядом, чтобы на случай чего хоть диалог сымитировать.

– Ну, – протянул очкарик, – главное, что в итоге подняли.

В этот момент он, вынув руку из левого кармана штанов, засуетился, стал судорожно шарить в правом, в задних, во внешних и внутренних карманах куртки.

– Бля, – выдохнул он испуганно. – Где?

– Не кипишуй, – кудрявый усмехнулся. – Дай мне свой телефон для начала, а теперь поищи нормально.

– Ух, – с облегчением выдохнул очкарик. – На месте.

– Говорю же, вдвоем сподручнее. А сейчас и такси приедет. О чем мы?

Женя, встав, направился к ним.

– Молодые люди, – он предупредительно кашлянул. – Я прошу прощения, у вас сигареты не будет?

Те переглянулись. То ли испуганно, то ли раздраженно.

– Держи, брат, – очкарик протянул Саблину сигарету.

– А огоньку? Ни говна, ни ложки, прошу прощения.

В быстро сгущающихся сумерках загорелся дерганый огонек зажигалки.

– Благодарствую, – сказал Женя, отошел.

Он не смог бы вспомнить, о чем парни говорили дальше. Как минимум потому, что старался не слушать. Во-первых, нужно было думать, где и как искать ночлег, а во-вторых, когда Женя понял, что является предметом обсуждения, внутри у него засвербела горячая, точно смола, зависть.

* * *

Та осень Женю Саблина пощадила. Температура не опускалась ниже семи-восьми градусов до самого конца ноября. Спал Женя на лавочках или под козырьками подъездов, а иногда удавалось попасть и в сам подъезд, но оттуда его обычно быстро выгоняли. Потом настала зима. Резко, без объявления войны. К тому времени, когда город, по обыкновению, разгорелся всякими новогодними гирляндами и шарами, Саблин был искренне уверен, что до весны ему попросту не дожить.

Руки на холоде мгновенно становились деревянными, глаза слезились. Кашляя, Женя выплевывал на снег кровь. Какого-то декабря, неясно какого, но определенно после двадцатого, Саблин впервые угодил в скорую. Вызвали неравнодушные прохожие.

II

– Брат, послушай, – Кирилл, старый добрый друг Саблина, высоченный, косая сажень в плечах, сел рядом с Женей на диван, помолчал. – Я все понимаю, правда, у тебя сейчас тяжелые времена. И я хочу тебе помочь. Мне важно, чтобы ты это понимал, о’кей?

Кирилл замолк и стал ждать, чтобы Женя отреагировал. А Саблину оказалось нечем. Внутри у него на тот момент не осталось никаких других эмоций, кроме бессильной и злой обиды.

– О’кей, – кивнул Женя. – Я все понимаю.

– Прошло четыре месяца. Нам с Алией не жалко, не подумай, но ты четыре месяца тупо сидишь в углу и бухаешь. Я не могу на это смотреть. Нужно брать себя в руки. Не для меня, не для нас с Алией. Для себя. С работой я тебе могу помочь, брат, ты же знаешь.

– С работой? – усмехнулся Женя. – Серьезно? И как ты себе это представляешь?

– Разберемся, – выдохнул Кирилл. – Главное, чтобы ты решил, что пора возвращаться в строй.

Был как будто бы вечер субботы. Тогда Женя потерял последнего из своих друзей.

– Понятно, – сказал он глухо. – Да, ты прав, брат. Надо решать. Я решу. Справлюсь.

– Жека, – Кирилл едва ли не закатил глаза, хотя знал, насколько все это для Жени больная тема. – Ты чего, обиделся?

– Нет, брат, не обиделся. Я благодарен вам за помощь, за то, что приютили. Да, ты прав, времена сложные. Но я справлюсь. Сам, как и всегда.

– Блядь, Саблин.

– Все нормально.

* * *

Целые вселенные научился Женя собирать из обрывков разговоров и фраз. Они признавались в любви, рассказывали друг другу секреты, смаковали подробности чьих-то отношений, нервничали, обсуждали рабочие планы, улыбались и мурлыкали, торопясь домой, орали в трубку благим матом, беседовали сами с собой, отчаянно жестикулируя. И не замечали ничего вокруг.

– Я прошу прощения, – Женя, как обычно, частично перегородил путь прохожему. На сей раз это был высокий парень, ухоженный, в красивом бежевом пальто. – Молодой человек, позвольте обратиться?

Парень остановился, посмотрел на Женю.

– Вы не могли бы мелочью помочь? Сколько есть, сколько не жалко.

Парень сунул руку в карман, выудил горсть монет.

– Держи.

– Спасибо, понимаете, просто…

– Да всякое бывает, – на ходу бросил парень, не оборачиваясь. Наверное, спешил на работу. В теплый офис, наполненный мерным гудением процессоров. Женя тоже раньше работал в офисе. Слушал гудение, запахи, разговоры. Мечтал о чем-то.

К маю первого года на улице Саблин оказывался в неотложке в районе пяти раз. Два раза предлагали пойти в центры для бездомных. Мол, там кормят, поят. Помогут с документами, с работой. Но в центрах на Женю смотрели так же, как и на улицах. В этих сытых взглядах читалось, что Саблин для них существо второго сорта.

– Пить у нас нельзя. Запрещено. Такие правила.

* * *

Квартира отца, насквозь пропитанная запахами сигаретного дыма и протухшей стирки, вызывала внутри Жени чувства, которые он не хотел чувствовать. Сидя на обшарпанной табуретке за кухонным столом и глядя на старика – а тот вдруг будто вдвое уменьшился в размерах, потух, утих, – Женя вспоминал вещи, которые не хотел вспоминать. Стены давили.

– Что ты планируешь делать дальше?

Голос отца тоже стал другим. Хорошо помнил Женя, как в детстве, едва отец заговорит, придя с работы, в коридоре – или в зале, смотря телевизор, или когда курил на кухне, – он весь сжимался, внутри холодело. Теперь все изменилось. Саблин смотрел на скукоженного нервного человека, который выглядел лет на десять старше своего возраста, и пытался разглядеть в нем одну из фигур: или того самого сияющего папу, заполняющего собой все возможное пространство, окруженного звоном, смехом и солнечным светом, или промерзшего до костей, колючего человека с красными от недосыпа и водки глазами, внутри которого жил невидимый страшный зверь, который хотел убить и маму, и Женю. Не получалось ни то, ни это. Перед Саблиным сидел чужой человек.

– Пока не знаю. Мне нужно немного собраться с мыслями.

– Соберешься, положим, – отец вроде бы старался не отводить взгляда, чтобы казаться более грозным, но то и дело, сам не замечая, бегал глазами по кухне, разглядывая что угодно, кроме сына. – И что дальше?

– Дальше видно будет.

– Никакой конкретики, выходит, ты дать не можешь.

– Тебе что, блядь, жалко сына пустить пожить?

Отец молча закурил.

– Нет, не жалко, – он выдохнул плотный вонючий султан серо-белого дыма. – Но мне нужно понимать, какой у тебя план. Ты взрослый мужик, руки и ноги на месте. Месяц, два? Пожалуйста, живи. Полгода? Хорошо, договоримся. Но что дальше? Что и когда ты планируешь со всем этим делать?

Женя в который раз подумал, что ничего подобного Кире старик не сказал бы, мысли такой не пришло бы в его лохматую голову. Старшая дочь всегда оказывалась на первом месте. Кира – правильный ребенок. Всего добилась сама, ко-ко-ко. Уехала в Англию учиться, большим человеком станет. Конечно, не то что «этот второй», который на сдачу.

– Чего ты от меня хочешь? – спросил Женя. – Не понимаю. Вопрос же простой. Можно у тебя пожить? Да или нет? Помоги ты хоть раз по-нормальному. Без предъяв кислых. Можешь?

– Месяц, – ответил отец, затянулся и, задержав дым в легких, слегка покраснел. – Это все, что у тебя есть. В конце концов, можно вон курьером на время устроиться. Я читал, что они, если постараться, нормально зарабатывают.

III

Бытие подчинено правилам, но иногда – нет, не иногда, часто, почти всегда – правила эти превращаются в замкнутый невротический цикл. Ты выполняешь одни и те же действия раз за разом, раз за разом и ожидаешь другого результата. Так Женя Саблин и обивал пороги друзей первые месяцев восемь, надеясь что сейчас-то точно сделал верный выбор и постучал в нужную дверь.

Они говорили:

– Тебе пора.

Женя по глазам видел, что вины за собой «друзья» не чувствовали. Подумаешь, человек окажется на улице. Подумаешь, лишится мизинца на левой ноге, уснув на морозе. Кому какое дело?

Со временем у Жени появились собственные ритуалы и распорядок. Любимой частью светового дня стало время после полудня, когда удавалось набрать монет на бутылку коньяка. Радостно прихрамывая, Женя направлялся в ближайший двор, проверял, много ли там людей, и если находил нужное место, то усаживался обычно на землю чуть поодаль от детской площадки, нервно открывал бутылку – а с ней каждый чертов раз приходилось будь здоров маяться – и жадно прикладывался к горлышку, чувствуя, как сначала рот, затем горло и, наконец, живот наполняются горьким огнем.

* * *

С приводами в полицию, кстати, Жене всю дорогу везло. Удивительно. Саблин видел, как «принимают» других бездомных. Просто что твой мусор или деревяшки, не слушая, не жалея, заталкивают в «бобики» и увозят. Но сам он загремел в участок всего один раз за два года.

– Имя, фамилия?

– Евгений Саблин.

– Где проживаете?

– Нигде.

Задержали «до выяснения». Позвонили отцу. Пока тот собирался, Женя сидел в клетке, словно животное, и корчился от боли в желудке.

– Женя.

На улицу они с отцом вышли затемно. Старик едва плелся, опираясь на трость.

– Ты до чего себя довел? Ты в своем уме?

Молчали. Смотрели друг на друга, чувствуя, что, согласно социальным протоколам, сказать что-то надо, важно ответить.

– Мне не нужна твоя помощь, – отрезал Женя. – Один раз я уже ее у тебя просил.

– Женя!

Но Саблин, ни разу не оглянувшись, ушел прочь.

* * *

Жизнь в цыганском городке, сделанном из мусора и картона, обыкновенно кипела, словно на людном базаре. Тут, дай только желания и средств, можно было добыть все что угодно. Денег на «что угодно» Женя ни разу не скопил, но иногда приходил, пытаясь выторговать скидку.

– Нет, браток, никак.

Человек с золотыми коронками, Арсен, маленький, ростом едва ли не со школьника, и широкий, походил на говорящий железный сейф, а копошащиеся вокруг люди напоминали массовку в кино про постапокалиптическое будущее.

– Может, ноль-три сделаешь? – спросил Женя. – По-братски.

– Нет, сказал же.

На цыганский городок регулярно проводились облавы, но Арсен всегда умудрялся выходить сухим из воды.

Pulsuz fraqment bitdi.