Kitabı oxu: «Подарок», səhifə 2

Милан съехал с тротуара на проезжую часть и остановился на выделенной для велосипедистов полосе прямо перед светофором на углу Франклин- и Хельмхольтцштрассе.

– Тебе потребовалось двенадцать месяцев, чтобы признаться ей.

– Вообще-то твоя мать застукала меня, когда я на автомате выключил кухонное радио, услышав этого горлопана. Я думал, она еще не вернулась из магазина. Как же она разозлилась, когда я рассказал ей всю правду. Для нее это было равнозначно измене с ее лучшей подругой.

– Ха, если бы ты сказал маме правду на первом свидании…

– То я никогда бы не заполучил твою мать. Ютта ни за что не стала бы встречаться с фанатом Битлов. Но в твоем случае речь идет не о таких банальных вещах, как «Битлз» или ссора, Милан. Речь идет о тебе, мой мальчик. О твоей жизни. О том, что тяготит тебя больше всего на свете.

– В том-то и дело. Это делает мою изначальную ложь еще хуже.

Если нормальный человек посчитал себя обманутым из-за того, что ему месяцами лгали о музыкальных предпочтениях, то что должна будет чувствовать Андра, когда узнает, что он скрывал нечто столь фундаментальное, как неграмотность. Благо Андра была настолько понимающая, что он не мог ожидать от нее никакого злорадства. Но Милан упустил момент, чтобы признаться; и со временем позор, сопровождавший его всю жизнь и, как татуировка, въевшийся в характер, становился все сильнее, и особенно перед Андрой.

Несмотря на шум транспорта, он услышал через наушники, как отец зажег сигарету.

– Курить в комнатах запрещено.

– Умничать тоже. Я стою на балконе и сверху смотрю новой сиделке в декольте. Похоже, на подобный номер с Андрой ты уже не можешь рассчитывать.

Его отец вымученно рассмеялся и сам понял, что шутка не возымела желаемого успеха.

– Извини. Я просто хотел тебя подбодрить.

– Не вышло. – Милан подышал на руки, чтобы их согреть.

– Ладно. Как насчет такого: я раздумываю, не дать ли объявление для знакомства. Текст следующий. Мы срочно ищем кого-то для секса втроем. Мы – мужчина, ищем двух женщин.

Стрелка на поворот зажглась, и машина, стоявшая рядом с Миланом, повернула налево на Франклинштрассе. Милану нужно было прямо, и он остался стоять; от холодного ветра, который почему-то никак не мог разогнать туман, у него на глазах выступили слезы.

– Очень смешно, папа.

– Слушай, почему бы тебе не приехать ко мне? Поболтаем за холодненьким светлым. У меня в доме для престарелых…

–…Алкоголь запрещен, а мне сейчас нужно на работу, извини.

– Просто хотел предложить. Кстати, сегодня утром о тебе спрашивал какой-то мужчина.

Милан моргнул. У него засосало под ложечкой.

– Кто?

Еще две машины, подъехавшие сзади, повернули налево, хотя стрелка уже мигала.

– Без понятия. Он не захотел называть свое имя. Я его не видел. Он связался со мной через ресепшен. Голос показался мне знакомым, старый хрыч, какой-то странный.

– Чего он хотел? – Под ложечкой засосало еще сильнее.

– Твой номер телефона, какой-нибудь контакт, но я ему ничего не дал.

В следующую секунду подъехала очередная машина и остановилась на красный свет. С этого момента о продолжении разговора с отцом уже не могло быть и речи. Неприятные ощущения в желудке тоже отошли на второй план. Автомобиль рядом с Миланом полностью завладел его вниманием.

Он и сам не знал, посмотрел ли в сторону случайно или это был неизбежный рефлекс. Зеленый седан «вольво» подъехал к нему практически вплотную и двумя колесами встал на маркировке велосипедной дорожки. Взгляд Милана упал в салон машины. И то, что он там увидел, навсегда изменило его жизнь.

6

В первый момент он решил, что на заднем сиденье играет маленький ребенок и в шутку прижимает к стеклу какую-то рекламную листовку.

Но когда листок на мгновение исчез из поля зрения и за ним показалась голова, Милану стало ясно, что там сидел не малыш, а девочка, которая горько плакала.

Какого черта?..

Ее лицо было испугано. Большие глаза припухли, как у Милана, когда он страдал от аллергии или мало спал. «Цвет хаки», – подумал он, но засомневался – возможно, такой необычный оттенок зрачкам придавало тонированное стекло, за которым плакала девочка. Ее пшеничного цвета волосы были собраны в конский хвост. Розовая заколка со стразами закрепляла челку, открывая лоб, на котором было слишком много морщин для такого юного возраста.

Девочке было максимум тринадцать, но в тот момент, когда их взгляды пересеклись, у Милана возникло ощущение, что ее глаза видели уже достаточно в этой жизни. И он узнал в них еще кое-что.

Самого себя.

В одном документальном фильме рассказывали про психологическую теорию, согласно которой люди всегда испытывают симпатию друг к другу, если в детстве им пришлось пережить похожие душевные страдания.

Вот такое чувство родства, общей связи, сотканной из психологических жестокостей, испытал Милан при взгляде на девочку. И это его очень смутило, потому что он не помнил никакой душевной раны, нарочно причиненной ему в детские годы.

Губы девочки не шевелились. Это была немая мольба. То, что она в страхе хотела крикнуть миру, очевидно, было написано на линованном листе бумаги, который она снова прижала к стеклу. Сложенный пополам лист формата А4, который она в спешке вырвала из школьной тетради.

Крик о помощи?

У Милана на глаза навернулись слезы.

– Я неграмотный, – прошептал он девочке слова, которые должен был сказать Андре. Он бы произнес их громко, даже прокричал, если бы знал, что девочка его услышит – через поднятое стекло, в гуле машин. Потому что из какого-то не поддающегося логике чувства родства он ей доверял.

Это разрывало ему сердце. Она нуждалась в помощи, а он не мог ей ничего предложить. Он понимал ее нужду, но не то, что она пыталась ему сообщить.

Πσϻστν ϻμε.

εωσ με ϻσν ρσδνωελν

Буквы на листе вытворяли перед глазами Милана то, что они делали всегда, когда он рассматривал слова: складывались в неразрешимые загадки. Принимали форму бессмысленных иероглифов.

Он посмотрел вперед, на водителя и пассажира; нужно было сделать это раньше, потому что «вольво» тронулся с места, поменял полосу и рванул в сторону Сити вверх по Хельмхольтцштрассе.

Темноволосый мужчина за рулем, блондинка на пассажирском сиденье.

Милан слишком поздно сообразил, что нужно было запомнить номер машины. Сохранить в альбоме своей фотографической памяти. Вместо этого его беспокоил вопрос, не ошибся ли он – что, если пассажиром был длинноволосый мужчина? И прежде чем Милан успел понять, что свидетель из него получится никакой, задние фары исчезли в тумане.

Кубики на зеркале заднего вида.

Единственное, что он запомнил. Вероятно, знак того, что водитель «игрок» и с удовольствием ставит на гонки.

И похищает детей?

Милан вскочил на велосипед, нажал на педали; увидел, как на следующем углу водитель включил поворотник. Затем «вольво» повернул налево, и в следующую секунду туманная столица поглотила громоздкий зеленый автомобиль с отчаявшейся девочкой на заднем сиденье.

7

Сегодня, Тегель

– Твой отец был прав. Ты ссыкло. Почему ты просто не рассказал все этой шлюхе, твоей Андре?

Милан медлил с ответом, он все еще был под впечатлением того судьбоносного момента в прошлом. Холод напольных плит старой тюремной прачечной, пробиравший его до костей, усиливал воспоминание о том промозглом зимнем дне на Гоцковском мосту. Сырая простыня, которую Зевс дал ему в порыве неожиданного милосердия, особо не помогала. Она едва прикрывала его торс и давно окрасилась в цвет крови.

– Вы не понимаете, – пробормотал он.

Взрослый, который не умеет читать и писать!

Всю жизнь Милана определяло одно-единственное слово – стресс. Стресс у автомата с проездными билетами, когда за спиной нетерпеливо щелкают языком, а у тебя перед глазами скачут буквы и цифры. Стресс в госучреждениях, где ты просишь у служащего разрешения взять формуляр с собой, чтобы спокойно заполнить его дома. Стресс от одного вида книжных магазинов и библиотек, которых он избегал, как наркодилер полицейского патруля. Хотя Милан и слышал о случаях, когда люди избегали стигматизации, решившись признаться в своей неграмотности. Но ему не везло; с ним обращались как с прокаженным, когда на собеседовании для какой-нибудь тупой работы на фабрике он даже не мог найти нужную дверь.

«Вы нормальный, молодой человек? Что с вами не так?»

Не желая больше делать из себя посмешище, Милан научился виртуозно обманывать. Еще в школе он заучивал наизусть аудиокниги по литературе, чтобы не срезаться на чтении вслух. На фабрике по производству шурупов он держал в голове складские номера более десяти тысяч единиц, которые зазубрил с отцом с помощью толстенного каталога, а в закусочной-дайнере рисовал посетителей за столиками, чтобы запомнить их заказы. Но как бы он ни старался, его жизнь, казалось, зашла в тупик. После переезда из Рюгена в Берлин – когда ему пришлось оставить всех своих друзей, а в столице с высокой анонимностью, присущей всем мегаполисам, завязать новые знакомства не получалось, – он жил в постоянном страхе, что его раскроют.

– Почему ты так этому и не научился? – спросил Зевс. Он откинулся на стуле, который принесли его люди, прежде чем закрыть дверь. За которой, вероятно, ожидали следующих приказов, как только их главарь закончит с допросом новенького.

– А ты почему не стал оперным певцом? Я свои таланты не выбирал.

Голос Милана отзывался странным эхом в глухом беленом помещении, где пахло стиральным порошком и чистящим средством.

И блевотиной.

Уже после первых предложений его вырвало, и Зевс заставил Милана вытереть рвотную массу тряпкой, прежде чем тот мог продолжить свой рассказ.

– И ты вообще ничего не можешь прочитать? Даже то, что написано у меня на футболке?

Зевс оттянул небесно-голубую футболку с белым текстом от своей худосочной груди.

Милан помотал головой.

Это отличало его от большинства функциональных неграмотных, которые, по крайней мере, понимали значение отдельных слов и даже предложений, хотя для расшифровки им и требовалась целая вечность. Он же страдал алексией – полной неспособностью овладения процессом чтения, хотя его зрение не было никак нарушено.

– Ни одного слова?

– Нет.

Зевс вздохнул и посмотрел на наручные часы.

– Ну, я рад, что ты не начал свою историю с этой сентиментальной мелодрамы. Вернемся к теме. Так что там с «вольво»?

Милан моргнул. Было достаточно одного упоминания марки автомобиля, как его снова захватило воспоминание о несчастной девочке с загадочным листком.

– Я пытался убедить себя, что ничего ужасного там не было. Ну что я видел? Лист бумаги и плачущую девочку, это могло означать все и ничего.

– Самого главного глазами не увидишь, – произнес Зевс с задумчивым выражением лица, и Милану стало интересно, знает ли он, что цитирует слова Маленького принца «зорко одно лишь сердце». Эту книгу читала ему мама. И действительно, в тот день на мосту сердце взяло верх, и он, следуя интуиции, снова вскочил в седло.

– Я погнался за ними, – сказал Милан и сразу почувствовал себя таким же обессиленным и замерзшим, как тогда. Он буквально ощущал ветер, который приходилось преодолевать в попытке нагнать машину на велосипеде. Пронизывающий ледяной ветер еще сильнее трепал волосы и одежду, когда Милан ускорялся. Не обращая внимания на светофоры и других участников движения, он пересек улицу и по тротуару покатил к Фольксваген-Центру, наугад срезая путь. Он надеялся, что из огромного дилерского и сервисного комплекса, занимавшего целый квартал, есть выезд на Гутенбергштрассе, куда на перекрестке повернул «вольво». И действительно, его смелость была вознаграждена.

Вторым шансом Милан был обязан бесцеремонно припаркованному грузовику для переезда. Седан черепашьим ходом протиснулся мимо него и направился в сторону набережной Зальцуфер. Оттуда на улицу 17 Июня. Автомобиль время от времени исчезал между автобусами и грузовиками, за светофорами или в круговом движении. Но задние фары то и дело вспыхивали в тумане перед Миланом, а будничный берлинский транспортный хаос вокруг Правительственного квартала играл ему на руку.

Погоня закончилась вблизи посольского квартала, недалеко от отеля «Интерконтиненталь» – в популярном для проживания и прогулок районе с таунхаусами и квартирами, которые простые смертные едва ли могли себе позволить.

Милан срезал путь через Тиргартен и на последних метрах снова потерял «вольво» из виду. Он бесцельно колесил по улицам рядом с «Кафе на Новом озере». Хотел уже сдаться и направиться на вечернюю смену в дайнер, как на Раухштрассе едва не столкнулся с этой семьей.

– Семьей? – спросил Зевс, которому Милан вкратце описал свою погоню.

– Да.

Милан тяжело вздохнул. Он отлично помнил, как глупо и нелепо себя почувствовал, увидев отца, мать и дочь. Совершенно выбившись из сил и запыхавшись, он спрятался с велосипедом за деревом и, ощущая себя полным дураком, наблюдал, как трое потащили свои магазинные покупки в маленькую городскую виллу.

Из-за густого тумана Милану казалось, что все происходящее снято на камеру с эффектом размытия.

«Вольво» припарковался перед красным домом из клинкерного кирпича. Вычурными эркерами и башенкой на западном флигеле он напоминал здание из сказок братьев Гримм.

Отец – темноволосый тип а-ля торговый представитель, в мятом костюме и с ослабленным галстуком – нес ящик с лимонадом. Его дочь тащила большую картонную коробку, в то время как хрупкая блондинка жена, которую он увидел только со спины, уже заходила с пакетом в дом.

«Мы ничего не забыли?» – крикнул отец, на что девочка, не оборачиваясь, ответила слегка раздраженным тоном: «Если бы мы купили еще больше, то назывались бы сейчас KaDeWe¹».

– А потом что? – нетерпеливо спросил Зевс.

Милан пожал плечами.

Потом все они исчезли в доме.

– Я был уверен, что сам раздул все это. Навыдумывал черт-те чего, а маленькая нахалка меня просто развела.

– И?

Милан посмотрел на свои руки. Время от времени он сжимал пальцы в кулак, в надежде улучшить циркуляцию крови.

– Затем я поехал на свою смену в ресторан. И так уже опаздывал.

Зевс закатил глаза и снял очки, чтобы протереть их подолом своей футболки.

– Я считаю, ты выбрал очень странный способ, чтобы выпросить утюг в задницу. Каток!

Имя того, кому предназначался приказ, Зевс крикнул в сторону выхода, и действительно – дверь тут же открылась, и жирдяй просунул свою башку в прачечную.

Милан, защищаясь, поднял руку.

– Стойте, подождите! Пожалуйста! Мне нужно еще кое-что рассказать, чтобы вы все поняли. Пожалуйста!

Инстинктивно он пытался отодвинуться от Зевса, но и так уже сидел, упираясь спиной в стиральную машину. Если он выберется отсюда, то больше никогда и шага не сделает в сторону прачечной. Однажды он уже испытывал сильнейшую боль в таком же кафельном помещении. В одиннадцать лет ему в голову пришла грандиозная идея – спрятаться в шахте для сброса белья, которая соединяла чулан на первом этаже с прачечной в подвале родительского дома. Он застрял и в отчаянной попытке высвободиться так неудачно повернулся, что вывихнул плечевой сустав. Родители нашли его орущим на кафельном полу. Тогда он и представить себе не мог, что боль от вывихнутого плеча ерунда по сравнению с издевательствами прожженных зэков.

– Клянусь, я не потрачу ваше время впустую, – тяжело дыша, сказал Милан.

Зевс снова взглянул на часы и свел брови. Поджал губы.

– Хочу на это надеяться. Ради тебя. – Он кивнул Катку, который молча исчез, закрыв за собой дверь. – Тогда включай следующую передачу, Полицейский.

Услышав ироничное упоминание своей старой клички, Милан вздрогнул и невольно схватился за голову; за то место, куда Андра попала бейсбольной битой.

– Не хочу выделываться, но меня уже давно не называют Полицейским, – прошептал он.

Это было много лет назад. В другой жизни. Менее болезненной.

Зевс ухмыльнулся уголками губ.

– А вот это жаль. Твой полицейский приемчик был очень оригинальным.

В следующий момент его взгляд похолодел, лицо ожесточилось и превратилось в непроницаемую маску. Пожилой мужчина нагнулся к Милану и сказал:

– Я, конечно, могу называть тебя убийцей ребенка. Если твоя история быстро не убедит меня в обратном. – Зевс снова посмотрел на часы. – У тебя еще полчаса.

8

Двумя неделями ранее

Милан оказался несправедлив к дайнеру. Обстановка там была далеко не обезличенная и избитая, как он предполагал перед своей попыткой ограбления. Он ведь видел только фотографии в Интернете с обязательным набором инвентаря. То, что все стулья, столы, таблички, даже музыкальный автомат были на самом деле из шестидесятых годов и куплены Халком, директором ресторана, как имущество обанкротившегося дайнера в Лос-Анджелесе, он узнал позднее.

Благодаря этим оригиналам, место было настолько аутентичным, насколько это возможно для американского ресторана быстрого обслуживания в мещанском районе на юго-западе столицы. Даже солонки были с патиной, а Тони, повар, раньше вообще служил в американской армии. Халк мечтал и об официантах-американцах, при этом сам шестидесятидвухлетний любитель ковбойских сапог представлял собой полную противоположность. Родом из города Айзенхюттенштадт, Харальд Ламперт был настоящим, в глубине сердца гордым «осси»², который в детстве как-то сумел пережить все насмешки и издевки из-за своего невысокого роста, практически низкорослости. Сегодня он больше страдал от того, что по-русски говорил намного лучше, чем по-английски. Хотя в его случае не имело большого значения, на каком языке он объяснялся. Халк был таким же разговорчивым, как водолаз во время работы. Пожимание плечами могло быть его единственным вкладом в вечернюю беседу. Гюнтер же – согласно визитной карточке, ассистент руководителя, – наоборот, от души любил потрепаться.

– Wann ist es endlich richtig? Wann macht es einen Sinn?³

Милан опоздал всего на десять минут, но «правая рука» Ламперта уже ждал его в дверях дайнера с видом палача, готового привести смертный приговор в исполнение. Что, впрочем, было не намного мрачнее выражения лица, с которым Гюнтер пребывал в хорошем настроении.

– Группа Ich + Ich⁴, – ответил Милан и припарковал свой велосипед. – Песня «So soll es bleiben»⁵. Полидор 2007.

Гюнтер был стодвадцатикилограммовым колоссом с головой в форме мяча для американского футбола. Своими огромными лапами он мог обхватить крупные тыквы, и ходили слухи, что спортивные костюмы ему шьют на заказ, потому что его толстые руки не помещаются в готовые вещи из магазина.

У них сложился особый ритуал: Гюнтер цитировал Милану тексты из немецких поп-песен. А Милан должен был назвать ему песню и исполнителя, а также грамматическую ошибку, которая раздражала Гюнтера в этом хите.

– Должно быть «когда появится смысл». «Будет иметь смысл» скопировано из американского, и языковые эстеты вроде тебя считают это плохим немецким.

Гюнтер хмыкнул, в очередной раз удовлетворенный энциклопедической памятью Милана, которую тот регулярно снабжал информацией – ему ее вслух читали Сири, Кортана, Алиса, Алекса и другие электронные помощники.

Пар от дыхания напомнил Милану о тумане, в котором он только что гнался за машиной с девочкой. Здесь, в Шмаргендорфе, туман уже рассеялся, зато стало заметно холоднее.

– Слишком поздно, – проворчал Гюнтер, глядя на свои часы.

– Die Arzte⁶, – пошутил Милан, прекрасно зная, что это уже не продолжение викторины. – 1984-й, их дебютный альбом «Дебил», Си-Би-Эс, Шалльплаттен ГмбХ.

– Говнюк, – отреагировал Гюнтер, но улыбнулся, что считалось редкостью. Из-за внешности вышибалы в ночном клубе Гюнтера часто недооценивали. Он получил ученую степень кандидата экономических наук и был не только помощником Халка, но и менеджером сети его компаний, о которой Милан знал только в общих чертах. Кроме дайнера, Ламперт якобы владел еще тремя закусочными, автозаправкой и маленьким отелем в Баварии, но казалось, что девяносто процентов своего времени он проводил в Шмаргендорфе, в полуподвальном помещении, служившим офисом ресторана. Конечно, если Гюнтер его куда-нибудь не вез. Потому что, помимо обязанностей бухгалтера и менеджера, «правая рука» Халка был также его шофером, организатором поездок и советником по безопасности.

Милан по сей день благодарил судьбу, что при попытке ограбления он наткнулся не на Гюнтера. Просто у того был доступ к сейфу и оружейному шкафу, и он вряд ли ограничился бы бейсбольной битой.

– Халк на месте? – спросил Милан, пытаясь протиснуться мимо Гюнтера.

Тот вытянул руку и притормозил Милана.

– Сегодня поминальная пятница, забыл?

Уже три года каждую пятницу директор приносил цветы на могилу своей жены, которую потерял в автокатастрофе. Как правило, в сопровождении Гюнтера. Возможно, тот как раз ждал шефа здесь снаружи, чтобы отвезти на Целендорфское кладбище на Онкель-Том-штрассе. Семейная могила Лампертов располагалась недалеко от могилы Геца Георге⁷.

– Ты вообще знаешь, какого наказания заслуживает тот, кто называет босса Халком? – Резким рывком Гюнтер открыл дверь дайнера, едва не сорвав ее с петель, сделал псевдогалантное движение рукой внутрь ресторана, затем дьявольски улыбнулся и ответил на собственный вопрос: – Оно ожидает тебя внутри, Милан.

9

Четыре часа спустя

– Эй, у вас все в порядке?

Старик не шевелился уже минут тридцать. Возможно, он заснул, но в случае с пожилыми людьми в голову невольно закрадывалась нерадостная мысль, если они – с седыми растрепанными волосами, чуть сгорбившись и поникнув – сидели в дальнем углу ресторана. И не двигались.

Было уже полшестого, и ресторан словно вымер. «Мертвая фаза», как Халк называл переходное время между последними обеденными и первыми вечерними гостями. Гюнтер не преувеличил, когда назвал предстоящую работу «наказанием» для Милана. Отмечающие мальчишник гости оккупировали две трети ресторана, и их нисколько не заботило, что Милан был единственным официантом в дайнере. В любой другой день он бы проклял все на свете. Но сегодня даже не возражал, работа отвлекала его от позорно проваленного сеанса парной терапии, который, скорее всего, ставил точку в их с Андрой отношениях.

Лишь два часа, а также тридцать семь прохладительных напитков, двадцать четыре хот-дога, одиннадцать закусок начос, десять салатов и более двадцати порций ребрышек спустя у него появилась первая возможность передохнуть.

Халк понаблюдал за происходящим минут пятнадцать и, убедившись, что у Милана все под контролем, направился наружу к Гюнтеру. Как всегда молча и с насмешливой улыбкой на губах – он нацеплял ее каждый раз, когда Милан принимался рисовать гостей со значками, соответствующими их заказам. Кружок для гамбургера, черточка для стейка, Х для шейка. К счастью, на электронной кассе нужно было только выбрать картинку блюда, а затем отнести распечатанный чек на стол. Милан не проверял деньги. Он ждал, пока гости встанут и покинут ресторан, затем сортировал купюры и монеты по форме, размеру и цвету и убирал в кассу.

Когда было поспокойнее, как сейчас, он прилагал больше усилий и рисовал гостей по возможности детально. Обращал внимание на особые приметы – родинки, ямочки, шрамы от бритья или обкусанные ногти. Тогда и пар шел от горячей чашки кофе, и свет уличного фонаря падал через окно ресторана на столик номер 19, самое нелюбимое место в дайнере, потому что оно находилось рядом с туалетами. Тем не менее старик сел именно туда.

– Я могу принести вам что-то еще?

Посетитель не взглянул на Милана, хотя тот стоял прямо перед ним. Единственное, по чему Милан мог определить, что мужчина еще дышит, была ложка в его усыпанной старческими пятнами руке. Медленно и бесшумно он помешивал кофе в чашке, которую заказал полчаса назад и из которой еще не сделал ни глотка. Эта странная, немного пугающая картинка врезалась в фотографическую память Милана. Он знал, что должен будет нарисовать это позже, просто чтобы выкинуть из головы. Так же как он воспользовался последними десятью минутами спокойствия в дайнере, чтобы зарисовать эпизод на светофоре.

Благодаря своей способности сохранять воспоминания в виде картинок, ему удалось точно передать глаза девочки с блестящими, как ртуть, слезами в них. Он помнил каждый сгиб на листке с потрепанными краями, который она прижимала к стеклу, а также форму и начертание каждой отдельной, поспешно написанной буквы, которые он мог в точности воспроизвести, не понимая значения сообщения.

Πσϻστν ϻμε.

εωσ με ϻσν ρσδνωελν

– Может, свежий кофе?

Мужчина наконец-то пошевелился и поднял на Милана уставшие глаза с желтоватыми белками. На нем было коричневое шерстяное пальто с протертыми локтями. Он начал его расстегивать – Милан ожидал почувствовать неизбежный запах, сопровождающий жизнь на улице, и удивился, когда в нос ему ударило не облако из пота, мочи, грязи, холодного табака и алкоголя, а аромат пряного дорогого мужского парфюма.

– Нет, спасибо, – сказал старик и, добродушно улыбнувшись, снял пальто.

– Тогда что-нибудь другое? Может, что-то перекусить?

Гость помотал головой и сделал приглашающее, почти элегантное движение рукой.

– Я хотел бы, чтобы вы присели ко мне.

Милан огляделся. Кроме них двоих, в ресторанной зоне никого не было. Халк снова сидел внизу в кабинете, а повар Тони воспользовался ситуацией и курил перед дверью. Но Милан все равно ответил:

– Персоналу, к сожалению, запрещено садиться за столик к гостям.

Мужчина кивнул, как будто рассчитывал на такой ответ. Он пригладил рукой волосы – правда, безрезультатно – и прищелкнул языком, что вызвало у Милана дежавю. На мгновение показалось, что он уже видел этого мужчину.

– Это не займет много времени. Я специально ждал, пока мы останемся одни.

Милан наморщил лоб.

– Зачем?

– Я хочу вам кое-что передать.

Гость приподнял край свитера грубой вязки с красным узором, и Милан понял, что старик снял пальто не потому, что ему стало жарко. Иначе он просто не смог бы добраться до маленькой коробочки, которая лежала у него в поясной сумке.

– Что это?

Мужчина поставил крошечную картонную коробку перед собой на стол. Она была размером с кубик Рубика, белая и без надписей.

Шляпная коробка для эльфа.

– Подарок.

10

Милан рассмеялся:

– Чем я такое заслужил?

Мужчина снова сделал приглашающее движение рукой.

– Откройте.

Милан взглянул в окно: на тротуаре, под навесом соседнего цветочного магазина стоял Тони и, улыбаясь, пялился в экран телефона.

– Мы знакомы? – спросил он.

– Пожалуйста, откройте.

Милану стало любопытно. А так как этот разговор и его возможный поворот были однозначно интереснее, чем перспектива торчать одному за стойкой с блокнотом для рисования, он сделал мужчине одолжение – сел и открыл коробку.

Внутри оказался маленький пластиковый контейнер, напоминавший баночку со жвачками, только запечатанный и неподписанный.

Милан повертел банку в руке.

– Что это?

– Лекарство. Таблетки.

Он быстро поставил упаковку обратно на стол, как горячую тарелку, к которой нельзя было прикасаться голыми руками.

– Зачем?

Мужчина кивнул, но на вопрос Милана не ответил.

– Принимайте по одной каждый день.

Ну конечно, подумал Милан. У старика явно не все дома.

– Очень вам благодарен, но я абсолютно здоров.

– Это не так. – Старик вскинул руку, и Милан, собиравшийся уже подняться, остался сидеть. – Мой вам совет, возьмите эти таблетки, – заговорщически сказал он. – Мне стоило больших усилий принести их вам.

Милан начал сердиться. Посетитель посетителем, но он не обязан нянчиться с каждым сумасшедшим.

– Назовите мне одну причину – почему я должен это делать? – Он задал последний риторический вопрос, чтобы завершить разговор. Но неожиданный ответ старика заставил его замереть на месте.

– Если будете принимать эти таблетки, господин Берг, возможно, вы опять сможете читать.

11

Дело было даже не в чудовищности того, что этот незнакомый пожилой мужчина знал, как его зовут, да еще и владел самой его интимной тайной.

А в том слове, которое он использовал и которое засело в сознании Милана, как заноза под ногтем.

Опять.

– Что вы хотите этим сказать? Я никогда не…

Милан испуганно замолк. В ужасе, что едва не признался постороннему человеку в своей неграмотности. К тому же, что вообще никогда не умел ни читать, ни писать.

Опять сможете читать…

– Думаю, вы меня с кем-то путаете, – сказал он и поднялся.

– Пожалуйста, выслушайте меня. Я сожалею о том, что тогда произошло. Что с вами сделали.

– Я не знаю, о чем вы говорите.

– Да. В том-то и весь ужас. И я хочу это исправить.

Милан схватился за шею, в которой, казалось, застрял десятикилограммовый комок – что еще могло так стянуть горло.

– Вам лучше уйти, – сказал он. Милан интуитивно чувствовал опасность, в то время как его мозг еще искал рациональное объяснение для странного поведения мужчины.

– Я уйду. Но вы ведь будете принимать эти таблетки?

«Ни за что».

– Вы, наверное, ошиблись, – пробормотал Милан. На самом деле ему было ясно – это не совпадение, что старик прямо сказал о его безграмотности.

«Кто еще об этом знает? Кто, кроме моего…»

Тут Милана осенило.

– Подождите… – Он направил указательный палец на старика. – Это были вы? Вы сегодня утром приходили к моему отцу в дом престарелых?

«Кстати, сегодня утром о тебе спрашивал какой-то мужчина… Он не захотел называть свое имя… Голос показался мне знакомым, старый хрыч, какой-то странный…»

– Милан?

Он развернулся к барной стойке. Там стояла Андра, прямо под старыми вокзальными часами, которые показывали ровно 18 часов. Она переоделась в лоскутное платье и джинсы с шахматным узором. Ее волосы были собраны в хвост, помимо носового кольца в неярком свете барной стойки поблескивал пирсинг в брови. Бирюзовая сережка-гвоздик с жемчужиной была новая, видимо, Андра только что это сделала. Скорее всего, самостоятельно, как и все свои пирсинги от пупка до языка.

Милан не заметил, как Андра вошла в дайнер, вероятно, вместе с Тони, который как раз направлялся на кухню. Он не рассчитывал на то, что она придет, – Андра сегодня не работала. Через полчаса в вечернюю смену должны были выйти два студента.

– Можешь подойти на минуту? – крикнула она ему. Ее грустный взгляд подействовал на него как магнит. Она была обижена, ничего удивительного – он бросил ее одну на сеансе парной терапии и все испортил. Перед этим, когда Милан пытался отвлечься, рисуя странного гостя, в нем зародилась надежда, что еще можно что-то спасти. Если Андра даст ему возможность подойти и обнять ее.

И сказать ей правду! Между тем ситуация была для этого абсолютно неподходящая. Он не мог просто так отпустить старика, который уже достал из поясной сумки купюру в десять евро.

– Подождите минуту, я сейчас к вам вернусь, – попросил он странного гостя, не взяв у него ни денег, ни таблеток.