Сергей Сергеевич Аверинцев. Поэты. Хочется произносить это голосом, сосредоточенным на внутреннем свете слов, очищенном от лишних интонаций. Помните баночку крема из болотных трав, попавших однажды в руки несчастной жене инженера, счастливой подруге Мастера? Зачерпываешь, широким мазком втираешь в кожу и обретаешь способность летать. Нет. Плохой пример. Ведьмовские зелья не могут иметь отношение к текстам Аверинцева. Я бы назвала его Принцем литературоведения. Не могу иначе передать вам ощущение богатства текста, его благородства, его духовной чистоты. Высоты. Вот он говорит о поэзии, но это и о нем тоже:
это вообще не «чтение», единственный способ контакта с ней — войти в нее и дать ее словесной стихии сомкнуться над своей головой.
Почему принц? горячий сердцем наследник древнего рода, рода знающих, Аверинцев цитирует поэтов исключительно на языке оригинала. И вы начинаете слышать... понимать... Вы уже сравниваете тесты Ефрема Сирина на древнесирийском с похожими местами из библейский текстов на древнеарамейском, а разве существовала жизнь, в которой вы их не знали? Хочется изучать латынь, армянскую историю, петь псалмы и собирать немецкий фольклор. Иногда, говоря о русских поэтах Аверинцев переходит на язык совершенно (птичий) филологический, и тут вас настигает наконец прозрение: все что вам раньше казалось литературоведением, таковым не являлось, а было так... науч-попом. Итак, о чем книга? О божественной поэзии. О Божественном в поэзии. О даре поэзии. О том, что поэзия не сводима ни к биографии поэта, ни к его времени, ни к литературному моменту.
У поэзии в строгом и узком смысле этого слова всегда имеется еще одно измерение.
О Вергилии. Поэте, почитаемом при жизни как император. При его появлении вставали римские стадионы. Поэт, с которого началась интимность переживаний в поэзии, ее психологическая достоверность. О Ефреме Сирине. По уровня мастерства сравнимом с создателями библейских текстов... О Григоре Нарекаци, гении и святом, что так редко сочетается. О Державине, сделавшем первый шаг от абстрактного к личному в русской поэзии. Сам он даже не заметил произведенного переворота. О Жуковском, самом гениальном переводчике. Да нет, первом переводчике, не только в России, но и в Европе. До него не было переводов, а были только "вариации в духе ...". О Вячеславе Ивановом, единственном истинном русском символисте. О Клеменсе Брентано, обладавшем магической властью над словами и звуками. О Мандельштаме... который боялся до смерти, но не мог быть никем иным, как только Героем. О Честертоне... сегодня католическая церковь рассматривает вопрос о его канонизации. О Германе Гессе. Это отдельная тема. Вам о чем-нибудь говорят 87 выписанных цитат из книги? Они прекрасны... Но читать это целиком еще прекрасней. Не бывает ведь цитат величиной в целую главу, а как жаль...
P.S. Для тех, кто хочет послушать - ссылка в комментарии.
Rəylər
4