Kitabı oxu: «Полеты наяву или во сне. Детектив», səhifə 3

Часть 4

– Сереж, ты что – влюбился в эту чопорную престарелую инженю?

– Да ну вас, Маргарита Николаевна! Она никакая не чопорная и не престарелая, а очень даже приятная дамочка, особенно в разговорах.

То, что наш оперативник запал на Руфь – ничего удивительного. Сереже сорок пять, и он никогда не был женат. И на то были серьезные причины, которые даже меня, уверенную в том, что если мужика до этого возраста никто не «подобрал» – значит, этот мужик вообще не стоит внимания, убедили в обратном. Когда Сереже было двадцать восемь, его мама просто слегла, слегла с тяжелой болезнью. И пролежала с ней почти двадцать лет, умерла только год назад. Все это время Сережа ухаживал за ней, и я считаю, что долгий срок ее жизни – это исключительно его заслуга. Ухаживал так трепетно, нежно и терпеливо, как это может делать только любящий сын. А вот семьей обзавестись за это время ему не удалось – ну какая девушка пойдет на подобное? Чтобы вот так выйти замуж за человека, у которого на руках больная мать? Таких девушек в наше современное время просто единицы. Вот и не получилось у него ничего с семьей. Сережа мать не бросил, но и отношения с прекрасным полом у него не сложились. Работал, заботился о родительнице, большая часть скромной зарплаты уходила на лекарства и разные прибамбасы для лежачей больной, поэтому и одевался он всегда скромно.

Когда его мать отправилась в мир иной, он переживал так, что у нас, посторонних людей, коллег, сердце разрывалось. Он переживал, а мы искренне считали, что наконец-то у него развяжутся руки и может быть – дай-то Бог! – он еще сможет найти себе человека по сердцу.

Поэтому услышав такие его слова о Руфь, я, с одной стороны обрадовалась, а с другой – ну она ему совершенно не подходит, вообще! Со стороны-то виднее…

– Ох, Сереженька! – говорю ему – боюсь, тебя тут будет ожидать сильное разочарование!

– Чего это? Она мне рассказала, что эта бабка держала ее на жестком поводке, но бабки-то теперь нет… Я попросил у нее телефон – она дала.

– Вот как? – удивляюсь я – а что она еще тебе рассказала?

– Ничего особенного. Знаете, я думаю, она не имеет к убийству старухи никакого отношения.

– А вот это неправильно, мой дорогой Сережа. Дама показалась тебе симпатичной, и ты вот просто выкинул ее из списка подозреваемых. А мы не можем допустить такой роскоши. Давай, расскажи мне подробнее о том, что она тебе говорила.

– Ну, она помнит Генриетту с самого младенчества и говорит, что раньше это была счастливая, смеющаяся женщина, сильная, властная и уверенная в себе. Когда умер ее муж, от счастливой и смеющейся мало что осталось, а вот сила, власть и уверенность в себе утроились, если не удесятерились.

– А почему они жили с ней? Почему не могли уйти жить самостоятельно? У Руфины ведь тоже образование филолога?

– Такова была воля Генриетты. Ей нужно было, чтобы Манефа всегда была рядом, хотя Руфь неоднократно просила мать уйти в самостоятельную жизнь. Кстати, Манефа спала и видела, чтобы Руфина стала актрисой, как она сама когда-то мечтала. Мол, у нее из-за внешности не получилось, так хоть у дочери получится. Когда Руфь закончила школу, они вдвоем пришли к Генриетте, чтобы та дала добро и помогла поступить в театральный. Но Генриетта очень разозлилась и сказала, что это не профессия для их благородного семейства. Мол, что это за работа такая – на камеру попой вертеть? И потребовала, чтобы Руфина подала документы в педагогический на филолога.

– Ага, то есть балет – это искусство и совсем не попой крутить, а актриса – это не искусство? – саркастично заметила я – вот так, Сереженька, с помощью каких-то тупых взглядов и ломаются чьи-то судьбы – в данном случае, Руфины. Хотела одного, но тетка настояла на другом. Очередная неисполненная мечта, а потом она и женихов ее всех начала отсеивать. Это ли не причина – убить ее за все то, что она сделала и не сделала? Руфина очень терпеливая, но терпение ее могло кончиться, тем более, мы не должны забывать слова Дани о том, что инвалидную коляску выкинули именно из чувства злости и ненависти. Человек, сделавший это, словно хотел вычеркнуть бабку из своей жизни вместе с ее инвалидной коляской.

– Слушайте, Маргарита Николаевна! – какая-то мысль вдруг озаряет светлую голову Сергея – а если все проще некуда? Кто-то из них узнал о том, что Генриетта всех водит за нос со своей инвалидностью, и просто напросто разозлился, вот и все!

– Тоже неплохой мотив. Тогда сделать это должен был тот человек, который много ухаживал за Генриеттой, терпел все ее капризы и может быть, даже насмешки.

– Тогда я ставил бы на всех, кроме молодняка и этой… Лампы. Уж она-то чересчур терпелива, кроме того, мне кажется, что она хитрая очень и многого добилась от маменьки в плане наследства. Да и не так она и ухаживала за ней, только разговоры разговаривала, а грязную работу делали другие, принимая на себя капризы вздорной и властной старухи.

– Когда же, черт возьми, от нотариуса добьются завещания? – раздраженно говорю я и набираю Даню.

Услышав мой вопрос, Даня невозмутимо отвечает:

– Марго, ну, в данном случае, это не так просто. Нотариус ждет разрешения, постановления, пока рассмотрит все бумаги…

– Он что, намеренно затягивает?

– Да нет. У них же тоже там определенный порядок.

– Сереж – я снова поворачиваюсь к оперативнику – а что насчет ненависти к Генриетте за то, что та вот так просто все разрушила с карьерой актрисы и не дала возможности выйти замуж?

– Тут все просто, Маргарита Николаевна – отвечает он – по словам Руфь ей было… жалко тетку. Мол, не хватало у нее власти, вот она и изгалялась, как могла. Хотя перед ней и так все по струнке ходили. В тот день, когда Генриетту выкинули из окна, она ничего подозрительного не слышала и не видела. Пришла пожелать тетке доброго утра, поцеловала ее и по ее просьбе открыла окно.

– Да, это доказывается отпечатками ее пальцев на ручках… Правда, они смазаны. Думаю, потому что убийца действовал в перчатках и не оставил следов, зато смазал предыдущие.

– Да. Потом она ушла к себе в комнату, где они с матерью просидели все время до завтрака. В нашем случае – пока не поднялась шумиха по поводу выпадения тетки из окна. То есть она подтверждает алиби своей матери и говорит, что никто из них комнату не покидал.

– Тоже самое говорит и Манефа, но этим вряд ли подтверждается их алиби – они родственники и заинтересованы в том, чтобы покрывать друг друга. Слушай, а почему Руфина не работала?

– Она просила у тетки разрешение пойти работать, но той нужно было, чтобы они обе, и Манефа, и Руфина – были подле нее, следили за хозяйством, занимались домашними нуждами. Мол, она могла только им доверять…

– Боже мой! Это практически жизнь взаперти…

– Да. Когда я спросил, не было ли за теткой каких-либо странностей в последние дни, она ответила, что ничего подобного не замечала. Про имя Офелия ничего не слышала. Что касается отношений в семье… Говорит, что Генриетту все уважали и боялись, мол, такая форма любви, основанная на страхе, поклонении и восхищении.

– Она кого-то подозревает в убийстве?

– Маргарита Николаевна! Все члены этой семьи будут утверждать, что никто из них не мог этого сделать. Никто не будет голословно говорить на кого-то – что это именно он или она совершили подобное. Они осторожны…

– Знаешь, Сереж, я буду симпатизировать тому из них, кто первый это нарушит – вот то, про что ты сейчас говоришь. Слушай, ну а у нее какие отношения с остальными членами?

– Она мало с ними общается. Сидит и читает Библию днями в комнате…

– Господи, ну что за монашки-то они обе?! Что мать, что дочь… Она читает Библию – и вот так согласилась обменяться с тобой телефонами?

– Ну, Библия и общение – это разные вещи – задумчиво говорит Сергей.

– Слушай, будь с ней осторожен. Мне кажется, у них с Манефой не все дома. Скажи, она знала про завещание Генриетты?

– Нет. Ей было все равно. Говорила, что без куска хлеба не останется. И кстати, обмолвилась, что ее мать разговаривала с Генриеттой по поводу завещания, но о чем конкретно – она не знает.

– Вот тебе и ну! А Манефа сказала, что она не вела с сестрой таких разговоров. Врет, что ли?

– Может, проверить? Спросить у нее, например.

– Конечно, спрошу. Не нравится мне эта семейка – сильно много тайн. И до сих пор непонятно, зачем Генриетта скрывала то, что она здорова и притворялась инвалидом. Кстати, а что эта дамочка думает по поводу того, зачем Генриетта собрала у себя дома всю семью?

– Говорит, что хотела, чтобы все были рядом – дети, внуки…

– Ну Букингемский дворец, не иначе.

– Вот зря ты так, Марго! У них, как у царственных персон, все было по времени, все расписано, причем у самой Генриетты тоже. Она жизни без этих списков не мыслила – я вижу, что глаза Сережи смеются.

– И зачем только все это нужно? Нельзя просто жить, наслаждаясь жизнью? Интересно, были те, кому не нравился этот уклад?

– Руфь говорит, что молодежь и Лампа пытались бунтовать.

– Если учесть, что Генриетта любила Лампу и души не чаяла во внуках – она могла на эти бунты просто закрывать глаза.

Когда разговор с Сережей окончен, и у меня есть вся информация про Руфь, я вдруг понимаю, что скорее всего, этими допросами мы ничего не добьемся. То, что они грызутся между собой – ничего странного для такой большой семьи. Другое дело, когда их касается вот такая ситуация – тут они друг за друга горой. То есть нужно искать какие-то слабые стороны каждого члена. Наверняка бабка тоже эти слабые стороны нашла, хотя на самом деле, слабая сторона тут одна – наследство. Возможно, кто-то бунтовал против съезда всех членов семьи в одно «логово», и тогда капризная и властная Генриетта дала понять, что всех, кто будет ерепениться, ждет потеря наследства.

Звонит недовольный Даня и говорит о том, что оперативники привезли чуть не целый вагон перчаток из дома Генриетты, но среди них нет тех, которые могли бы оставить свои следы на месте преступления. Никаких следов пыли с коляски Генриетты, никаких следов ее потожировых или одежды – ничего!

– Блин, столько времени убил на эти перчатки – и ничего, представляешь?! – сокрушается Даня.

– Как бы не пришлось всю одежду членов семьи проверять – говорю ему я – ведь кто-то из них это делал в одежде, и на ней должны сохраниться следы пыли с коляски, например, или следы самой Генриетты…

– Это очень трудно, Марго. Преступник может объяснить это тем, что например, мыл ее коляску или что-то подобное соврать.

Я все еще ломаю голову над личностями Руфины и ее матери, когда приезжает Клим.

– Ну, что? – спрашиваю я в нетерпении – врач сказал тебе, зачем он подыгрывал Генриетте?

– Хм, знаешь, он довольно долго отнекивался тем, что не может давать такую информацию – клятва Гиппократа, то да се… Но когда я пригрозил ему тем, что сейчас он поедет в СК и будет объясняться там, а также тем, что вероятно, таким поведением он способствовал убийству, он сдался и рассказал мне… Очень мало рассказал, только то, что знал сам и не более того.

– Ну, и? Почему Генриетта пошла на такой шаг? Как уговорила его сделать ее инвалидом? Как скрывала все это столь долгие годы?

– Он сказал, что истиной причины он не знает, хотя Генриетта утверждала только одно – она делает это только по той причине, что боится одного из членов семьи.

– Вот как? И кого же именно? И почему боится?

– Он не знает…

– Вот черт!

– Да. Говорит, что Генриетта утверждала, что ее хотят убить…

– Бабка просто из ума выжила. Потому что можно подумать, что если бы она стала инвалидом – убийца отказался бы от своих планов.

– И не говори.

– То есть по его словам, она стала якобы инвалидом, потому что боялась за свою жизнь?

– Да. И хотела со временем вывести преступника на чистую воду.

– И при этом ни слова не сказала, кто же он?

– Вот именно. Обмолвилась, правда, что ее завещание – как кость в горле кое-кому, и потому она боится.

– Ну, если все это правда, то я даже не сомневаюсь, что это Гурий – он кажется мне наиболее мерзким и скользким типом.

– Марго, ты сто раз говорила, что нельзя опираться на личные ощущения… Кстати, он говорит, что ничуть не удивлен, что Генриетта ни разу не спалилась с тем, что она не инвалид – она была очень сильной, хитрой и выносливой.

– И его не удивило то, что за десять лет она так и не разоблачила того, кто якобы хотел ее убить?

– Говорит, что он спрашивал ее о том, когда она намерена закончить с этим театром, а Генриетта сказала, что ей по душе эта роль – теперь она знает все о своих родных и близких. В том числе и то, кто как к ней относится, и кто что о ней думает.

– Знаешь, я больше чем уверена, что она приплачивала этому деятелю за молчание. Он часто к ней приходил?

– Раз в месяц. Они закрывались в комнату, никого не пускали, и где-то в течение получаса делали вид, что он ее осматривает.

– А был кто-то, кому это не нравилось?

– Говорит, что Аполлинария была недовольна этим. Ему кажется, что он вообще ей не нравился.

– А она когда-нибудь рассказывала ему о членах своей семьи, об отношениях внутри семьи?

– Он говорит, что отношения в семье были нормальными, вроде бы. Либо же ему, как человеку постороннему, многое не показывалось. Но утверждает, что больше всех за бабулю переживала Аполлинария и родная сестра Манефа, остальные только шутили, смеялись вместе с ней, но вот чтобы беспокоиться всерьез о ее здоровье – нет.

– Да уж… Ну, и семейка – одни тайны и загадки, и имена эти идиотские. Знаешь что, Клим…Меня среди всех этих членов семьи очень интересует одна личность – Злата, жена Гурия. Когда я разговаривала с ними всеми вместе, Лампа утверждала, что Злата изменяет мужу и кроме того, ненавидела Генриетту. Нужно выяснить, так ли это. Кроме того, дочь Аполлинарии и Гурия, Лукерья, потеряла ключи незадолго до преступления, и я очень бы хотела знать – это случайность или все же нет. Возьми на себя четырех горничных, они, как правило, очень многое знают и могут рассказать интересные вещи.

– Хорошо, Марго. Сегодня от рабочего дня еще остается время, поэтому начну прямо сейчас.

– О'кей, Клим, я буду ждать от тебя результатов.

Он было уходит, но от двери поворачивается ко мне и говорит:

– Знаешь, Маргарита, мне кажется, что Генриетта разозлила этого человека, убийцу, какой-то новостью, потому он так и поступил с ней. Это порыв, аффект…

– Клим, ты забываешь о том, что убийца специально подстроился под то время, когда энергетическая компания выключила свет. Нет, это продуманное преступление, Клим, холодное, расчетливое убийство. Или ты думаешь, что он специально пошел к бабке во время выключения света, сделал так, чтобы она его разозлила, и выкинул несчастную старуху в окно?

– Умеешь ты убедить – усмехается Клим – ладно, я уехал.

– Удачи!

Он уходит, а я думаю о том, что либо Генриетта помешалась на старости лет, и у нее была мания преследования, либо… Действительно существовал член семьи, от которого она чувствовала особую угрозу. Только вот кто это? Можно исключить родных дочерей – они точно навряд ли представляли для нее опасность, да и сестра амебная – вряд ли, вместе со своей Руфиной. Им-то как раз смерть Генриетты была невыгодна – они жили за счет нее. А вот все остальные, например, зять, муж Аполлинарии, Иннокентий Савельевич Дубинин – у него вполне мог быть мотив отправить тещу на тот свет. Например, он очень любит жену, а Генриетта капризничала, доводила дочь, вот он и пошел на преступление, чтобы избавить ее от этого. Или вот жена Гурия – Злата Сергеевна Соболевская, вполне могла расправиться с властной, капризной, надоевшей свекровью. Да и сам Гурий… Он весь в маменьку – такой же властный, жаждущий управления над людьми и финансами, а тут власти маловато, мамаша наверняка требовала отчета за каждую копейку, недаром же был приходящий к ней юрист, который периодически проверял корпорацию. Видимо, Генриетта боялась, что Гурий пустит по ветру состояние отца.

Еще можно подозревать молодежь. У молодых сейчас психика совсем неустойчивая, да и хотят они всего, много и сразу, так что приложить бабулю на капот моего автомобиля кто-нибудь из них вполне мог.

– Марго! – Даня нарушает мой мыслительный процесс – слушай, смотри, что я обнаружил.

Он достает рабочий планшет, на экране которого одна из баночек тех БАДов, что принимала Генриетта – в этой баночке лежали вот эти капсулы с БАДами. Я изучил их содержимое и выяснил, что верхние капсулы отличаются по составу от нижних.

– А именно? – настораживаюсь я.

– В этих шести верхних капсулах снотворное, аналогичное тому, что она принимала.

– Вот это новость! То есть кто-то напичкал шесть капсул снотворным, положил их сверху, зная, что Генриетта каждое утро принимает эти витамины, и таким образом обеспечил старушке глубокий сон?

– Именно так! И сделать это он должен был накануне вечером, чтобы избежать смешивания капсул в упаковке или риска того, что кто-то выпьет еще эти витамины, кроме Генриетты, ну и также того, что она будет принимать снотворное в течение шести, например, дней. То есть кто-то купил подобное снотворное, взял вечером капсулы бабки, вскрыл шесть штук, раздробил таблетки и сунул их в капсулы вместо содержимого. Преступник тщательно готовился к преступлению, и чтобы перестраховаться, начинил именно шесть капсул – видишь, они ложатся в баночку почти в два слоя. Таким образом отсутствовал риск того, что Генриетта вместо капсулы со снотворным возьмет капсулу с витамином.

– Весело! – говорю я и тут же звоню оперативникам – ребята, мне нужны записи с камер видеонаблюдения за день накануне убийства Генриетты. Постановление у шефа, записи изъять.

– Ты всерьез думаешь, что они сохранились, эти записи? Думаешь, преступник не позаботился о том, чтобы их уничтожить?

– Дань, я прекрасно понимаю, что сразу должна была это сделать. Ощущаю себя бараном. Ладно, будем надеяться на удачу. А есть возможность отследить, где приобреталась эта партия снотворного, в какую аптечную сеть ее отправили?

– Я попробую, Марго, но слишком уж не рассчитывай на успех – снотворное довольно распространенное.

– Но все же… Чем черт не шутит…

Он уходит, а меня не оставляет в покое мысль, что бабуля была не так и не права, когда боялась кого-то из членов семьи. Только вот зачем ей нужна была эта инвалидность? Тот, кто хотел ее убить, думал, что будучи инвалидом, она не представляет опасности? Но почему?

В этом деле все больше вопросов и пока ноль ответов. Семья стоит друг за друга горой, даже молодежь…

– Слушай, Маргарита, приди ко мне – это опять Даня.

Видимо, что-то нарыл, и я этому рада. Чем больше будет фактов, тем лучше. Прихожу к нему, он сидит за компьютером и что-то нервно проверяет.

– Слушай, кто там у тебя следующий на допрос?

– Гурий, само собой.

– Очень вовремя. Смотри – говорит мне – я проверял отсутствующих во время преступления членов семьи на предмет их местонахождения. Получается, из дома уехали раньше времени трое мужчин: это Гурий, муж Аполлинарии Иннокентий, и сын Гурия Самуил. Кроме того, дочка Аполлинарии тоже отсутствовала – она уехала на тренировку. Остальные были дома. Так вот, Иннокентий, судя по сигналу его телефона, находился в офисе, в своем кабинете, он у него в самом конце коридора. Иннокентий является начальником отдела по работе с поставщиками, у него в делах комар носа не подточит. Дальше – Самуил, он также, согласно сигналу мобильного, был в офисе и проводил совещание. А вот тут внимание – совещание должен был проводить Гурий, но он почему-то отсутствовал. Согласно сигналу его телефона, он уехал вот сюда – Даня ткнул в экран компьютера.

– А что здесь находится? – спрашиваю его я, потому что понимаю, что это отнюдь не местоположение их дома.

– Жилой дом, современный, недавней постройки с камерами у подъезда.

– И какого же лешего он там делал, в этом доме?

– Вот это самое главное! Я на всякий случай запросил записи с камер видеонаблюдения и смотри, что интересного нашел!

Даня переключается на запись, я внимательно смотрю, что происходит на экране, и у меня непроизвольно вырывается возглас:

– Опаньки! А это уже попадалово!

Часть 5

– Ну что, Гурий Александрович, присаживайтесь. Разговор нам предстоит длинный, так что в ногах, как говорится, правды нет!

Этот чопорный, и в тоже время по-мужицки простой мужчина пришел ко мне на следующий день по повестке. Мне он не нравится от слова совсем, и честно говоря, я бы с удовольствием передала его на допрос Климу, но у Клима сейчас и так очень «горячо», он ездит беседовать с горничными и выясняет еще попутно кучу других вопросов.

– Ну, о чем нам с вами говорить? – громыхает Гурий – у меня в корпорации дел полно, а тут вы с вашими разговорами!

– Гурий Александрович! – да уж, никогда не встречала людей, которые способны вот так меня взбесить – я хочу вам напомнить, что кто-то убил вашу мать! У вас совесть есть? Какая корпорация? Сейчас все ваши силы и силы вашей семьи должны быть направлены на поимку преступника. Ах, простите, я забыла, есть важный фактор – наследство, которое вам достанется! Видимо, поэтому вам стало пофиг на того, кто это сделал, верно?!

– Вы что себе позволяете! – он стукает кулаком по столу и встает. Этот мужик в два раза меня выше, но я его совсем не боюсь. Чем больше шкаф, тем громче будет падать.

– Сядьте, Соболевский!

– Я буду жаловаться!

– Вперед! Такие, как вы, трусливо прячут свой хвост, и достают его только тогда, когда начинает пахнуть деньгами. На большее вы не способны! Итак, мы будем говорить и говорить будем долго, пока я не решу, что выудила из вас достаточно для того, чтобы продолжить расследование. И вопрос первый – объясните мне пожалуйста, что это такое?

Я разворачиваю ноутбук и показываю ему на экран.

Гурий, 45 лет

Я всегда восхищался своей матерью и отцом – наша семья была для меня самым настоящим эталоном. Да и как не может быть примером для кого-то красивая, ухоженная, темпераментная и талантливая балерина и властный, строгий, успешный коллекционер и нумизмат, основавший крупную компанию и умевший удержаться на плаву в самые сложные времена?

Сколько нас помню, мы всегда переезжали с места на место – дедушка, что называется, «держал нос по ветру», и всегда чувствовал, когда приходило горячее время перемен и нужно было уехать за границу или вернуться назад. Отцу он всегда говорил, что жить можно где угодно, но только временно, а вот настоящий бизнес с прибылью можно вести только в России. Я был старшим в семье и с самого рождения меня приучали к ответственности за свою семью и за близких. Таков был и мой дед, и мой отец. И честно говоря, я вообще удивлен, как маме позволили стать балериной. Впрочем, мама могла настоять на чем угодно. Дедушка в ней души не чаял.

После моего рождения она довольно быстро вернулась на сцену, отдав меня на попечение различных нянек, которые любили меня (или только делали вид). Скоро родилась Аполлинария, а потом и Лампа. Я люблю своих сестер, но более всего, я должен их защищать и оберегать. Так меня учили. В нашей семье женщинам всегда была отдана роль домохозяек, только моя мать была исключением. А вот дед следовал старой доброй немецкой традиции: «Kinder, Küche, Kirche», и я с ним согласен в этом. Женщина должна заниматься домом, детьми и… мужчиной. Должна быть для него красивой, ухоженной, заботливой. Поэтому, зная, что моя мать переломила это, я всегда ею восхищался.

Сестры мои, Аполлинария и Лампа, тоже закончили образование, но не для того, чтобы работать, а для того, чтобы просто это образование иметь. Девушка из порядочной семьи с семейными традициями и ценностями должна быть образована. Выучились они на филологов – в нашей семье это почти традиционно, правда, Лампа жутко сопротивлялась, но она всегда была не от мира сего – свободная художница, почти травести, она только и привыкла, что бунтовать и не принимать точку зрения матери и отца. Но тут ей пришлось смириться. Впрочем, свое художничество она не бросила, и по сей день продолжает что-то там калякать, завесив все стены своей комнаты какими-то дикими рисунками. Скажу так – таланта у нее ни на грош, зато самомнения чересчур много.

Вот Аполлинария – та совсем другая. Настоящая дочь своей семьи. И мужа ей нашли под стать – привыкшего работать на благо жены и детей (в данном случае, нашей семьи), послушного и признающего свое право на второстепенную роль. Правда, дети у них конечно… это что-то с чем-то… Ну, какая из Луши толкательница ядра? Хотя, говорят, она достигла на этом поприще определенных успехов. Но вот ни за что никто не подумает, что их сын Филарет мечтает пойти по бабкиным стопам и стать балеруном. Пфф… Самый мой плохой сон, честно сказать, и совсем не мужское дело. Сейчас эта будущая звезда балетного искусства ходит в начальную балетную школу, Аполлинария платит за его образование просто бешеные деньги. Подозреваю, что либо она сама посоветовала ему этот путь, чтобы сделать приятное маме, либо сам Филарет настолько продуман, что решил таким образом самостоятельно подобраться к бабке поближе. Не мужское это дело – прыгать разные там, как их – па-де-де или крутить фуэте…

То ли дело мой единственный сын Самуил – уже сейчас, в столь молодом возрасте, получив блестящее образование экономиста, он потихоньку-помаленьку становится настоящим воротилой бизнеса, опытным и беспощадным к конкурентам. Он способен, серьезен, немногословен и красив. У нас в роду вообще все мужчины очень привлекательной внешности. Да и женщины неплохи, но вот на Манефе с Руфиной природа отдохнула. Честно сказать, я совершенно не уважаю тетку и ее дочь. Это из тех пиявок, что присосались к более сильным и будут сидеть на их шее, пока эти «сильные» не уйдут в мир иной.

Я слышал историю о том, что якобы Манефу специально во всем ограничивали, только лишь для того, чтобы она навсегда осталась при сестре помощницей. Но верится в это с трудом – захотела бы, взбунтовалась и давно ушла, забрав с собой дочь. Не думаю, что дед с бабкой навсегда прокляли бы ее и не приняли в дальнейшем. Поерепенились бы – и все, как-никак, младшая дочь, да, не совсем от мира сего, но все же любимая. Дедушка с бабушкой вообще любили своих дочек и старались обеспечить им достойное будущее. Я горжусь своей семьей. Она – пример старых российских семей со своими моральными устоями, традициями и принципами. Надо, чтобы таких семей было больше.

Я внимательно слушаю Гурия и думаю о том, что если бы у меня были такие «ценности» в семье, я бы давно повесилась. Слава Богу, что в моей не было вообще никаких ценностей, что впрочем, тоже не есть хорошо, и я, честно говоря, вообще стараюсь не вспоминать ту прошлую жизнь. У меня эти воспоминания вызывают скорее содрогание, нежели какие-то другие эмоции.

– И вы считаете это нормальным? – спрашиваю его я, хотя какое мне дело – у вас женщины в семье сидят в четырех стенах и только и делают, что занимаются домашними делами и детьми.

– А еще наши женщины ходят в фитнес-клубы и СПА-салоны, ухаживают и следят за собой, воспитывают детей и вечером встречают мужей при полном параде, и кормят их вкусным ужином, а не уматываются в край на работе, и не прутся с полными пакетами продуктов домой, чтобы после тяжелого рабочего дня еще готовить ужин и ублажать вторую половину. Наши женщины отдохнувшие и счастливые – он с иронией смотрит на меня – не думаю, что у вас возник бы вопрос – увольняться или нет, если бы вам предложили такую жизнь.

– Я люблю свою работу – с усмешкой говорю ему и зачем-то добавляю – мне доставляет особое удовольствие сажать в тюрьму тех, кто думает, что он успешно избежит правосудия.

– Вы маньячка – хмыкает он – не хуже ваших преступников.

– И вы не представляете, сколько я их пересажала. Ладно, продолжим. Итак, отец умер, мать обезножила, а вы стали фактически владельцем корпорации. Не обидно было, что в ваши полномочия не входят крупные финансовые операции?

– Да вы о чем говорите?

– Мы внимательно изучили то, что вы можете делать, а чего нет. Мне кажется, вы мечтали о просторе действий, и о том, как будете владеть всем этим – корпорация достаточно крупная. Вы любите деньги, а потому могли подумывать о том, как бы скорее стать хозяином всего, что у вас есть, а как будто бы и нет.

– И поэтому я, по-вашему, отправил на тот свет свою мать? Более глупее ничего не слышал. И потом – у меня есть алиби!

– Да, давайте продолжим про ваше алиби. Итак, что это, Гурий Александрович?

Я снова тыкаю в экран, на котором мужчина в черном костюме и белой рубашке с черным галстуком-бабочкой, и в черных очках на носу, встречает выходящего из машины Гурия, оглядываясь, как завзятый шпион, по сторонам.

– Это – говорит он нетерпеливо и нервничая – это мое алиби! Если ваши эксперты раскопали подобное, то они должны были раскопать и то, что по этому адресу я пробыл до тех пор, пока мне не поступил звонок от Аполлинарии.

– Но вы расскажете мне, чем занимались по этому адресу? Вдруг там что-то незаконное?

– Я приезжал к другу. Остальное вам знать необязательно. Там нет ничего незаконного, я уважаемый человек, и не допущу чего-то компрометирующего в своей жизни.

– Ладно, оставим это – говорю ему, мысленно поставив себе «галочку». Интересно будет вернуться к этому вопросу позже – давайте поговорим о завещании. Вы знали о том, что оно есть и знали ли его содержимое?

– Я знал, что завещание есть, но мать никому о нем не рассказывала. Любой из нас принял бы любое ее решение, потому мы не лезли в это. Тем более, в нашей семье не принято бросать своих, и конечно, никто бы никого не бросил, если бы, например, кому-то ничего бы не досталось.

– А вы думаете, такие люди есть?

– Думаю, что это Манефа и Руфина. Они многое сделали для семьи, но все время жили на халяву, так что считаю, что мать не упомянула их в завещании.

– Скажите, вам что-нибудь говорит имя Офелия?

– Нет. Не более, чем то, что это литературный герой.

– Скажите, а вы слышали, чтобы хоть кто-то из близких говорил с вашей матерью о завещании?

– У нас такое непозволительно.

– Да? А вот до меня дошли слухи, что она разговаривала об этом с Манефой?

– Ну, я ничего об этом разговоре не знаю. Возможно.

– Скажите, это правда то, что сказала Евлампия про вашу жену? То, что Злата Сергеевна ненавидела вашу мать?

– Нет, неправда! – в его голосе послышались раздраженные нотки – да, они не слишком тепло относились друг к другу, но жена не ненавидела мою мать! Все это ерунда!

– А почему они относились друг к другу не очень хорошо?

– Потому что я единственный в семье, кто выбрал себе спутницу жизни сам. Даже мать с отцом поженились по договоренности, это потом уже у них возникла большая любовь. А я сам нашел Злату и настоял на том, что эта женщина – моя судьба. Но мама воспринимала ее в штыки только потому, что я не послушал их.