В любви то радостно, то больно

Квартира была однокомнатная, малогабаритная, но ухоженная, уютная. Повсюду стояли растения в горшках. Насыщенный цветочными ароматами запах и своеобразный интерьер подсказывали, что живёт в этом царстве чистоты и комфорта молодая женщина, причём одна.

Теперь он мог внимательно рассмотреть таинственную пассажирку.

Фёдор был в полном восторге от увиденного. Удивительно, но его совсем не расстраивала разница в возрасте. Её доверчивость и жизнерадостность бросались в глаза.

– Раздевайтесь, я дам вам махровую простыню, запущу стиральную машинку, и начнём пировать. Чай с лимоном, сухари и сколько угодно сгущенного молока. Я сладкоежка.

– Я бы съел что-нибудь посущественнее. Скоро сутки как ничего не ел.

– Могу предложить гречневую кашу с молоком и малиновым вареньем, только подождать придётся, а пока бутерброды с сыром и… или яичницу с беконом.

– Не отказался бы от того и другого. Всё на стол мечите.

– Решено. Вы в душ, я готовлю. Наедаемся от пуза, и ложимся спать.

Ангелина и Паулина Леонтьевна перезванивали друг другу всю ночь, почём зря чехвостили непокорного зятя, посмевшего проявить самостоятельность.

Фёдор не вернулся.

И на следующий день тоже.

Через месяц он подал заявление на развод и забрал из неприветливой квартиры пожитки. Проклятия жены и тёщи были ужасны, но его подобные мелочи нисколько не беспокоили: он был счастлив.

В однокомнатной квартире Фёдора ждала Зоенька. Действительно ждала, минуты считала до его возвращения, сервировала стол настолько изобретательно и изысканно, что сама трепетала, возбуждаясь избытком положительных эмоций в порыве творческого экстаза.

Когда Фёдор ел, она не могла оторвать взгляд, испытывая такие яркие эмоции, что не заметить её крайне возбуждённого состояния было невозможно.

Любимый отодвигал тарелку, вытирал губы и усаживал девочку на колени.

Он знал, чувствовал, чего ждёт его милая кошечка.

Фёдор спас Зою от переохлаждения, а она его от эмоционального смятения и полного крушения иллюзий. Кто знает, возможно, судьба преднамеренно выбрала такой извилистый путь, чтобы создать в не очень уютном пространстве уголок благоденствия и счастья.

Без тебя, без тебя, без тебя…

Я останусь слезою на мокром стекле,

Если сдавит виски в ожидании вздоха…

Это я наконец осознала, что мне

Без тебя и с тобой – одинаково плохо…

Жюли Вёрс

Мама Эрики была натурой сентиментальной, чувствительной и романтичной, хотя жизнь совсем не баловала её. Муж – человек циничный, скупой и грубый, болезненно ревновал к каждому столбу, требовал тотального подчинения. Однако со стороны женщина выглядела вполне счастливой.

Она создавала сказки в любой ситуации, заселяла их выдуманными персонажами, декорациями и событиями, в которых жила, не обращая внимания на незавидные будничные реалии. Приблизительно в том же ключе Азалия Леонтьевна воспитала и любимую девочку, пробуждая в ней склонность к творческим фантазиям и романтическим выдумкам.

Читала Эрика много: в детстве сказки, позже любовные и приключенческие романы. Её любимым занятием были прогулки в сумерках, когда загораются звёзды, и ещё цветные романтические грёзы с закрытыми глазами в плотно зашторенной комнате с выключенным светом.

Девушка умела создавать в мечтах яркие объёмные миры с выдуманными друзьями, преданными подругами и конечно с выдуманными персонажами любимых, образ которых менялся с возрастом.

Оскар в её жизни появился внезапно, но не случайно, как считала Эрика: она не верила в совпадения.

Юноша влился в школьный коллектив в выпускном классе, почти в середине учебного года, и был именно таким, какого она намечтала в воображаемых приключениях, разве что одет несколько иначе, более небрежно, но ведь это совсем не важно.

Эрика опознала суженого развитым за годы скитаний по иллюзорным мирам внутренним чутьём моментально.

Как же давно она любила этого удивительного человечка: наверно всегда.

Улыбка, жесты, взгляд, голос – всё было родное, до боли знакомое. Сигналов и индикаторов, свидетельствующих о том, что юноша создан провидением исключительно для неё в поведении Оскара так много, что невозможно было поверить в иное предназначение их встречи.

Чем больше Эрика наблюдала за новым одноклассником, тем сильнее убеждалась в некой таинственной связи, в духовном и физическом родстве, в симпатии.

Он был воплощённым  идеалом, практически совершенством.

В мечтах девушка вела бесконечные диалоги с новым другом, задавала ему тысячи вопросов и получала на них ответы. С ним же прогуливалась по тенистым набережным, залитым яркими закатными красками, по расцвеченным огнями сумеречным аллеям городского парка, по солнечным полянам и склонам живописных холмов.

Конечно же, всё это происходило в фантазиях.

Виртуальный Оскар держал девушку под руку, с вожделением и любовью глядя на Эрику.

Она с наслаждением вдыхала его терпкий запах, слушала биение неравнодушного сердца и сбивчивого от волнения дыхания.

Так девушка представляла себе совместные прогулки. Ей нечего было стыдиться. Ведь она по-настоящему влюблена.

В эти часы и минуты они были так близки, практически одно целое.

Единственное, в чём Эрика никак не могла себе признаться, что с замиранием сердца ждёт ответной активности от реального Оскара, который ни сном, ни духом не ведал о её романтических фантазиях, разве что иногда чувствовал проницательно заинтересованный взгляд, к которому относился равнодушно.

Оскар не был избалован близостью с девочками, не был знаком с азбукой обольщения и флирта, к тому же понятия не имел о том, почему, зачем и как нужно отвечать на интимные сигналы.

Девушке казалось, что только слепой может не заметить, как она старается привлечь его внимание к своей персоне, как из кожи вон лезет, посылая на чувствительные антенны его сенсоров секретные сообщения и любовные шифровки, прочитать которые обязан каждый уважающий себя персонаж из мира сказочных грёз.

Эрика страдала, изводя себя трансформацией желаний в сновидения и мечты. Она была влюблена и в то же время злилась на несообразительность Оскара, на его духовную и физиологическую слепоту.

События в обители грёз развивались куда быстрее и романтичнее, чем на самом деле.

Спустя месяц Эрика не могла уже скрывать свои пламенные чувства.

Девушка была слишком откровенна в проявлении симпатии или юноша наконец поймал эфирные флюиды чувственного любовного нектара, щедро источаемого всем её существом – неважно. Сначала между ними проскочила слабая озорная искорка, затем молодые люди обменялись сигналами обоюдного интереса, после чего события понеслись вскачь.

Мир вокруг них стремительно вертелся, как кабинки качелей и каруселей в парке аттракционов. Молодые люди не успели пристегнуться, прежде чем испытали последовательно и переменно череду гравитационных перегрузок романтического характера.

Их незрелые чувства испытывали на прочность ускорения и круговые вращения вокруг незакреплённой оси эмоционального всплеска во взаимоисключающих направлениях.

Виражи, петли, головокружительные подъёмы и спуски, непредсказуемые повороты трогательно нежных сюжетов, как обычных симпатий, так и влюблённостей, свободные падения в провалы пустячных подозрений и горестных обид, сопоставимые по ощущениям с полётами в реактивном самолёте с вышедшим из строя пультом управления.

Они не понимали и не желали знать, где верх, где низ, когда и куда необходимо приземляться, сколько времени будет длиться полёт на сверхвысоких скоростях,  останутся ли пассажиры после всего этого живыми.

Друзьям было настолько хорошо и интересно, что прелесть новых ощущений не могли испортить никакие отрицательные эмоции.

Мозг старательно отметал негатив, превращая события в яркий мультсериал без конца и начала.

Полёт над бескрайними просторами романтических вселенных безостановочно длился чуть больше  года. За это время в полуобморочном состоянии влюблённые окончили школу, успешно провалили экзамены в институты, устроились работать с незатейливым расчётом всегда и везде быть вместе.

Им не было дела до мнения родителей, до шепотков и сплетен. Сознание фильтровало информацию, оставляя для моделирования поведения и планов на будущую жизнь исключительно спектр радужных иллюзий.

Сколько раз молодые люди прокручивали в мечтах как рука об руку идут по жизни, как создают и реализуют долгосрочные перспективные цели, как насыщают значимыми событиями жизнь, наполненную до краёв исключительно любовью.

Тем не менее, долгожданное признание застало Эрику врасплох, оказалось шокирующим, оглушительно неожиданным для обоих.

В пылком публичном акте предложения руки наверно не было необходимости: перспектива стать семьёй была неотвратимой как приход весны, как  наступление дня, как закаты и рассветы. Ведь они родились друг для друга и уже знали об этом.

Оскар был в этом уверен.

Однако что-то пошло не так, как обычно бывает в сказках со счастливым концом. То ли интонация признания была выбрана неправильно, то ли ситуация неподходящая, то ли сказаны главные слова не так и не в то время.

Импульс энергии любви, направленный на взлёт, по неведомой причине включил функцию падения.

Такой перегрузки Эрика и Оскар ещё никогда не испытывали. Реакцией на коленопреклонённую речь любимого была безобразная истерика с водопадом слёз и выброшенное в тёмную стремнину полноводной реки обручальное колечко с малюсеньким изумрудом, купленное любимым в кредит.

Происходящее в ту драматическую минуту не было похоже на счастливое единение двух любящих сердец.

– Как же это было давно, – думала Эрика спустя пару месяцев после скандального расставания, – будто и не со мной. Почему я не могу с уверенностью сказать, что любовь была на самом деле? Что меня насторожило, что испугало? Наверно я сама неправильная.

Она не поняла, что тогда произошло. Была яркая вспышка в голове, вызвавшая внезапную боль. Всего несколько секунд неприятного состояния, которое перечеркнуло, обнулило безвозвратно трогательную историю любви.

Окружающий пейзаж, Оскар, она сама – всё тогда поплыло перед глазами, растекалось безобразными потёками, дрожало, изгибалось, скручивалось.

От чересчур яркого видения и состояния непонятной беспомощности хотелось немедленно избавиться.

Взрыв неожиданно нахлынувшей неприязни заставил поступить нелогично, но после грубого отказа немедленно наступило облегчение.

Думать, анализировать, что стало причиной странного импульса – не было ни желания, ни сил.

Потом, после безобразного, на удивление импульсивного поступка, девушка тысячи раз прокручивала в уме тот день по минутам и секундам, когда эмоции основательно улеглись.

И предыдущий день тоже, и месяц до него, и момент первого сближения. Тщательно восстанавливала в памяти нюансы диалогов, детали поведения Оскара, жесты, взгляды.

Нет, ничего такого, что могло фатально разрушить отношения, Эрика не обнаружила. Она с ностальгией, с сентиментальной грустью вспоминала вехи любви, превращая мельчайшие детали встреч и сюжеты свиданий в сказочные фантомные спектакли, которые день ото дня обрастали новыми пикантными событиями.

И искренним сожалением о случившемся.

О реальном женихе Эрика не вспоминала. Теперь она знала точно, что не хочет с ним жить, чувствовала интуитивно – истерика и отказ стать женой Оскара не были случайным сумасбродством. Причина была, но скрытая, обнаружить которую по какой-то причине пока невозможно.

Оскар несколько раз пытался встретиться, выяснить отношения: плакал, стоял на коленях, извинялся.

Интересно, за что?

Эрика не могла, не хотела его видеть, хотя для возобновления отношений была весьма веская причина – беременность, которую девушка тщательно скрывала от всех, в том числе от него и от мамы.

Иногда она подолгу держала в руках телефон, порываясь набрать заветный номер, смаковала, с нежностью и грустью произнося про себя имя любимого.

Он был так нужен Эрике, так нужен, тем более теперь, когда необходимо было принять судьбоносное решение: быть или не быть малышу, к существованию которого почти привыкла, с кем уже вела долгие беседы.

На аборт Эрика так и не решилась.

В один из дней она собрала сумку с вещами и уехала: без плана, без определённой цели, подальше от тех, кто мог поколебать решимость стать мамой.

Оставила родителям записку, попросила у них прощения и исчезла. Растворилась на необъятных просторах страны на долгие три года, по истечении которых приехала повидаться с родителями.

С Эрикой был муж, самый обыкновенный – совсем не из сказки, но любящий и верный. И две девочки погодки: старшей два с половиной года, младшей полтора.

А Оскар… у него тоже росли два прекрасных малыша. Точнее, росли плоды любви у их мам.

Старшему сыну было два с половиной года. Даже двоечнику совсем несложно подсчитать дату зачатия этого ребёнка.

В графе “отец” у того и у другого мальчугана стояли прочерки.

Оскар был холост. Свободу от обязательств он считал высшей ценностью жизни.

Modus

Vivendi

, или лет через тридцать

Ночь накрывает нас тёмным, большим одеялом.

Звёзды на небе – рассыпанный серпантин.

Где бы ты ни был, и что бы с тобой ни стало –

Ты не один.

Айсина Шуклина

Буквально все знакомые вокруг Веньки упорно выстраивали отношения, создавали комфорт, налаживали быт, суетились, радовались жизни. Все-все. А у него как назло отношения разваливались, рассыпались в прах, превращались на глазах в тлеющие головешки.

Что-то внутри и снаружи горело, расплывалось, плавилось, непонятно куда и зачем просачивалось, отправляясь со звоном и скрежетом туда, где даже радость превращается в прах.

Пепел недавних драматических событий струился по ветру времени, оседал в параллельной Вселенной, превращаясь в не очень приятные воспоминания.

Прошлое – нормальное, обычное, как у всех прошлое, невыносимо раздражало вульгарной нелогичностью случившегося. Веньке казалось, что там, в былом, он был непомерно счастлив.

В один миг (разве же в один) семейная идиллия (была ли она таковой) расплавилась, осыпалась брызгами отвратительно неприятных знаний, пролилась ядовитым дождём отчуждения искренних чувств, отравила удивительно гостеприимный мир, погасила жаркий очаг уютной романтической реальности, унесла в неизвестные дали тепло и нежность доверительных интимных отношений.

Проходили дни, недели, месяцы невыносимо удушливого одиночества, ощущения абсолютной ненужности никому в целом мире, в полной бессмысленности неприкаянного существования.

Казалось, что уже прошли годы изоляции в меланхолии.

На самом деле Венька не был одинок. С ним жили двое прекрасных ребятишек, ради которых можно и нужно было карабкаться наверх, к светлому будущему, искать прежнего, настоящего себя.

Если бы не дети, он, пожалуй, мог бы запросто перешагнуть черту между былью и небылью.

Дети, это дети. Самим своим существованием они несут радость, но это всего лишь маленькие беззащитные человечки. Для ощущения полноты жизни мужчине необходима верная спутница. Не какая-нибудь, имеющая соблазнительные признаки привлекательной женственности, а самая лучшая, единственная, которой можно доверить всё, что угодно – даже судьбу.

Венька – человек сугубо семейный, он родился таким.

Представьте, что некие люди пришли и предъявили претензии на крышу в вашем доме, на пол или стену. Стоят, нагло усмехаются, тычут в нос документом, где чёрным по белому со штампами и подписями означено: не твоё, отдай. Левая стена и потолок – твои, а всё остальное – извини-подвинься.

Собственно Веньку никто не спрашивал. Сначала жену брали в аренду как бы для поддержания тонуса (она умела быть душой компании, скульптором хорошего настроения, певуньей и тамадой) на вечер, потом на сутки.

Лиза умело находила аргументы, почему необходима именно теперь, и именно там, а не здесь – дома. В близости никогда не отказывала, но помаленьку отдалялась от детей и от мужа. Там где всегда праздник, однозначно интереснее.

Венька догадывался, чувствовал: что-то в её стремлении участвовать во всех без исключения праздниках было не так. Но точно не знал – что именно.

Необоснованно предъявлять претензии не хотел, не мог. Да и не верил в то, что женщина, с которой прошёл огонь, воду и медные трубы может поступить с ним жестоко, гадко. Любил Венька свою Лизоньку. Любил и всё тут.

Её лично двойная жизнь и связанные с ней тайны приводили в восторг. Лиза всегда была весела и жизнерадостна вне дома, но задумчива и молчалива в присутствии детей и мужа, объясняя такое несоответствие элегантной латинской фразой “Modus vivendi”.

Модус так модус, думал Вениамин и терпеливо готовил ужины после работы, не потрудившись перевести загадочное изречение. Затем стирал, прибирался, проверял уроки у детей, между делом одним глазком поглядывая в телевизор или книгу, на что вечно не хватало сил и времени, а потом ложился спать.

Веньке приходилось рано вставать на работу, поэтому распорядок дня он выдерживал строго.

Лиза, пока муж хлопотал по хозяйству, читала книжки, уютно устроившись в кресле, и искоса поглядывала на часы. Уложить и ублажить мужа она никогда не забывала. Ритуал исполнения интимного ритуала занимал минут тридцать. Дальше – полная свобода.

Венька после любовного поединка засыпал мгновенно, а её ждали романтические приключения.

О Лизкиных похождениях знали все, в том числе друзья и дети, которых она ловко дурачила, покупая мелкими уступками, подарками, или умело пугала.

Венька старался обеспечить семью, постепенно повышал уровень и качество жизни самых родных людей, но не знал и не понимал, что любовь и счастье при видимом благополучии могут быть иллюзией, галлюцинацией.

Однажды Лиза окончательно растворилась на просторах нескончаемых праздников жизни, не потрудившись забрать в новую жизнь даже личные вещи. Ей, как стрекозе из басни, под каждым листом и кустом предлагали весь ассортимент необходимых материальных ценностей, которые могли удовлетворить невзыскательные сиюминутные потребности в превратно понимаемом счастье.

Её Modus vivendi не предусматривал заботиться о близких, и о завтрашнем дне. Жизнь – это то, что происходит здесь и сейчас, рассуждала она, что дарит радость без видимых усилий. Стоит ли напрасно терять время на бессмысленные обязанности и обязательства, чтобы вычеркнуть из отведённого судьбой числа лет сколько-то ещё монотонных будней, если жизнь манит бесконечной чередой бесхитростных земных радостей?

Лиза наслаждалась каждым мгновением по максимуму, не отказывая себе в том числе в безудержном чувственном сладострастии. О её лихих и пикантных похождениях не сплетничали разве что ленивые до слухов счастливцы.

А Венька страдал, потому, что тень подвигов жены падала и на него, а ещё оттого, что любил эту женщину, несмотря ни на что.

У него был совсем другой модус, иные представления об устройстве и ощущении мира, иной образ жизни и способ существования, который требовал, чтобы вместе с ним строительством судьбы занимался родной и близкий человек.

Но Лиза не жила, а существовала, не вместе, а рядом, не имея желания прилагать усилия на благо семьи, а тепло и нежность раздавала даром где-то на стороне.

Веньке как вода или воздух необходима была родная, любимая женщина. Он не мог жить один и для себя, оттого страдал, если не к кому было прижаться всем телом, ощутить живое тепло, обменяться переживаниями; если не было того, кто поймёт и поддержит, для кого имеет смысл напрягать мышцы и нервы.

Дети не в счёт – это святое, главное, это неразрывная генетическая связь, кровное родство. Жена должна быть намного ближе физически и духовно.

Только не Лиза.

Веньке необходимы были искренние нежные прикосновения, ощущение перетекающей из тела в тело энергии, красноречивые многозначительные взгляды, откровенные беседы, признания в любви, трогательная забота, даже претензии и скандалы, которые тоже мотивировали совершенствоваться.

Сначала он мечтал, что жена одумается, вернётся и жизнь наладиться, искал с ней встреч, пробовал беседовать, убеждать.

Лиза смотрела на него с презрением, говорила ужасные слова, старалась уколоть  как можно больнее необоснованными высказываниями о его мужской состоятельности.

Венька готов был идти на уступки, чтобы найти точку равновесия. Потеряв баланс и ориентиры, он чувствовал себя беспомощным и несчастным.

К нему приходили друзья, пробовали успокаивать. Подруги жены, для которых Венька в сложившихся обстоятельствах представлялся лакомой приманкой, наведывались в гости с вином и готовностью преподнести себя в качестве утешительного приза.

– Нет, не то… не то и не так, – упорствовал мужчина, который полагал, что детям необходима мать, а ему Лиза.

Вокруг беспорядочно сновали мужчины и женщины, бестолково суетились, копошились, отыскивая в бытовой грязи ничего не значащих проблем философский камень, превращающий бытовой мусор в самородное золото.

Они чего-то упорно решали, к чему-то призрачному стремились: притворялись, изворачивались, хитрили, лгали, чтобы в курятнике человеческой жизни оказаться на жердочку выше.

Это была чужая, неинтересная, чуждая ему жизнь. Ему нужна была другая, та, в которой есть единственная любимая.

Венька закрывал глаза, погружался в воспоминания, в которых центральное место по-прежнему занимала жена, статус которой, несмотря на долгое отсутствие, не изменился. Но нужна была та, другая Лиза, из совсем непохожей, растворившейся в прошлом жизни, хотя старался забыть и её, и ту боль, которую эта женщина причинила ему и детям.

От прошлого остались лишь растущие и взрослеющие не по дням, а по часам плоды обоюдной любви, больше ничего. А его несло потоком событий куда-то не в ту в сторону, смывало в сточную канаву на обочине плодородной долины настоящей жизни.

Связать свою судьбу с подругами жены он не мог: те были немым укором, напоминанием о былом, насмешкой над уничтоженными чувствами. К тому же, все они были замужем.

Веньку удивляло это странное обстоятельство: замужние женщины запросто, ничтоже сумняшеся, нисколько не смущаясь, предлагали  себя в виде эротического сочувствия, как наивные девочки, не ведающие, чего творят.

Соблазнить его запретным лакомством было сложно, но не думать о женщинах в эротическом контексте избалованный продолжительным супружеством Венька не мог.

Он ярко представил в воображении, что соглашается принять в дар ту или другую подругу, разжигал в себе страсть.

Если нет возможности прикасаться к любимой, можно насладиться, хотя бы выдуманной интимной игрой.

Вообразить, когда нереализованные эмоции давят на мозг, можно что угодно, причём по-настоящему: с интимными диалогами, чарующей музыкальной мелодией, с нежными касаниями.

С Ириной или Светкой, например, он мог мысленно флиртовать сколько угодно. Представлял, как целует, как раздевает донага, чувственно прижимался к бархатистой коже.

Дерзкие переживания с некоторых пор не покидали сознания. В иллюзиях Венька вёл себя безрассудно. В них ему были доступны любые соблазны, запросто исполнялись самые откровенные, самые порочные желания. Волнующие кровь фантазии не имели границ, непристойности возбуждали, стимулировали желание. Воображаемая Светка громко стонала, чувственно изгибалась, истекала липкими соками, источала аромат неземной страсти, шептала ласковые слова, искусно ласкала пульсирующее от избытка энергии желание.

А что, он ещё молодой, тридцать шесть лет для мужика не возраст. Потенция и желание дай бог каждому.

– Причём здесь моё желание, – думал, очнувшись от похотливого наваждения Венька, – я это я, тем более в грёзах, а как же Светка! Она что, если соглашусь принять в дар её темперамент и тело – отряхнётся и пойдёт без зазрения совести ублажать своего мужа. Этот олень, как недавно я, даже знать не будет, что мы с ним уже практически родственники, что я нагло пасся на тех же лугах.

– Бред, грязь! Нет, не моя эта тема. В любом городе тысячи женщин живут без мужчин. Тысячи. Они ищут меня, я – их. Ау! Где вы, прекрасные одинокие валькирии, которым совсем не повезло в любви!

Не может быть, чтобы на огромной Земле не было для него подходящей пары. Посмотрите вокруг, оглянитесь: все желающие создают романтические союзы, покупают квартиры, строят дома, справляют свадьбы, рожают детей, обустраивают быт. Все без исключений. Кто хочет и кто может.

Перечеркнуть прошлое к чёртовой матери и плыть. На моторе, на вёслах, пешком – без разницы, лишь бы вперёд, в светлое будущее, где есть обетованные берега, где ждут и возможно полюбят. Мысли материальны. Стакан воды и одинокая старость – участь тех, кому ничего не нужно.

Двое детей, это не приговор, а козырь, как два туза в рукаве. Венька знает, чего хочет от жизни, от супружества, от любви, от совместного быта.

Ему нужна женщина навсегда: родная и близкая до степени смешения, как разноцветные жидкости в одном прозрачном стакане. С ней Венька хочет засыпать, с ней просыпаться: сегодня, завтра, всегда. Женщина, с которой даже через много десятков лет, когда доживёт до маразма и болезней можно не бояться будущего.

Не верит Венька, что всех порядочных баб как горячие пирожки давно разобрали. Быть такого не может. Действовать нужно, искать. Что толку от пустых страданий!

Вот только где искать: в интернете, на улице, в парке, в театре, на выставке картин, где!

Где скрываются, где обитают целомудренные душой и телом Артемиды, Афины и Гестии, Modus vivendi которых не похож на коктейль или винегрет из вульгарных страстей. Где  женщины, лишённые отвратительных желаний, порочных и безнравственных привычек, безпринципной похоти, зависти и лжи?

Сайты знакомств, коучи и тренинги отпали сами собой. Стоило только окунуться в эту сомнительную среду, в которой как рыбы в воде плавали лишь охотники мимолётных утех без тормозов и обязательств и их потенциальные жертвы обоего пола.

Учить и переучивать Веньку – необходимости нет. Он созрел для жизни, для настоящих отношений, для трудного счастья, которое можно не в лотерею выиграть, а заслужить личным участием.

Лиза! Лиза – это отдельная тема. Он всегда чувствовал в этой женщине изъян, червоточинку, но она мать, хоть и с маленькой буквы. У них общие дети, несущие в своих генах смешанную информацию, полученную от её и его предков. Разорвать родственную связь, слишком прочную, применить для этого грубую силу, не хватало духа.

Лиза с первого дня играла Венькой, как кошка мышкой. Её ловкие пальчики и сладкие губы хозяйничали в душе и на теле супруга, ласкали податливые душевные струны, входили в резонанс с его чувствительным существом, вибрирующим от нежных прикосновений. В такие мгновения она была царицей желаний и богиней страстей.

Сколько ни пытался Венька определить своё к ней отношения, даже после чудовищных ссор, ему нечего было предъявить этой женщине, пока она не перешла окончательного границы приличий, пока окончательно не убедился в том, что Афродита одна, а желающих пить из её недр божественный нектар и терзать податливую плоть – тьма тьмущая. Быть одним из многих, делиться с кем попало, Венька не мог и не хотел. Не мог и всё!

Он бы Лизу не выгнал, так бы и жили. Спать бы с ней не стал, доверять не смог, а жить… пожалуй, да, пока дети не выбрали бы свой личный путь и не выпорхнули из гнезда.

Дети ни в чём не виноваты! Ради них можно вынести даже предательство.

Венька настойчиво искал свою половинку. Искал и не находил.

Женщин было много, но той, единственной, среди них не было. В каждой из тех, кто ему приглянулся, спустя несколько дней или недель обнаруживались не просто дефекты – целые модусы аномалий и мутаций образа мыслей и взглядов на совместную жизнь.

Это были отнюдь не банальные несовершенства. Этого добра в каждом из нас навалом. Женщины искали послушного вьючного ослика Иа, верхом на котором можно уверенно отправляться в дальний путь по долине счастья. Думаю объяснять, что это значит, нет необходимости. Достаточно Вениамину одной Лизы. Вторую такую же Боливар не выдержит.

Венька всё ещё верил в то, что половинка – женщина, рождённая как бы  для него, это не единственный весьма редкий экземпляр, что это драгоценные россыпи, которые можно обнаружить где угодно, хоть под ногами; что счастье в этом прекрасном мире заготовлено для каждого без исключения, просто оно застенчивое и робкое.

Оно тебя видит, а ты его по какой-то причине – нет.

Кто-то не туда идёт, другой не туда смотрит, третий слишком медленно двигается, четвёртый… а четвёртый говорит красивые слова, но забывает совершать поступки.

Венька не скитался по колдуньям и ведьмам, не заказывал гороскопы, не перекладывал поиски на друзей и родственников, не рылся в завалах интернета: он реально искал. Искал, пробовал, дарил тепло, но живительную энергию, увы, не желали возвращать, чем-то дорогим и нужным конкретно себе делиться.

Четыре долгих года искал.

Были женщины, которые в первый же день пытались переставить мебель, кому мешали дорогие и памятные вещи, кого не устраивал весь интерьер целиком или цвет обоев, кто сходу пытался занять денег или высказывал идею отправить детей к бабушке.

Кто-то предлагал своё тело через полчаса знакомства, другие отказывали месяцами, ссылаясь на целомудренность (в возрасте под сорок и двух-трёх неудачных браках), третьи загадочно шептали за мгновение до оргазма, что нужно заменить люстру и срочно купить трюмо.

Венька блуждал в лабиринтах человеческих пороков, странных потребностей, инстинктов, эгоизмов и противоречий, а она, женщина-мечта, всегда была рядом.

Почти рядом, в его городе на соседней улице.

Наверняка их пути и взгляды пересекались сотни раз. Возможно, они разговаривали друг с другом, даже прикасались: например в автобусе.

Эта женщина не стреляла глазками, не выставляла напоказ крутые бёдра и упругие груди, не камуфлировала лицо косметикой, не красила потускневшие волосы. Она просто улыбнулась мимоходом, и тут же застенчиво спрятала взгляд, которого хватило, чтобы заставить Венькино сердце биться сильнее.

Когда женщина была приглашена на чай, по причине чего оказалась у него в квартире, первое, что спросила, – Вениамин, а чего вы по-настоящему любите?

– У меня двое детей, – смущённо ответил он, – сами понимаете – не до любви.

– Замечательно, а у меня, представляете – ни одного. Я трижды была замужем, но, ни разу не развелась. Так сложилось. Нас разлучала смерть. Во всех трёх случаях трагическая случайность. Так не должно быть, но так вышло. Можно я за вами поухаживаю?

– Вы в гостях. Неловко перекладывать обязанности гостеприимства на вас. Может быть в следующий раз.

– В следующий раз! У нас будет следующий раз?

– Если пожелаете. Иначе, зачем бы я вас приглашал?

– В следующий раз роль хозяйки за мной. Должна же я показать, чего стою. И не спорьте. Вы так и не ответили, чего любите.