Kitabı oxu: «Пристанище для уходящих. Книга 1. Облик неизбежности», səhifə 4

* * *

Проснувшись в три часа ночи вполне бодрой и отдохнувшей, я долго лежала, боясь нарушить покой этого дома. Не хотелось бродить призраком по чужому пристанищу. Волнение сбивало дыхание, неизвестность нового дня пугала. В конце концов, неуютное беспокойство выгнало из кровати. Я побродила по дому, рассматривая фотографии на стенах, цветы в вазах и подушечки на диванах.

У входа висела куртка Ника. Я вытащила из заднего кармана джинсов фотографию: Ник – подросток и молодая Келли улыбались, стоя рядом на фоне солнечного дня. Фотография принадлежала не мне, я была лишь временным хранителем. Я попыталась разгладить ее и выправить уголок, но безуспешно. Тогда просто положила ее Нику в карман. Достала бумажник и изучила водительские права: судя по адресу в правах, теперь Ник живет на другом конце города. Я с самого начала шла не в ту сторону. Перед глазами снова встала сцена убийства Келли и тот Рыжий. Может, он и не хотел убивать, но случившееся совершенно его не смутило, он просто дал указания найти меня. Что за человек такой?

В конце концов я вышла из дома, залезла на крышу и долго сидела, наблюдая за первыми признаками рассвета и думая о том, что меня ждет. Сегодня я встречусь с отцом. Он расскажет, почему меня вырастила Келли, а не он. Наверняка мои способности помешали нам быть вместе, недаром Келли не разрешала их использовать. Почему, когда мне было три года, мы снова не смогли остаться в Портленде? А моя мать? Кто она? Что с ней? Вдруг она умерла? Келли ничего о ней не знала или просто делала вид? Келли много чего скрывала, возможно, она просто не хотела говорить о ее смерти. Тогда новая информация не принесет облегчения, а сделает только хуже. И что делать после встречи с отцом? Если мы не поладим, я с ним не останусь. Просто не смогу.

Солнце пыталось меня согреть, но я все равно неуютно ёжилась под его лучами.

В доме зашевелились, застучали, заговорили. Голоса звенели и перекликались, в них появились тревожные нотки. Что случилось? Я аккуратно спустилась к краю крыши, чтобы послушать. Во двор выбежал Ник, за ним Лорейн и Саманта. Они вертели головами во все стороны. Ищут собак?

– Лорейн, я просил тебя быть помягче!

– Ты носишься с ней как с писаной торбой, – рявкнула Лорейн. – Не вижу в этом смысла!

– И ты добилась своего! Она сбежала!

Они говорят обо мне!

– Если ищешь причину обвинить меня, – воскликнула Лорейн, – то…

Раздосадованная собственной глупостью, я крикнула:

– Я не сбежала.

Саманта и Ник завертели головами, а Лорейн сразу посмотрела наверх. Я встретила ее яростный взгляд. Ник тревожно распахнул глаза, Саманта открыла от удивления рот.

– Пожалуйста, слезай, Тереза, – преувеличенно вежливо сказала Лорейн. – Завтрак через пятнадцать минут.

Она скрылась в доме. Ник и Саманта смотрели на меня, пока я спускалась. Завтрак прошел в безмолвии. Я чувствовала себя ужасно. Меня нужно изолировать от общества, я совершенно не приспособлена к совместному существованию с другими Homo Sapiens.

– Тереза, собирайся, нам пора. – Ник поднялся из-за стола, многозначительно не глядя на жену. – Отвезу тебя к отцу.

Я вернулась в комнату и надела новую рубашку, а старую замотала в комок и пихнула подмышку. Не могла оставить ее здесь, даже поверженную. Зашла в ванную и уставилась на себя в зеркало. Всклокоченные волосы и чумазые щеки – не лучший вид для первой встречи с отцом. Умылась и причесалась. Вот так вроде лучше.

Убедившись, что кулон и ножик лежат в заднем кармане, я спустилась. Ник ждал у двери.

– Готова?

Я кивнула, но, скорее, автоматически.

Ник положил мне руку на плечо, и меня пригвоздило к полу сердитой настойчивостью, виной и решимостью. От неожиданности я споткнулась и чуть не упала. Ник подставил руку, но я схватилась за дверь, избегая прикосновений, а потом, скатившись с крыльца, юркнула в машину и застыла, глядя перед собой.

Ник молча завел машину. Нас никто не провожал. Я думала о его детях: наверное, хорошо, когда есть семья, которая о тебе заботится. У меня такого не было. Неужели все матери такие? Почему дети ее не боятся?

– Шон все подготовил, – произнес Ник. – Он тебя спрячет. Не переживай по поводу тех людей. Тебя не найдут.

Я вздрогнула. У Ника не очень хорошо получалось успокоить, наоборот, внутри зарождалась паника. А вдруг все же найдут? Но поводов для волнений и без этих мыслей было хоть отбавляй. А если я не понравлюсь отцу? А если он мне не понравится? И что тогда делать? Я ведь никогда его не видела. Келли говорила, что я должна отстаивать свою свободу, но можно ли бороться против родителей? Если он не знает о способностях, придется искать способ встретиться с матерью.

Провожая взглядом бесконечные деревья, я боролась с желанием выскочить из машины и скрыться в лесу. Страх – вот, что я чувствовала все время с того момента, как услышала гудок GMC у подножья Маунт Худ и увидела испуганное лицо Келли. Она сдерживала чувства, скрывая от меня безнадежность ситуации, не давая моему страху осознать себя. Или это я такой тугодум, что только сейчас осознала опасность. Наверное, они выследили ее в Грешаме, когда она приехала за покупками. Сколько же времени нас «пасли»?

Машина позади привлекла мое внимание. Она давно ехала за нами. Меня пробрала дрожь.

– Ник!

– Да? – Он напрягся.

– Та машина нас преследует. – Мне казалось, я контролирую панику в голосе.

Он посмотрел в зеркало заднего вида и улыбнулся:

– Нет, это Хэнк. Я попросил друга из полиции прикрыть и проверить, не будет ли кто-то ехать за нами. Если бы он заметил «хвост», он бы уже позвонил. Так что все нормально, не переживай. – Он покосился на меня. – Молодец, что заметила.

Что ж, можно надеяться, что сегодня никто не умрет. Я закрыла глаза, чтобы выровнять дыхание.

Ник задумчиво спросил:

– Как считаешь, она была счастлива?

Келли почти ничего не рассказывала о себе, но я надеялась, что знала ее лучше, чем кто-либо другой. Даже лучше Ника. Она была аскетична и строга, требовательна и сурова, проповедовала минимализм и не терпела ложь и притворство, казалась холодной и отстраненной. Но у меня было преимущество: я знала, что она нашла свое призвание, строго следовала выбранному пути и жила в гармонии с собой.

– Да, она была счастлива, – произнесла я с уверенностью, и он благодарно кивнул. – Но скучала по тебе. Очень сильно. И была бы с тобой, если могла.

Ник помолчал и тихо произнес:

– Тогда ты сможешь понять своего отца.

Я опешила, разглядывая профиль Ника, но он больше ничего не сказал.

Глава 4. Наследие

Через полчаса мы съехали с дороги и свернули на поляну, на которой уже стояла другая машина – темно-серая «Тойота Камри». Я ожидала, что сердце тут же выскочит из груди от волнения, но вместо этого почувствовала уверенность и спокойствие. Потянулась к дверце, однако Ник предостерегающе поднял руку.

– Подожди. – Он взял телефон, набрал номер и произнес в трубку: – Хэнк? – Немного послушал и только после кивнул. – Хэнк говорит, все чисто, за нами никто не ехал.

Что ж, пора. Я смело дернула ручку.

В эту же секунду открылась водительская дверь «Тойоты», и оттуда вышел высокий статный мужчина в светлом коротком плаще поверх темного классического костюма и направился в нашу сторону. Я во все глаза смотрела на него, боясь отвести взгляд и что-то упустить. Он двигался непринужденно, почти как танцор, и обманчиво неторопливо. Казалось, он не спешит, однако очень скоро очутился рядом. Все это время он не сводил с меня глаз.

– Все чисто? – спросил мужчина, и я не сразу поняла, что он обращается не ко мне. Так сосредоточилась, что совершенно забыла о Нике.

– Похоже на то. – Они пожали друг другу руки, приветствуя. – Хэнк прикрыл. Мы старались быть незаметными. А у тебя как?

Я не поняла вопрос. По их взглядам читалось, что речь идет о чем-то большем, чем обмен любезностями.

– Официально я все еще в Сиэтле на конференции по спортивному питанию.

– Уверен? – усмехнулся Ник.

– Ты прочитаешь об этом в газете, – спокойно ответил мужчина. Потом резко переменил интонацию и произнес с большим чувством: – Спасибо. – И уже мне: – Здравствуй, Тереза, – прозвучало серьезно и обстоятельно, словно он долго репетировал. – Я Шон Рейнер, твой отец.

– Да, я знаю, – вырвалось у меня. Пришлось задрать голову, чтобы посмотреть ему в глаза, такой он оказался высокий. Или это я слишком маленькая. – Вот мы и встретились.

Я произнесла это совершенно бездумно, даже не знаю, зачем. Наверное, хотела подчеркнуть важность момента. Его глаза вспыхнули, но прежде, чем я успела сообразить, что бы это значило, его лицо снова стало непроницаемым.

– Нам лучше поторопиться, – сухо сказал Рейнер и развернулся к машине. – Не возражаешь?

Я удивилась. Он спрашивает, согласна ли я сесть в его машину? Что это – вежливость или сомнения? У меня сомнений точно не было: слишком длинный путь я прошла ради встречи, и теперь не отступлю.

Сделав шаг к машине Рейнера, я обернулась к Нику и как можно более искренне сказала:

– Спасибо за все, что ты для меня сделал.

Ник печально улыбнулся и пожал мою руку. И, прежде чем я вспомнила драконов огонь его жены, которому он так невозмутимо противостоял, меня накрыло его сочувствие и облегчение. Почему бы и нет? Прятать меня – занятие рискованное. Я поняла Ника и совершенно не обиделась.

– Я выделю тебе людей из личной охраны, – произнес Рейнер, обращаясь к Нику.

Тот поджал губы и бросил на Рейнера быстрый взгляд.

– Справлюсь, вам нужнее.

Рейнер помедлил и кивнул. Я в растерянности переводила взгляд с одного на другого, прижимая к груди старую рубашку.

– Пойдем? – Рейнер пристально смотрел на меня.

Напоследок они обменялись взглядами, и мы разошлись в разные стороны. Я осталась с таинственным незнакомцем – моим отцом.

Конечно, у машины он оказался раньше – с его-то длинными ногами! – и галантно открыл мне дверь. Я немного замешкалась – раньше никто не делал для меня такого – и неуклюже плюхнулась на сиденье.

Мы медленно выезжали с поляны. Это место и это событие навсегда отпечатались в памяти, стали частью меня, застыв, словно та бабочка в янтаре.

Машина двигалась на запад. Мысленно я развернула карту. В том направлении перед Государственным Заповедником Тилламук осталось не так уж много мест, куда бы мы могли поехать, – Бэнкс, Хейуорд, возможно, Гленвуд.

Пока я размышляла, как себя вести, Рейнер молчал, не давая подсказок. Наконец я решилась.

– Куда мы едем?

Он не отрывал взгляда от дороги.

– Я подготовил безопасное место, оно совсем рядом.

– Безопасное? – Я пыталась понять, вкладывает ли он в свои слова тот же смысл, что и я.

Он кивнул:

– Дом оформлен на человека, с которым меня нельзя связать, и там работают надежные люди. – И тихо добавил, словно разговаривал сам с собой: – Нет явных следов.

Его ответ привел меня в замешательство. Мы думали о разном, когда употребляли слово «безопасность». Складывалось впечатление, что он рассуждал об уликах, словно полицейский, тогда как я надеялась на безлюдное и удаленное место. Я озадаченно молчала. Открыла было рот, чтобы спросить, что он имеет в виду, говоря о следах, но вспомнила, как Келли отчитывала меня, когда я начинала серьезные разговоры в машине. Она говорила, что собеседники должны смотреть друг другу в глаза, а не в разные стороны. Я поразмыслила и решила, что сейчас такая тактика подходит как нельзя лучше: не готова начинать самый важный разговор в жизни, пялясь на деревья за окном.

Рейнер больше не заговаривал. Я все пыталась понять, что кроется в этом молчании, украдкой наблюдала за человеком по имени Шон Рейнер, по совместительству моим отцом, но было катастрофически мало информации для анализа – движения казались небрежными, поза расслабленной, мимика скупой. Что же он сейчас чувствовал?

Очень скоро мы свернули под указатель Хейуорд, миновали небольшой городок и минут через десять подъехали к уютному, как на картинке, двухэтажному дому с большой террасой наверху и цветочными клумбами у крыльца. На общем зеленом фоне они казались разноцветными кляксами, отчего создавалось впечатление, что смотришь на детский рисунок.

Рейнер подошел, как только я захлопнула дверцу машины, и начал говорить. Тут же осекся и начал снова:

– Пойдем, нужно тебя устроить. Но сперва познакомишься с персоналом и посмотришь комнаты.

Он поднялся по ступенькам, приглашая за собой. Распахнул дверь и замер в ожидании, адресуя мне собранный и спокойный взгляд. Переступая порог домика в местечке Хэйуорд, тридцать миль⁹ от Портленда, я буквально физически чувствовала, как переступаю порог новой жизни. Делаю шаг, который изменит всё.

Оторвавшись от рассматривания наличника входной двери, которому теперь тоже предстоит стать частью моей жизни, я заметила двух людей, терпеливо ожидающих в холле. Мужчина и женщина, на вид обоим за пятьдесят. Они казались серьезными и сосредоточенными.

– Тереза, это Грета – экономка, повар и ключница.

– Мисс. – Грета кивнула, сохраняя на лице отстраненное выражение.

– А это Герман, – продолжал Рейнер, – слесарь, охранник и садовник.

Герман улыбнулся, но в его улыбке я не увидела искренности. Она была пустой и формальной. Я абсолютно ничего не знала о домашнем персонале и их манерах, не считая информации, которую почерпнула из книг, но там такие люди назывались прислугой и, судя по романам, они либо были безмерно преданы хозяину, либо предавали его при первом удобном случае. И какими окажутся эти двое? Что-то особого раболепия не заметно. Я в замешательстве взглянула на Рейнера. Он смотрел на меня, как и Герман с Гретой. В его взгляде, в отличие от вежливого равнодушия персонала, отражалась пытливая настойчивость. Хорошо, что они не лезут ко мне с рукопожатиями. Я ощутила неловкость от того, что являюсь предметом пристального внимания трех человек, и растерялась. Мне следует что-то сказать?

– Здравствуйте, – пролепетала я.

– Можешь обращаться к ним, когда тебе что-то понадобится. – Рейнер словно выдохнул, услышав мой голос. – Грета отвечает за порядок в доме, еду, одежду, ванные комнаты. Зови Германа, если что-то сломается или если захочешь выйти в сад.

Сомневаюсь, что решусь попросить Германа составить мне компанию на прогулке или смогу предъявить ему претензию по поводу неисправности.

– Грета, как скоро ты сможешь накрыть нам поздний завтрак? – осведомился Рейнер у экономки.

В голове возникло именно слово «осведомился». Оно как нельзя лучше подходило к ситуации. Я живо представила картинку из старой книги, когда монарх осведомляется у мажордома о меню на обед.

– Через тридцать минут вы сможете позавтракать в большой гостиной, – отчеканила Грета и протянула руку. – Мисс, позвольте, я возьму ваши вещи.

О чем она говорит? Я в ужасе уставилась на ее пальцы, похожие на когтистую воронью лапу. Грета вежливо прокашлялась и ухватила кончик моей старой рубашки, которую я так и прижимала к себе. Я взглянула на отца, он еле заметно кивнул.

– Она порвана, – пролепетала я в растерянности. Зачем ей мои вещи?

– Посмотрю, что с этим можно сделать. – Грета наконец заполучила рубашку и удовлетворенно застыла.

– Спасибо. Вы свободны. – Рейнер повернулся ко мне, а Грета и Герман мгновенно испарились.

В этот момент отец показался мне великим полководцем, мановением руки указывающий людям, что и как им следует делать. Я же чувствовала себя маленькой птичкой, выпавшей из гнезда. Надеюсь, мне повезет, и я когда-нибудь снова смогу взлететь.

Так я и стояла посреди коридора, смущенная и растерянная. Нужно время на принятие нового.

Рейнер наблюдал за мной с тенью улыбки на лице, и я была безмерно благодарна ему за отсутствие снисходительности или пренебрежения. Наверное, он пытался меня поддержать, но терялся в догадках, как это сделать. Честно говоря, я и сама не очень-то понимала, что для этого нужно. Тяжело обрести равновесие, однажды утратив его. Вдруг и у него аналогичное затруднение?

Мучительно захотелось дотронуться до него, чтобы перестать строить пустые предположения, а просто понять: какой он? что я значу для него? есть ли между нами что-то общее? Знает ли он о моих способностях чувствовать эмоции от прикосновения и о фотографической памяти? Вдруг сам такой же? Тогда это явно пошло ему на пользу: он выглядел уверенным и успешным человеком.

Этот высокий галантный мужчина, говорящий на литературном английском, отдающий приказы, как монарх, и обращающийся со мной бережно и деликатно, словно с хрупкой вещью, просто не может быть моим отцом. Рука дернулась, но застыла, так и не решившись. Вдруг он просто вежлив, а я отрываю его от важных дел? Даже не знаю, какой тогда реакции ожидать от себя.

– Тебе нужна экскурсия, – тепло сказал он. Вряд ли он вкладывал в эту фразу особый смысл, но я вспомнила, что вчера именно такими же словами меня приветствовала Саманта, и не сдержала улыбку. Сравнивать моего отца и школьницу казалось нелепым.

Он приостановился, изогнув бровь в ожидании моих слов.

– Мне нужна экскурсия, – смиренно кивнула я.

Мы осмотрели гостиную, столовую и кухню на первом этаже. Еще там были разные подсобные помещения, но туда мы не заглянули. В дальнем углу дома оказалась большая спальня.

– Я буду спать здесь? – Я с интересом окинула светло-зеленые занавески и покрывало на кровати в тон.

– Нет, это гостевая спальня. – Казалось, его коробит сама мысль о таком.

Потом мы поднялись на второй этаж. И даже раньше, чем вошли в помещение справа, я уловила запах, который невозможно ни с чем спутать. Библиотека! Я остановилась на пороге, ахнув от изумления. Пару раз я бывала в маленьких сельских библиотеках, но ничто не сравнится с настоящей большой коллекцией книг в твердых переплетах. Я подошла к ближайшей полке: Философия, Политическая история, История искусств… Я бросилась к другой: История Древнего Рима, Колониальная Англия, Византия, Эпоха Возрождения… На третьей – Томас Манн, Кафка, Гессе, Кант… У меня разбежались глаза и заколотилось сердце. А это только три полки из множества, что открывались взору. Затаив дыхание, я нежно водила по корешкам кончиками пальцев, лениво размышляя, какую книгу первой взять в руки, открыть, вдохнуть ее запах и начать неспешное знакомство.

Взгляд зацепился за Пруста «В поисках утраченного времени». Я давно хотела ее прочитать. Цитата из книги, которая когда-то попалась на глаза, глубоко тронула и разбудила интерес. Слова сами всплыли в голове: «Единственное подлинное путешествие вовсе не в том, чтобы навестить дальние края, а в том, чтобы получить иные глаза. Увидеть ту же вселенную с точки зрения другого человека, сотни других людей, и воспринять сотню различных вселенных, которые видят они и которыми сами являются». Я уже протянула руку к книге, но тут легкое движение слева отвлекло, и, подняв глаза, я наткнулась на внимательный и заинтересованный взгляд.

С усилием опустив руку, я сделала шаг назад.

– Ты любишь читать, – скорее, не спросил, а констатировал Рейнер. Судя по выражению лица, ситуация доставляла ему удовольствие.

– Люблю.

– Библиотека твоя, – улыбнулся он. – Можешь читать, сколько хочешь.

– Правда? – Я с недоверием осмотрелась.

Просто невероятно – жить рядом с такой библиотекой, а не ждать неделями, когда появится возможность попасть в книжный магазин.

– Если не захочешь заняться чем-нибудь другим.

Я нахмурилась. Кажется, мы говорим о разном. Я тут же подумала об убийцах, сидящих на хвосте, и засомневалась, что чтению стоит отдать приоритет. Но в любом случае перспектива остаться здесь и открывать для себя мир за миром казалась упоительной.

– Завтрак готов.

Меня напугала фигура, внезапно возникшая в дверях, но это была всего лишь Грета.

– Спасибо, мы подойдем через пять минут, – небрежно бросил через плечо отец, и экономка исчезла.

С сожалением я окинула взглядом книжные полки. Простите, сейчас не могу остаться. Потом мы осмотрели кабинет и две спальни. Насколько я поняла, в одной из них мне предстояло жить, и отец предложил занять большую.

– Мне не нужно столько места, – попыталась протестовать я. – А потом, разве не ты будешь ночевать в большой спальне?

Мой вопрос явно его смутил.

– Занимай ту, которая тебе больше понравится, – в конце концов сдался он.

Мы спустились вниз, и меня усадили за накрытый стол в гостиной. От разнообразия разбегались глаза: фрукты, оладьи, булочки, яичница с беконом, молоко, сок и газированная вода. Как раз когда мы садились, Грета поставила на стол кофейник. Этого нам с Келли хватило бы на пару недель. Наш последний совместный ужин состоял из орехов, сыра и травяного чая.

– Что-то не так? – Вопрос Рейнера вывел меня из глубокой задумчивости.

– Все в порядке. – Мой голос прозвучал хрипло, и Рейнер не спускал пристального взгляда.

Я взяла булочку со стола и спряталась за ней от его взгляда, делая вид, что очень увлечена едой.

Не знаю, много ли съел отец, но я смогла домучить только булочку и выпить чашку молока. Когда мы поедим, откладывать будет уже просто невозможно. Ему придется все рассказать, а мне – узнать. И что там могут быть за секреты, о которых даже Ник не хотел говорить?

Рейнер вздохнул, и я подняла на него глаза. Он смотрел в сторону, и вид у него был недовольный, хотя я все еще сомневалась в его эмоциях. Слишком скупо он их проявлял. Возможно, он продумывал тяжелый разговор, а может, ему было скучно, ведь за последние пятнадцать минут мы не обменялись ни единым словом. Я раздумывала, как способности разрушили нашу семью. Наверное, таких, как я, просто убивают, а родители пытались спасти мне жизнь.

Когда наши взгляды пересеклись, я снова потерялась в догадках. Он злится или опечален? А может, разочарован? Наверняка представлял дочь другой: черноглазой красавицей, умеющей вести светские беседы и быть душой общества. Вместо этого ему досталась сероглазая молчунья, только и мечтающая о том, как бы запереться в библиотеке.

Я терпеливо смотрела на отца, ожидая, что он скажет.

– Пойдем в кабинет, – мягко произнес он.

Окна кабинета выходили в противоположную от входа сторону и открывали чудесный вид на лес. Я спрятала трясущиеся руки подмышками и сделала вид, что очень увлечена пейзажем. Рейнер встал рядом.

– Тереза, сложилась непростая ситуация, и, к сожалению, ты находишься в самом ее центре. Мне жаль Келли и жаль, что тебе пришлось все это пережить. Я планировал устранить опасность быстрее, чтобы вы смогли вернуться.

Он замолчал, напряженно глядя на меня. Я в самом центре? Он планировал устранить опасность? А если он не смог, как теперь от нее спасаться? Келли говорила, что поможет изоляция. Но я и так жила в лесу! Я никому не мешала! Мысли разбежались, пытаясь нащупать во всем этом здравый смысл, но натыкались лишь на растерянность и пустоту.

– Но ты больше не останешься одна. Я готов защищать тебя столько, сколько потребуется. И не отступлюсь. Ты понимаешь?

– Понимаю, – машинально ответила я. Стоп. Разве я честна с ним? – Хотя нет. Я ничего не понимаю. Ты знаешь, кто эти люди, которые убили Келли?

Его взгляд стал жестким, глаза потемнели. Если это гнев, то я рада, что он направлен не на меня.

– Я просил Келли Эберт прятать тебя от всех, даже от себя. Особенно после того, что случилось два года назад. Но она еще и ничего тебе не рассказала.

 Вопросы мелькали в голове один за другим, я не успевала их осознать.

– Почему даже от тебя? А что случилось два года назад? – Мне не понравился его осуждающий тон. – Только благодаря Келли я сумела сбежать. У нас всегда был план, – начала оправдываться я, – и он сработал, потому что сейчас я здесь. Живая!

Я защищала Келли, как могла. Он понял, и вид у него стал растерянный.

– Прости меня. Конечно, ты права. Я не имею права судить Келли и ее решения. Она сделала невероятное и прятала тебя целых шестнадцать лет. Даже я не всегда знал, где ты. Значит, и он не знал.

– Он? – Я растерялась. Виктор?

Рейнер снова вздохнул.

– Давай присядем, – и указал на небольшой кожаный диванчик в глубине кабинета. Занес руку над моим плечом, будто желая развернуть в нужном направлении, но не закончил движение.

Я расслабилась, когда волна его эмоций так и не коснулась меня. Челюсти свело от опасения и любопытства одновременно. Впервые желание дотронуться до другого человека и испытать его эмоции перевесило страх потерять себя.

Мы сели. Подняв глаза на отца, я наткнулась на его напряженный взгляд. Он нервничал. Я постаралась придать лицу как можно более благожелательное и доверительное выражение, чтобы ему помочь, хотя нервничала не меньше. Сейчас он скажет что-то вроде того, что люди со способностями под запретом и скрываются кто как может, а Виктор охотится на них и убивает.

– Я родился в местечке Торхау в Этерштейне, – начал он. – Это небольшая страна между Австрией и Германией. Моя мать София, твоя бабушка, работала школьной учительницей, а еще – была волонтером при Фонде ООН, помогала детям. Так они и встретились с моим отцом, на одном из благотворительных мероприятий ЮНИСЕФ¹⁰. Много лет скрывали отношения, даже когда появился я, но, в конце концов, все стало достоянием общественности. После им пришлось пережить много неприятных моментов: пересуды, унижение. Отстаивание отношений, когда весь мир против, не способствует личному счастью.

– А почему… – я запнулась, пытаясь разобраться в шквале информации, – почему они просто не могли быть вместе?

Отец вздохнул.

– Мой отец – король Этерштейна. За пять лет до встречи с моей матерью он женился на датской принцессе Луизе Саксен-Альтенбургской. Это был династический брак, и… – Он задумчиво посмотрел на меня. – Ты знаешь, что такое династический брак?

Я ошарашенно кивнула. Я прочитала много исторических романов, но разве сейчас так бывает? Хотя, наверное, король уже старый, и его свадьба состоялась несколько десятилетий назад. Все, что я слышала, казалось невероятным.

– Я рос в Торхау, – продолжался рассказ, – мама по-прежнему работала в школе, а отец пытался… – он запнулся, подыскивая слова, – …поддержать нас, но двор и королева были категорически против второй семьи. Что, впрочем, вполне понятно. Королю пришлось нас оставить, он выбрал долг перед отечеством. – Отец замолчал, словно смакуя отголосок своих слов. На его лице отражалась сложная смесь уязвленного самолюбия и понимающего смирения. – Много лет мы вели уединенный образ жизни. Мне кажется, моя мать считала ошибкой связь с королем. Возможно, именно это подточило ее здоровье или это была просто судьба. Она заболела и умерла, когда я учился в старших классах. Меня забрали в королевский замок, но мое присутствие все время напоминало королеве о неверности, а королю… – Он снова запнулся. – Впрочем, не важно. Как ни странно, я поладил с единокровным братом Эриком. Он был старше всего на пару лет. Его растили и воспитывали как следующего правителя. Отец настоял на признании меня законным наследником и избавил от позорного звания внебрачного сына, несмотря на протесты королевы и правительственных советников. Ради репутации короны решение в итоге поддержали. Я и сам не горел желанием, ведь это налагало на меня определенного рода обязательства, а отец ясно дал понять, что я не подхожу для трона, даже как запасной план. Меня признали законным сыном и частью семьи, ведь королю было важно зафиксировать в семейном древе представителя династии Ольденбургов. Теперь я мог претендовать на трон, но меня начали воспринимать еще хуже, чем прежде. Я стал угрозой для Эрика. И даже смерть королевы, моего самого ярого противника, не изменила ситуацию.

Рейнер замолк и, казалось, ушел в свои мысли. Судя по всему, не самые радужные. Он злился: я наблюдала за гневной складкой вокруг рта и подрагивающими крыльями носа. Его вышвырнули из семьи, пренебрегли им и его матерью. Вряд ли это можно назвать веселым детством. Зато у него была мать.

Признаться, изначально я ожидала совсем не этого, и сейчас ощущала себя очевидцем исторических событий. Это было невероятно захватывающе. Хотя я уже начала подозревать, что скоро на голову королю или Эрику, или самому рассказчику свалится еще больше неприятностей, иначе отец не становился бы все мрачнее и мрачнее.

– И что случилось? – нетерпеливо спросила я.

– Много чего. Нет нужды вдаваться в суть королевских интриг. Важнее, что в итоге я принял решение официально отречься от всех прав на трон, чтобы ни у Эрика, ни у прочих заинтересованных лиц не возникло опасений, что я на что-то претендую. Я закончил школу и, как только мне исполнилось восемнадцать, подписал отказ от трона. – Он замолк, погруженный в тягостные воспоминания. – Покинул Этерштейн и начал новую жизнь в другой стране. С тех пор прошло больше двадцати пяти лет.

Печаль в его глазах отражала тоску по месту, где он родился и вырос, и по людям, которых больше не увидит.

– И ты никогда не возвращался в Этерштейн?

– Пути назад не было, – покачал он головой, и, казалось, он имеет в виду не физическое возвращение, а что-то другое. – Однако как бы я ни старался держаться в тени, происхождение невозможно игнорировать, и оно по-прежнему определяет мою судьбу. Боюсь, тебе это еще предстоит познать.

– Почему? – удивилась я. – Что такого в моем происхождении?

– Тереза, разве ты еще не поняла? – Рейнер озадаченно нахмурил брови. – Ты ведь моя дочь. Ты унаследовала не только мои гены, но и родословную.

– Значит, у тебя тоже?..

У него есть способности!

– Значит, ты принцесса, – медленно и раздельно объяснил он. Как маленькому ребенку.

– Я? Принцесса? – Я открыла рот от изумления. Звучало так нелепо, что просто не укладывалось в голове. При чем тут принцессы?

– Строго говоря, твой титул звучит как герцогиня Эттерская, принцесса Этерштейна, но… Да, просто принцесса – более понятно.

– Разве принцессы – не недотроги в красивых платьях с кружевами? Они умеют петь и танцевать. – Я рассмеялась. – Ходят на балы, у них есть слуги…

Я поместила себя в эту картинку и не удержалась от хихиканья.

Отец не разделял моего веселья. Напротив, его лицо стало темнее тучи.

– Так и должно было быть, – глухо произнес он. – Ты должна была расти как принцесса. Получать все самое лучшее. Твоя жизнь должна была сложиться по-другому.

Она сложилась по-другому из-за способностей. История про принцессу звучит неправдоподобно. Неужели он лжет? Зачем?

Огонь в его глазах разгорелся с новой силой. Что это – ярость или ненависть? Так хотелось понять его, познать, сделать частью себя. Это была почти физическая потребность, как потребность во сне или воде: я больше не могла сдерживать ее и протянула руку. Он тут же схватил ее, как будто только этого и ждал.

На минуту я ослепла, оглохла и потеряла чувство равновесия, окунувшись в его эмоции. Гнев, стыд, чувство вины, тоска, ярость и ненависть разом обрушились на меня в жуткой какофонии. За сильными и разрушительными чувствами я чуть не проморгала другие – надежду, признательность и воодушевление. Слишком сильно… Мое «Я» забило тревогу. Я теряю себя, я таю!