Приключения Юстаса и его друзей

Приключения – это не увеселительная прогулка в сияющий майский день.

Джон Рональд Руэл Толкин, английский писатель, XX в.

Первая повесть
Добрый край

Невидимое зло всего тревожнее.

Публий Сир, римский поэт, I век до н. э.

Глава 1. Жареный петух

Петуха Юстаса раньше звали не Юстасом. Как его звали, никто не знал, и сам он об этом молчал. Но как-то должны были называть, поскольку у героев есть имена. Тем более у таких отчаянных.

Перед домом Сомовых Юстас появился ранним июньским утром и тут же троекратным оглушительным криком сообщил о своем приходе. Явился он не один, а с двумя курицами и цыплятами.

Разбуженный петушиным криком из дома вышел Петр. Увидев кур, он подошел к ним, чтобы узнать, кто такие, откуда и что им надо на его дворе. Но не успел хозяин задать вопроса, как петух коршуном бросился на него. Петр успел увернуться от шпор и клюва вояки и на всякий случай отошел подальше от драчуна. Тот, играя перьями хвоста, грозно смотрел на хозяина двора. Красные глаза и налитый кровью гребень не предвещали ничего доброго.

– Тю на тебя! – воскликнул Петр. – Сдурел?

– Не смей приближаться к моей семье! – проорал петух. – Накажу!

Петр почесал затылок:

– Серьезная птица. Не иначе из отряда соколиных. Оставайся, раз пришел.

Он открыл сарай и широким жестом пригласил кур в их новый дом. Там Петр выделил пришельцам половину помещения, соорудил загородку, прибил жердочку, чтобы у птиц был насест, бросил охапку сена, поставил кормушку, поилку, насыпал туда пшена и риса, налил воды, и, достав из холодильника пару бутылок пива, пошел к соседу, эстонцу Калле, сообщить об утреннем происшествии. Петух тут же подошел к кормушке и подал сигнал семейству приступать к трапезе.

Дом Сомовых находился в небольшом финском поселке рядом с городком Сюсьмя на озерном острове, связанном с берегом насыпной дамбой. В поселке жили финны, шведы, немцы, эстонцы и несколько семей из России. Общались жители друг с другом каждый на своем языке, но вроде как понимали друг друга.

Поскольку хозяйки не было, соседи уютно расположились на террасе дома. Хозяин угостил гостя скворчащей яичницей, и Петр рассказал ему об утреннем нашествии пернатых. Калле, задумчиво глядя на озеро, предположил, уж не тот ли это петух, который на днях убежал вместе со всеми курами из соседнего поселка от финна Инту Мартонена. Говорят, об этом сообщили даже в телевизионных новостях.

– Наверняка он, – сказал Калле. – Это петух не обычный…

– Да ты же не видел его, – возразил Петр.

– Ну и что? Увижу еще. Этот петух был сущий цепной пес. Инту Мартонен и держал его за такового, даже дрессировал его, как боевого петуха, пока тот совсем не отбился от рук. Налетал на всех, кто заходил во двор, а за детьми гонялся по всему поселку. Как-то к Мартонену пришли сватать его дочь Миию. Раньше целый обряд был. Сватать приезжали по-темному, чтобы кто не прознал да не сглазил. Заходили в дом, присаживались с краешка, мыли косточки знакомым, а сами – и сваты и родители – ждали, когда к ним выйдет невеста. Выйдет, и сваты дарят ей колечко с подарками. Как только она возьмет их, тут же накрывают стол, и начинается сватовство. А не выйдет, знать, от ворот поворот, и гости едут домой искать другую невесту. Но Мартонен современный человек, к тому же его родственник – член парламента Эдускунта, далек от этих традиций. Да и сваты, похоже, тоже. Приехали днем. Мартонен приготовил шашлык, шампанское. Но только гости зашли во двор, петух налетел на них и разодрал будущему свату рубашку, а сваху напугал до полусмерти. Инту Мартонен рассвирепел, схватил петуха и бросил его на мангал. Мангал у него был жестяной, тут же рассыпался, а петух с горящими перьями стал кидаться на всех. Гости убежали, сватовство сорвалось…

– А дальше-то что?

– А дальше вот что произошло. Так по телеку сказали. На другой день Инту Мартонен помирился с будущими родственниками и пригласил их к себе еще раз. Те пришли, на этот раз ближе к вечеру. Вечер выдался теплый, хозяин поставил стол и скамьи на свежем воздухе. Посреди стола на блюде лежал зажаренный петух. Все посмеялись, вспомнив вчерашнее приключение, разлили шампанское и собирались уже приняться за еду, как из курятника вдруг вышли две курицы с цыплятами и прямиком направились к столу. Инту Мартонен как раз угостил всех перед шашлычком горячим кофе, с прибауткой: «Девушка хороша юная, а кофе горячий» и схватил было ветку, чтобы прогнать их, и тут петух подскочил с блюда, полетел к Мартонену и вцепился ему прямо в зад!

– Брось! – воскликнул Петр. – А что потом?

– Что было потом, история умалчивает… Потом он к тебе пришел!

– Жареный?

– А какой же еще? Теперь давай выпьем за петуха.

Выпив за жареного петуха, Петр вернулся домой.

– Как вас теперь называть? – обратился он к петуху.

Тот молчал.

– Молчишь, Штирлиц?!

Петр лег подремать, но тут позвонила жена Ирина и сообщила, что приедет завтра с Машей и Дашей на поезде «Аллегро». Петр не стал говорить ей о прибавлении в доме и на ночь не стал закрывать сарай – вдруг куры захотят вернуться к прежним хозяевам. Еще неизвестно, как отнесутся в поселке к присвоению чужой птицы? Тут воров не жалуют…

Утром Петр поехал встречать семью в Лахти. В машине он рассказал о нашествии петушиного семейства. Девочки стали возбужденно обсуждать предстоящую встречу, а Ирину не оставляла мысль, как бы чего не вышло из этого дурного.

– Вы только близко не подходите к сараю. Пусть привыкнут, а то напугаются.

Петух тут же опроверг слова нового хозяина и, выскочив из сарая, помчался на приезжих. Те едва успели спрятаться в доме.

– Ну, орел! – перевела дух Ирина. – Мужественный паренек. Надо ему имя подобрать.

– Имя! Имя! – запрыгали девочки. – Надо дать ему имя! Петухан Куриханыч!

– Это слишком просто, – сказала мама. – Я что-то такое уже слышала.

– Он вчера откликнулся на имя Штирлиц, – сказал отец.

– Штирлиц! Что ты! Профанация имени народного героя! И не финское имя!

– Тогда Юстас, это позывной у Штирлица.

Тут зашел Калле. Узнав, что подбирают петуху имя, тоже принял участие.

– Юстас – неплохое имя, но… архаичное. И не финское. Тут же нет Юстасов? – обратилась мама к Калле.

– Почему? Есть. У меня сосед справа Юстус. Юстус Виртанен.

– Всё равно. Фамилия финская, хоккеист, кажется, такой, а вот имечко прибалтийское, надо финское подыскать.

– Не прибалтийское, – поправил Калле. – Стран Балтии.

Мама открыла планшет и стала искать подходящее имя для петуха.

– Нашла. Вот: Анри.

– Какое же это финское! – засмеялся папа, – Чисто французское. «Жил был Анри Четвертый, хороший был король…» – запел он.

– Анри – финское, – сказал Калле. – Все богатые с этим именем живут.

– Вот! – ткнула мама пальцем в планшет. – Что я говорила! «Имя Анри означает потребность доминировать. Всегда и везде». Вот! Замечательное имя. Нам петух с таким именем и нужен.

– Это не петух, это же цепной пес.

– И отлично! – поставила точку мама. – Охранять участок кому-то надо!

– У Чехова рассказ есть, «Лошадиная фамилия», – съязвил папа, но мама отрезала: – Оставь Чехова в покое! Займись полкой в кладовке!

Тут (и тому масса свидетелей: вся семья Сомовых и эстонец Калле) на веранду взошел петух и заявил, что отныне он будет называться никаким Анри, а Юстасом. И никем больше! Петух вскочил на бруствер и во все горло проорал:

– Юстас! Юстас! Юстас!

Так за ним и закрепилось это имя. Кур назвали Пеструхой и Дурой, а цыплят решили пока никак не называть. «Надо дождаться осени, тогда и посчитаем их, и заодно имена дадим», – решили родители.

Пеструхой курицу назвали за пестрый наряд, а Дурой – другую курицу, приземистую и бестолковую. Судя по повадкам, именно Дура вывела цыплят, но совсем не занималась их воспитанием, а стала днями напролет высиживать яйца, которые несла Пеструха. Юстас пробовал урезонить ленивицу и трепал ей загривок, но та упорно возвращалась к насиженному месту. Потом Ирина в воспитательных целях переименовала курицу в Жанну, хотя непонятно за что – Дура ей было больше к лицу.

Глава 2. Дарий-Григорий Второй

– А про Гришу-то забыли! – воскликнула мама. – Водички дай ему.

Петр достал из багажника клетку, выпустил кота.

– Прости, Григорий, отвлеклись на петуха.

– Какого петуха? – Кот потянулся и чихнул. – Свежо тут у вас!

– Да прибился, понимаешь, петух, кров искал. Не мог отказать бедняге.

– Больной?

– Не совсем. Пошли, твое место покажу.

Григорий, распушив хвост, прошествовал во двор.

По происхождению кот был персидской породы – иначе говоря, перс, чем сильно гордился, а по паспорту – Гриша, что его сильно раздражало.

– Какой я Гриша? Разве похож я на Гришу? Я Дарий!

Гриша любил смотреть телевизор, но только не новостные и развлекательные каналы, на которых показывают всякую чепуху, а исторические передачи и фильмы ВВС о животных. Одно время он смотрел передачи про еду, но после того, как увидел экспертов-диетологов кошачьей еды, утверждавших, что в сухих кормах одних марок мяса больше, чем в других, понял, что все они вруны, так как мяса не было ни в каких кормах. Из телевизора кот узнал, что в Древней Персии некогда жил царь Дарий Первый, мудрый правитель, покоривший многие народы. Поскольку Гриша считал себя мудрым и особой царских кровей, то пожелал называться Дарием, пусть даже Вторым. Он не раз пенял Петру за то, что тот записал его Гришей. Петр тщетно пытался разубедить кота, раскрывал его паспорт:

– Гриша, ну что ты вредничаешь?! Что написал, то написал. Откуда я знал тогда, что ты Дарий? Вот, смотри. Это сведения обо мне. А вот о тебе. Фото – узнаешь себя? Дальше. Имя: Гриша. Пол: Кот. Даже шифр: Один ноль – как в футболе, в твою пользу, значит.

– Это я знаю, – говорил Гриша. – У кошек ноль один, потому что они всегда в проигрыше.

– Порода: персидская. И так далее. Что тебе надо еще?

– Ошибочка. Тут ошибка, в графе «Имя», – возражал кот. – Ты же отлично знаешь, что я Дарий. Второй. Ладно, Григорий. Был такой римский папа.

– Послушай, Григорий. Зачем тебе древнее имя? Дарий какой-то! Давай окончательно остановимся на Григории. Современно.

– Что значит, «какой-то»! Дарий по-персидски – «добронравный». Я самый добронравный кот на свете!

– Ну, не знаю. Котов называют не по паспорту, а по, пардон, морде. Вот я на тебя тогдашнего поглядел – Гриша, сейчас гляжу – конечно, Григорий! Настоящий Григорий Котовский! Только не лысый.

– Всё еще впереди, – зевнул кот.

Как бы там ни было, Ирина и дети, ничего не знавшие об этих прениях, продолжали называть кота Гришей, а Петр, дабы лишний раз не обижать воспитанника – Григорием. Сам себя Гриша с годами всё больше позиционировал с Дарием и редко снисходительно соглашался на Григория.

Такое плотное общение с Гришей нужно, конечно, поставить в заслугу Петру. Известно ведь, что коты с людьми разговаривают лишь тогда, когда те разговаривают с ними. Когда Петр взял котенка, он еще жил один, без семьи, и часто вел с котиком долгие беседы, объясняя ему, как надо есть, пить, писать и какать (Петр любил показывать всем, какой у него кот умница – ходит на унитаз!), и истолковывая исторические события и особенности поведения животных из телевизора. Гриша поначалу лишь мявкал в ответ да мурлыкал, но со временем перешел на членораздельную речь, и у них все годы шел нескончаемый диалог, который, правда, понимали только они одни.

Как-то Петр спросил Григория:

– А как ты общаешься с другими животными – с собаками, воронами?

– На кошачьем.

– Как, на кошачьем?

– Да так. У животных один язык, который Адам дал, до того, как женился. Знаешь Адама?

– Поэта Мицкевича? – почесал затылок Петр (он никак не предполагал вести с котом богословские беседы). – Или экономиста Смита?

– Да нет, просто Адама, кого бог из дома прогнал.

– Хочешь сказать, что у Адама был кошачий язык?

– Тебя это коробит?

– Да нет, но всё же…

– У всех зверей и птиц остался тот язык. Мы ведь не строили Вавилонскую башню!

– Всё равно не понимаю, – не сдавался Петр. – Как вы понимаете друг друга, если у вас всех разный язык?

– А как в оркестре – у каждого инструмента свой язык, а говорят все на общем, чтобы их человек понимал!

Справедливости ради, надо заметить, что к этой теме они больше не возвращались, конечно, скорее всего, из опаски Петра потерпеть в диалоге с котом фиаско.

Жили они дружно и сильно привязались друг к другу. Перс всегда поджидал Петра в прихожей на консоли. Однажды Гриша сильно заболел, не мог от бессилия вспрыгнуть на консоль и поджидал хозяина на половичке. Когда Петр увидел его, у него сжалось сердце от жалости. Он тут же отнес кота в ветеринарный участок, располагавшийся в доме напротив. Ветеринар радостно сообщил, что у пациента приступ мочекаменной болезни. Если бы промедлили еще пару часов, коту был бы конец. Эскулап тут же занялся Гришей, ни на минуту не прерывая своих баек.

– В воскресенье лег пораньше, думал, высплюсь. В первом часу ночи звонит женщина, рыдает – ее собаку в брюхо укусил клещ, бедняга вот-вот ласты склеит. Капни, говорю ей, маслом на клеща и выкрути его против часовой стрелки. Только задремал, снова звонит! Не выкручивается. Вези ко мне, говорю, но за беспокойство плата двойная. Привозит. Гляжу. Клеща не вижу. Где клещ, спрашиваю. Вот он, на брюхе. Ой, тут еще один. Где? Да вот! Это, милочка, не клещ. И это не клещ. Это титечки. Обрадовалась, заплатила и уехала на такси. Люди совсем с ума сошли со своими котами и псами, и я скоро сойду с ними.

– А что ж вы работаете ветеринаром?

– Кушать иногда хочется.

Идиллию нарушила женитьба Петра на Ирине, невольно отдалившая кота и хозяина друг от друга. Когда родились Маша, а потом Даша, от малюток кот претерпел много неприятностей, начиная с их пронзительного визга и кончая постоянным тисканьем и укутыванием во всякие тряпки. Но он ни разу не поцарапал девочек, хотя иногда с возмущением шипел на них. С той поры Гриша стал мелко пакостить, особенно когда семья садилась за стол или отходила ко сну. Он отправлял свои естественные потребности, сопровождая их окончание радостным воем, яростно драл обои и мебель, открывал закрытые двери, гонял по полу мелкие предметы, а то просто орал, особенно весной. Неугодным же гостям он даже гадил в обувь. Его ругали, закрывали в ванную, пару раз посадили на ремешок, но он устраивал такой тарарам, что его тут же с извинениями выпускали на свободу.

Как-то Ирине попалась статья о персидских кошках.

– Что пишут! – Ирина с возмущением посмотрела на Петра. – Нет, ты послушай, что пишут котоводы! «Персидская кошка наделена мягким и приятным голосом, но его использует не часто». Всё наоборот! Твой кот, похоже, не читал эту статью!

– Обучи! – парировал Петр.

Впрочем, Ирина срывалась редко, и особых взаимных обид ни у кого не было.

Но вот когда летом выезжали на дачу, благонравный Григорий пускался во все тяжкие. Он устанавливал «мудрое и справедливое правление» не только на своем участке, но и на всех примыкающих. Даже собаки вынуждены были считаться с его царскими амбициями. Особенно, когда на нем шерсть вставала дыбом, горели глаза и усы топорщились так, что ими можно было пробить доску в заборе. Связываться с «этим тигром» никто не хотел, а Григорию достаточно было факта признания его авторитета. Поэтому разгневанным его практически никто и не видел. Раз только, когда Трифон, кот с дальнего участка, пришел к Гришиной зазнобе, соседке Мурке, Григорий явил себя во всей своей красе и гнал селадона далеко за территорию общества. Возвращаясь мимо участка зазнобы, он исполнил песнь торжествующей любви «Мурка, ты мой Мурёночек», дома с аппетитом уплел миску жаркого, после чего сморился в кресле полуденным сном.

Много неудобств Гриша испытал при переезде семьи в Петербург. Кота не разрешили взять в салон самолета, и пришлось сдать его в багаж. Когда прилетели, клетки на транспортере не оказалось. Григория принесли перенервничавшим хозяевам через двадцать минут. Оказывается, от шума двигателей и холода бедняга чуть не сошел с ума, выбил дверцу клетки, и грузчики никак не могли поймать его в грузовом отсеке.

Однако, пора вернуться в Сюсьмя.

Отобедав, Гриша решил пройтись по участку, осмотреться, пометить, где надо, границы участка, а заодно разобраться с петухом, обретшим кров у хозяина. Услышав шевеление в сарае, кот не стал заходить туда, решив не беспокоить больную птицу во время сиесты. «Пусть наберется сил», – рассудил он.

Побродив по участку и обнюхав все цветы и кусты крыжовника и смородины, уловил запах мышей, зайца и ежа. Затем кот пошел к озеру, раскинувшемуся перед глазами во всю ширь горизонта. На берегу он заметил недогрызенный мосол, видимо, оставленный каким-нибудь псом, и улегся рядом с ним на мягкую траву. Озеро горело золотыми и серебряными огнями, было тепло. Гриша задремал.

Разбудила кота ворона. Она подковыляла к мослу и стала долбить его. От неожиданности Гриша подскочил, распушил хвост и усы и зашипел. Но ворона ничуть не испугалась его:

– Чего жадничаешь, кот?

– Ты кто такая?

– Ворона.

– Звать как?

– Ворона и звать.

– Будешь Чернавкой.

– Это кем же?

– Да царицей, вот кем.

– Царицей – ладно, а то меня твой хозяин воровкой обозвал.

– У меня нет хозяина, – буркнул кот. – Я сам по себе.

– Рассказывай! Небось хозяин кормит?

– Небось… Вульгарная ты птица, ворона, вот что я тебе скажу! Хоть и царских кровей, хм, хм…

– Да уж какая есть!

Тут раздалось рычание, и на ворону из кустов бросился пес. Гриша взлетел вверх и с шипением упал на спину собаки. Старый пес от испуга присел и замотал головой. Перед ним в боевой стойке, изогнув спину и задрав трубой хвост, стоял крупный рыжий кот, который не думал ретироваться. Связываться с таким было не резон, но и сдаваться тоже как-то обидно. Спасла положение ворона.

– Так это ты, Маклеод! – воскликнула она. – Чего бросаешься на старых друзей? Забыл, как я тебе на той неделе кость дала?

– Извини, обознался. Я думал, это ворона со двора Аарна Какконена.

– Ну что ты! Разве я похожа на побирушку? Кстати, меня с сегодняшнего дня звать Чернавка. Царица, то есть.

Тут послышалось:

– Григорий! Ты где? Кис-кис-кис!

– Тебя зовут, Григорий! – каркнула Чернавка. – Хозяин.

– Ага, небось. – И кот не спеша с царским достоинством пошел по тропинке на голос Петра.

Глава 3. Гормоны счастья

– Где пропадаешь? Зову, не откликаешься, – спросил Петр.

– С песиком подружился. Верная псина.

– На службу хочешь призвать? – насмешливо спросил хозяин.

– Староват. Пусть в приятелях походит, а там посмотрим. На службу я Чернавку нанял.

– Это еще кто?

– Ты знаешь ее. Ворона. Ты ее воровкой обозвал.

– А-а, достойная компания. Чем промышлять думаете? Смотри, тут воришек не любят.

– Ты выпил? – ушел кот от темы.

– С чего ты взял?

– Учуял. Ты ж знаешь, я эксперт.

Когда подошли к домику, эксперт учуял еще одного выпившего – Калле. Эстонец откинулся в кресле и блаженно улыбался.

– Твой друг? – спросил кот.

– Сосед. А там посмотрим. Иди, поспи, а мы посидим, пока наши не вернулись.

Когда Ирина уехала в магазин, Петр хотел заняться полкой в кладовке, но пришел Калле, под градусом. По словам эстонца, на высоких широтах жизнь может идти достойно только под высоким градусом.

– Петр! Тебя ждут крупные неприятности! – Калле уселся в кресло и, похоже, надолго. – Кур чужих присвоил? Ja, да, присвоил. О намерении содержать кур в городском доме в коммуну сообщил? Ei, нет, не сообщил. Курятник как надо оборудовал? Ei, нет, не оборудовал.

– Не части! – Петр достал из холодильника пиво. – Кур я не присваивал, сами пришли. И я их не содержу, разок крупы насыпал. А как оборудовать мой сарай, извини, я разберусь без финского государства!

– Ошибаешься! Не разберешься! Тебе советчик нужен, а лучший советчик – это я. Слушай. То, что куры финна Инту Мартонена сбежали к русскому, уже в Лапландии знают, это далеко на север. Так что скоро этот Мартонен явится за ними, придется отдать, да еще с вознаграждением, если не хочешь с полицией разбираться. Куры у тебя, значит, ты их и содержишь, а о своем намерении содержать кур ты коммуне (конкретно Аарно Какконену) не сообщил.

– Какое намерение, куры пришли, я их и приютил. И тут не город!

– По российским меркам не город, а по финским город! Средневековая церковь, два театра, дом молодежного творчества, два музея, библиотека, два фестиваля, десять вилл – что там еще? Заповедник, дендрарий, крупный балансирующий камень Сюсьма на вершине плоской скалы Хейнола. Три шикарных магазина, рынок, ярмарка, асфальт, коттеджи. И всё это на четыре тысячи горожан! «Не город» – именно город! А вот сколько квадратных метров ты выделил курам? Пол сарая? Пять метров. Петух, две курицы, пять цыплят – восемь. А на каждую птицу положен один квадратный метр!

– Пять цыплят, это ж не куры! И вообще курица не птица…

– Шути-шути, я тебе серьезно говорю. Подлей-ка. Это еще не всё. На петуха нужно особое разрешение. А чем кормишь их?

– Что было, тем и покормил, рисом, пшеном.

– Ну вот! Защитники прав животных придерутся, не отборным зерном кормишь, моришь птицу!

– Да я же морю ее тем, чем и себя морю!

– Не важно. У них написано, что кормить птицу надо отборным зерном!

– Слушай, Калле, поговорим о чем-нибудь другом. Свалились эти куры на мою голову! Что-то Дениса Волочаева давно не видно. Зинку видел, а он где?

Волочаевы были тоже из Петербурга. Они жили напротив Сомовых, на взгорке. Маклеод был как раз их собакой.

– Ты не знаешь? А, вас же не было прошлой осенью. Да и зимой тоже. Денис с Зинаидой в конце сентября хорошо собрали белых грибов, продать – на машину хватит. Насушили, весь дом провоняли. Как-то Денис на рыбалку пошел. Вернулся за полночь. Замерз, как суслик, проголодался, выпил, закусил чипсами из пакета, стал наливать в ванну шампунь и уронил флакон. Взбил пену и целый час лежал в ней, как эта, ну которую ты поминать любишь…

– Афродита.

– Она. После ванны пошарил по кастрюлькам, еды никакой. Зинаида спала уже. С полки достал еще один пакет с чипсами. Утром его разбудили вопли жены. Та орала так, что разбудила пол посёлка. – Калле замолчал, сосредоточенно прожевывая колбасу и улыбаясь.

– Чего орала-то? – не выдержал Петр.

– Кто? А, орала, потому что Денис весь покрылся собачьей шерстью. Как Маклеод. С тех пор Зинка стала в молельный дом ходить.

– Почему он шерстью-то покрылся? Сглазили?

– Какое! Маклеод постарел, шерсть клочьями лезла. Вот Зинаида и купила два пакетика гормонов для роста шерсти. Там надо по чуть-чуть добавлять в еду. И шампунь – по чайной ложке для мытья шерсти. На псарню хватило бы, а Денис оприходовал всё за раз. Вот и оброс за ночь.

Петр с недоверием отнесся к этой истории, поскольку Калле и без градуса сочинял иногда такое, чего отродясь не было даже на экваторе. Ну да небольшая ложь лишь украшает беседу.

– И где он теперь, Денис?

– Тут несколько передач прошло. В Америке даже показывали. Денису оттуда письмо пришло, из собачьей клиники доктора Мопса, звали к себе, обещали вывести шерсть и вернуть человеческий облик. Оплатили всё – и проезд, и проживание, и лечение! Профессор Мопс снял фильм, книгу издал с фото Дениса до и после. Я видел. Классные фотки!

– И где сейчас Денис?

– У вас, в Железноводске. Лекарствами сбил себе кислотно-щелочной баланс, теперь восстанавливает.

– Надо Ирине рассказать. А вот и она!

К дому подкатила машина. Петр с девочками перетаскал пакеты, а Ирина прошлась по двору. Заметив уснувшего Калле, она позвала мужа:

– Петь, а чего это Калле спит?

– Спит, – подтвердил Петр. – Столько ужасов рассказал о проблемах, которые куры могут принести.

– Я вижу. Я хорошо вижу, как вы решали эти проблемы!

– Да ладно тебе! Я серьезно…

– Ну тебя! Какие проблемы от кур? – Она приблизилась к кусту, под которым копались куры. Петух на нее не отреагировал. Ирина подошла к нему и погладила по спине. Юстас дернулся, остро взглянул на новую хозяйку, но агрессии не проявил.

– Молодец, Цербер ты наш!

– В греческой мифологии Цербер – порождение Тифона и Ехидны, – уточнил Петр. – Он трёхголовый, как наш Змей Горыныч. Прежде чем в лапшу его класть, три башки надо срубить, но лапша всё равно отравленная будет, у него слюна ядовитая.

В детстве Петр запоем прочитал пятнадцать раз кряду «Мифы и легенды Древней Греции» Н. А. Куна и с тех пор по всякому поводу делал экскурсы в культуру Эллады, что не совсем нравилось Ирине.

– А то еще есть совсем жуткие создания – сторукие гекатонхейры…

– Фу! Гадость какая! Вечно ты со своими древними греками! Где они? Где ты их увидел? – Ирина широко повела перед собой рукой.

Греков и впрямь нигде не было. Зато с пригорка, с которого устремлялись высоко ввысь тонкие березы, спускалась Зина Волочаева. Зинаида была, конечно, не сторукой, но вполне гекатонхейрой, так как ей и двух рук хватало, чтобы присвоить что-нибудь чужое. (Она работала продавщицей в овощном отделе универсама). Точь-в-точь Чернавка, только в человеческом обличии. В Финляндии Зине стоило огромных усилий держать себя в руках, чтобы не брать то, что плохо лежит. А тут всё плохо лежало. Лодки, велосипеды, двигатели, машины, дрели, садовый инвентарь, строительные материалы лежали и стояли там, где их оставили только что или год назад, без цепей и замков; дома, гаражи и сараи редко запирались на ключ, а если и запирались, то все в округе знали, где он лежит. Хотя, по мнению финнов тут плохо лежали лишь пустые банки из-под пива, обертки от мороженого и окурки, которые бросали под ноги новоселы из России.

– Маклеода не видели? – спросила Зинаида.

– Да вон он, на берегу, – указал Петр. – С нашим котом подружился.

– Круто! – сказала Зинаида. – Слышь, Петь, пивка нет? Что-то горло пересохло.

«Права финская поговорка: «Мужчина без жены – что сарай без крыши», – подумала Ирина. – А жена без мужа – что крыша над Парижем».