Культура Два

Лев Копелев и Раиса Орлова предложили мне переслать рукопись «их издателям», которыми оказались Элендея и Карл Профферы и созданный ими в Мичигане "Ардис". Я постарался вспомнить, чему меня учили в фотокружке Центрального дома детей железнодорожников в 1956 году, и изготовил микрофильм рукописи на сверхконтрастной пленке, похищенной моей приятельницей Олей Прорвич из фотолаборатории какого-то НИИ. Микрофильм оказался настолько низкого качества, что Профферы не смогли прочесть ни одного слова, о чем я узнал только в 1981 году, уже находясь в Америке. Не сомневаясь в качестве похищенной Олей пленки, могу обвинять только уровень преподавания в ЦДДЖ.(От автора)

Если смысл сталинского террора был в принципиальной невозможности понять логику выбора жертв, что потенциально делало жертвой каждого, от дворника до маршала, то в брежневскую эпоху невинных жертв не было. Каждый нарушитель конвенции точно знал, за что его избили в подворотне, не пустили за границу или не дали защитить диссертацию. В брежневскую эпоху не было борьбы с инакомыслием. Все, от диссидента до офицера КГБ, мыслили примерно одинаково, и все дружно презирали советскую власть. Борьба шла с несоблюдением протокола. Не надо было, как в сталинскую эпоху, перевоплощаться по системе Станиславского и правдоподобно бить себя в грудь. Достаточно было спокойно, даже с легкой иронической улыбкой, произнести несколько требуемых формул, чтобы получить статус лояльного гражданина.

«Родственников за границей не имею», — полагалось писать в анкетах в то время [40-е], независимо от того, были ли они на самом деле.

Торжество культуры-два видно и в том, как ей удается на свой лад приручить никому было не подчинявшуюся и дикую культуру-один. Ее создателей перемещают на Олимп культуры-два. Раньше Малевича и Кандинского прятали в запасниках музеев, и это доказывало длящуюся взрывоопасность их искусства. А теперь они переведены в разряд классиков, им положено подражать. Этим их как бы обезвредили, дезинфицировали. На те выставки, куда ломились толпы, заходят редкие посетители.

Антиобщественное поведение и дефективность имеют с точки зрения культуры 2 одну природу, во всяком случае заслуживают одного и того же наказания. Пожалуй, ярче всего представления культуры о сходной природе преступности и ненормальности проявились в идее создания тюремно-психиатрических больниц.

Античное презрение к "писанине" странным образом уживалось в культуре 2 с иудео-христианским отношением к Писанию. Культура 2 — это тоже в известном смысле культура Книги, а люди этой культуры — некоторым образом люди Слова. Однако Слово с точки зрения культуры слишком действенно, чтобы оно могло достаться кому попало. Поэтому в полной мере словом владеет лишь первый человек в иерархии, причем ему позволено наиболее письменное (то есть восточное) отношение к слову. Сталин иногда изображается с атрибутами письма — бумагами, чернильницей. А чем ниже место человека в иерархии, тем более античное отношение к слову ему предписано: возгласы, приветствия, выкрики, и — на самом нижнем уровне — безмолвные аплодисменты.

То, что не излучает радости, — враждебно, оно уничтожается, а сам процесс уничтожения тоже вызывает бурную радость. Обратим внимание на стенографические ремарки в двух следующих цитатах. "Нам пришлось, — говорит Сталин 4 мая 1935 г. на выпуске академиков Красной Армии, — по пути помять бока кое-кому из этих товарищей... Должен признаться, что я тоже приложил руку к этому делу (бурные аплодисменты, возгласы "ура")". Другой пример: "Мне скульпторы поручили, — сказал на съезде архитекторов скульптор Меркуров, — сказать, что мы вчера добили последних формалистов (смех, аплодисменты). Лично мною было ухлопано 8 человек (аплодисменты)".

Из-за того, что культура 2 не знает случайных событий, ей приходится конструировать особую мотивацию поведения "вредителей", наделяя их врожденной и абсолютно бескорыстной тягой ко Злу. Это такое Зло, от которого никому не становится хорошо. Это зло во имя Зла. Этому Злу свойственна, как сказал Вышинский на процессе Пятакова, "дьявольская безграничность преступлени". Соответсвенно для субъектов "хороших" событий культура конструирует аналогичную мотивацию, но с обратным знаком, что-то вроде "божественной безграничности добродетили". Чем лучше событие, тем более высокую ступень в иерархии должен занимть его автор, и наоборот. Такое событие, как, скажем, война, рассматривается культурой — вне всякой связи с исповедуемым марксизмом — как результат действия черных сил и их главы, "князя тьмы" Гитлера. Победа же в войне, естественно, результат действия сил добра и их главы, Человека № 1, Сталина.

Я вспоминаю атмосферу неслыханного расточитальства по отношению ко времени в советском учреждении брежневской эпохи. Доблестью считалось работать как можно меньше, "отписаться", например, в библиотеку и пойти в магазин или уехать на дачу. Летние отпуска, с помощью отгулов за субботники и фиктивных справок, растягивались на месяцы. Хотя я и был одним из глазычевских трудоголиков, помню выражение ужаса в глазах одной американской искусствоведки, когда я сказал ей, что отдыхал три месяца в Крыму.