Сад Оливии. Входят сэр Тоби, сэр Эндрю и Фабиан.
Поди сюда, синьор Фабиан.
Конечно, пойду. Если я упущу хоть крупицу этой забавы, пусть меня заживо сварят в котелке меланхолии.
Не порадует ли тебя, что эта каналья осрамится с головы до ног?
Я был бы в восторге от этого! Вы знаете, однажды он навлек на меня немилость графини по случаю медвежьей травли.
Чтобы насолить ему, мы еще раз выпустим медведя, который славно отделает его. Не так ли, сэр Эндрю?
Если мы не сделаем этого, значит, мы даром жили на свете!
Входит Мария.
Вот и бесенок. Ну что, мое индийское сокровище?
Станьте втроем за куст. Мальволио идет этой дорогой. Он с полчаса стоял там на солнце и кривлялся перед собственною тенью. Ну, теперь следите в оба! Я знаю, это письмо превратит его в философствующего болвана. Тише, ради всего веселого!
Мужчины прячутся.
Ты лежи здесь. (Бросает письмо.) Вон плывет рыбка, которую надо поймать на удочку.
Уходит.
Входит Мальволио.
Всё – дело случая, только случая. Мария сказала мне однажды, что графиня ко мне неравнодушна, и сама она в разговоре со мной намекала довольно ясно, что если когда-нибудь влюбится, то только в человека, похожего на меня. Со мной она обращается с бóльшим уважением, чем с кем-либо из прочих своих слуг. Что я должен об этом думать?
Чванная скотина!
Тс!.. Эти умствования превращают его в великолепнейшего индюка. Ишь как он надувается, распуская перья!
Право же, так бы и отколотил этого негодяя!
Тише!
Стать графом Мальволио…
О скот!
Пулю в лоб ему, пулю!
Тише, тише!
Тому есть примеры: графиня Стречи вышла замуж за своего камердинера.
Погибни, Иезавель!
Тише! Теперь он окунулся по уши. Смотрите, как воображение его раздувает.
Три месяца прошло после нашей свадьбы, – и я сижу в кресле под балдахином…
Ах, если бы запустить ему в глаз камнем из самострела!
Велю собраться всем слугам… Сижу среди них в бархатном халате, только что поднявшись с постели, где оставил Оливию спящею…
Гром и молния!
Тс!.. Тс!..
Потом находит барский каприз: окидываю их важным взглядом, как бы говоря: «Я знаю свое место, – и вы знайте свое», и наконец спрашиваю о сэре Тоби…
Ад и проклятие!
Тише, тише! Теперь слушайте!
Семеро из моих слуг покорно бегут за ним. Я тем временем хмурю брови, может быть, завожу часы или играю драгоценным перстнем. Тоби подходит, отвешивает мне поклон…
Неужели оставить его в живых?
Молчите, хоть бы лошадьми тянули из вас слова!
Протягиваю ему руку вот так и благосклонную улыбку подавляю строгим взглядом неудовольствия…
И Тоби не ударит тебя по роже?
И говорю: «Дядюшка Тоби, так как судьба соединила меня с твоей племянницей, то я имею право сделать тебе некоторые замечания…»
Что? Как?
«Ты должен перестать пить…»
Осел!
Потерпите, пожалуйста, или мы все дело испортим.
«Кроме того, ты тратишь свое драгоценное время с этим безмозглым рыцарем…»
Это я, будьте уверены!
«С каким-то сэром Эндрю…»
Я так и знал, что речь идет обо мне, потому что многие называют меня безмозглым.
Это что такое?
(Поднимает письмо.)
Вот птичка и в силке.
Тс!.. И да внушит ему дух веселья читать вслух!
Клянусь жизнью, это почерк графини! Это ее Л, Р, Т; именно так она пишет большое П. Это ее рука…
Ее Л, Р, Т… Послушаем дальше.
«Неизвестному предмету любви моей это письмо и дружеский привет». Это совершенно ее слог! Ба! И печать ее: с головой Лукреция. Это графиня! Кому бы это могло быть?
Завяз с душой и телом!
Богам известно, я люблю!
Одну мечту лелею!
Кого люблю – я не скажу,
Признаться в том не смею!
«Признаться в том не смею!» Дальше – еще стихи… «Признаться в том не смею!..» Если бы это был ты, Мальволио!
Повесить тебя, собаку!
Я рождена повелевать
Тому, к кому душой пылаю;
Но не могу тебя назвать
И молча по тебе страдаю,
М. О. А. И.,
Кумир моей души!
Бестолковая загадка!
Чудесная девка!
«М. О. А. И., кумир моей души». Позвольте… здесь надо подумать, подумать!
Эк она его разлакомила!
Попался, соколик!
«Я рождена повелевать
Тому, к кому душой пылаю».
Ну, конечно, она может мне повелевать, потому что я ей служу и она моя госпожа, – это ясно для всякого здравого ума. Тут никаких затруднений нет. А конец? Что бы означал этот порядок букв? Если бы мне удалось как-нибудь приладить их ко мне! Постой! «М. О. А. И…»
Ну, разгадай-ка! Ишь, как заметался!
Борзая залаяла, как будто почуяла лисицу.
М – Мальволио. Ведь, мое имя начинается с М.
Не сказал ли я, что он нападет на след? У него удивительное чутье.
М… Но с этим не согласуется дальнейшее: должно бы стоять А, а стоит О. Ничего не получается.
Этим О, надеюсь, все и кончится.
Да, или я стану бить его, пока он не закричит: о!..
А за ним следует АИ.
Если бы у тебя был хоть один глаз позади, ты увидел бы больше стыда за собою, чем счастья впереди.
«М. О. А. И.» – это уж не так ясно, как начало; однако же, слегка переместив, можно приладить ко мне: в моем имени есть каждая из этих букв. Но вот следует проза.
(Читает.)
«Если это письмо попадет в твои руки, – обдумай. Звезда моя возвышает меня над тобою, но не бойся величия. Одни родятся великими, другие достигают величия, а иным оно само дается. Твоя судьба протягивает тебе руку. Душой и телом вцепись в свое счастье, а чтобы привыкнуть к положению, которое предстоит тебе занять, сбрось эту смиренную оболочку и предстань новым человеком. Будь груб с моим родственником, резок со слугами; рассуждай обо всем, как государственный муж; веди себя необычно. Этот совет дает тебе та, которая по тебе вздыхает. Вспомни, кто хвалил твои желтые чулки, кто всегда желал тебя видеть с накрест завязанными подвязками; я говорю тебе: вспомни! Смелей! Ты можешь высоко подняться – лишь пожелай. Если же нет, оставайся навсегда дворецким, жалким слугой, недостойным коснуться перстом Фортуны. Прощай. Та, которая хотела бы поменяться с тобой положением.
Счастливая несчастливица».
Свет солнечный не яснее! Это очевидно. Я буду гордым; буду читать политические книги; я унижу сэра Тоби; очищу себя от низких знакомств; до последнего волоска стану таким, как должно. Теперь я не обманываюсь, воображение не ослепляет меня. Все указывает на то, что моя госпожа влюбилась в меня. На днях она хвалила мои желтые чулки, восхищалась моими подвязками; здесь открывается она в любви и тонким намеком заставляет меня одеваться по ее вкусу. Благодарю звезду мою – я счастлив! Я буду странен, горд, стану носить желтые чулки, накрест завязывать подвязки, как только надену чулки! Да будут благословенны боги и мое созвездие! Но вот еще приписка. (Читает.)
«Ты не можешь не догадаться, кто я. Если ты отвечаешь на мою любовь – пусть будет знаком твоя улыбка. Тебе так к лицу, когда ты улыбаешься, и потому прошу тебя, дорогой мой, любимый, улыбайся всегда в моем присутствии».
Боги! благодарю вас! Я буду улыбаться, буду делать все, что ты потребуешь!
Уходит.
Я не отдал бы своей доли в этой потехе за пенсию в десять тысяч от персидского шаха.
За такую выдумку я готов жениться на этой девке.
И я тоже готов…
И не взял бы другого приданого, кроме еще такой шутки.
И я тоже.
Мария возвращается.
Вот она, наше золото!
Сделай из меня табурет для твоих ног, если хочешь…
Или из меня.
Или прикажи мне проиграть в кости мою свободу и сделаться рабом твоим.
Или мне.
Ты погрузила его в такой сон, что, когда его видения рассеются, он непременно сойдет с ума.
Нет, скажите правду: это подействовало на него?
Как водка на повивальную бабку.
Так вот, если хотите увидеть плоды нашей выдумки, смотрите в оба, когда он явится теперь к графине. Он придет в желтых чулках, а она ненавидит этот цвет; подвязки будут застегнуты накрест, а она этого терпеть не может; он будет, глядя на нее, улыбаться, а это так мало подходит к ее грусти, что он лишится всей ее милости. Если хотите взглянуть на это, так идите за мною.
До ворот самого ада, несравненный дьявол остроумия!
И я до ворот.
Уходят.
Сад Оливии. Входят Виола и шут с барабаном.
Бог помощь, приятель, тебе и твоей музыке. Как поживаешь при барабане?
Я поживаю, сударь, при церкви.
Разве ты церковник?
Нет, не то: я проживаю при церкви потому, что проживаю в моем доме, а дом мой стоит при церкви.
Этак ты, пожалуй, можешь сказать, что король живет при нищем, если тот приютился около него, или что церковь выстроена при барабане, если барабан стоит подле нее.
Правда, сударь. Вот век настал! Для умной головы всякая речь, как перчатка: мигом вывернет наизнанку.
Да, это правда. Кто легкомысленно играет словами, может быстро сделать их лживыми.
Поэтому я хотел бы, сударь, чтобы у моей сестры не было имени.
Почему так?
Да ведь ее имя – слово, и игра этим словом могла бы сделать мою сестру лживой. В самом деле, слова стали настоящими мерзавцами с тех пор, как их опозорили кандалами.
Приведи доказательства.
Право, сударь, я не могу представить их без слов, а слова стали такими лживыми, что мне не хочется что-либо доказывать с их помощью.
Я вижу, ты весельчак и ни о чем не заботишься.
Нет, сударь, кое о чем я забочусь; но, по совести говоря, я не забочусь о вас. Если это значит, сударь, ни о чем не заботиться, то я хотел бы, чтобы вы стали невидимкой.
Ты не дурак ли графини Оливии?
Нисколько. У графини Оливии дурости не водится, и она до тех пор не заведет у себя дурака, пока не выйдет замуж, а между дураком и мужем разница так же невелика, как между селедкой и сардинкой; только муж – крупнее. Я у нее собственно не дурак, а слововыворачиватель.
Я тебя недавно видел у графа Орсино.
Дурость, сударь, гуляет по миру, как солнце, и светит всюду. Жаль, если она не будет посещать вашего господина так же часто, как мою госпожу. Кажется, я видел у нее вашу премудрость?
Если ты хочешь смеяться надо мной, так мне нечего больше с тобой толковать. На, возьми. (Дает ему монету.)
Да подарит тебе Юпитер для бороды первый клок, который у него сыщется!
Да, сказать по правде, я изнываю по ней (в сторону), хотя мне бы не хотелось, чтобы она у меня выросла на подбородке. Дома твоя госпожа?
А что? Может пара таких кружков прижить детей?
Да, стоит только их соединить и пустить в оборот.
Я охотно сыграл бы роль фригийца Пандора, чтобы раздобыть Крессиду этому Троилу.
Я вижу, ты искусно нищенствуешь.
Невелика штука! Я выпрашиваю только нищенку. Ведь Крессида стала нищей. Графиня дома, сударь. Я расскажу ей, откуда вы, а кто вы и чего хотите – это уж вне моего «горизонта»; я сказал бы «сферы», да уж очень это слово затаскано.
Уходит.
Да, этот молодец смышлен довольно –
Играть роль дурака, а чтобы ловко
Ее сыграть, – тут надобно уменье.
Он должен знать и жизнь, и ранг, и нрав,
И лица тех людей, над кем смеется.
Как сокол, должен он стрелой бросаться
На каждую из птиц, пред ним парящих.
И, право, это ремесло не легче
Искусства мудрым быть. Когда дурак
Дурачится, ему дурачество к лицу,
Но уж никак пристать не может мудрецу.
Входят сэр Тоби и сэр Эндрю.
Привет вам, сударь.
Мое почтение.
Dieu vous garde, monsieur.{Храни вас бог, сударь (франц.).}
Et vous aussi. Votre serviteur.{И вас также. Ваш покорный слуга (франц.).}
Надеюсь, сударь, что так. И я к вашим услугам.
Вы желаете вступить в дом? Племянница моя склонна вас видеть, если у вас есть подобное намерение.
Я держу курс на вашу племянницу, сударь. Я хочу сказать, что она составляет цель моего путешествия.
Так испытайте ваши ноги: приведите их в движение.
Мои ноги понимают меня лучше, чем я ваши выражения.
Я хочу сказать: входите.
Я отвечу вам делом: войду. Но нас опередили.
Входят Оливия и Мария.
Очаровательная, несравненная графиня! Небо да ниспошлет на вас дождь благовоний!
Этот юноша – отличный придворный. «Дождь благовоний!» Прекрасно!
Мое поручение безмолвно для всех, графиня, кроме Вашего благосклонного и снисходительного слуха.
«Благовоний!» «Благосклонного!» «Снисходительного!» Запомню все это.
Затворите дверь в сад и оставьте нас. Я хочу его выслушать.
Сэр Тоби, сэр Эндрю и Мария уходят.
Дайте мне вашу руку.
Готов я вам служить.
Как ваше имя?
Цезарио, прелестная принцесса,
Зовется ваш слуга.
Вы – мой слуга?
Покинуло веселье этот мир
С тех пор, как лесть учтивостью считают.
Слуга Орсино вы?
Он ваш слуга, а я слуга ему.
Слуга же вашего слуги обязан
И вашим быть, графиня.
Я о нем
Не думаю; его же мысли лучше
Пусть будут неисписанным листком,
Чем мной наполнены.
Графиня, я
Пришел, чтоб ваши помыслы склонить
К тому, чье сердце полно…
Извините,
О нем я говорить вам запретила.
Но если есть у вас другая просьба,
Ее охотнее мой слух воспримет,
Чем музыку небесных сфер.
Графиня…
Минутку погодите! Прошлый раз,
Когда вы так меня заворожили,
За вами вслед я отослала перстень;
Я этим обманула и себя,
И моего слугу, и, верно, вас.
Меня наверно осудили вы
За то, что хитростью постыдной вас
Заставила принять я вещь чужую.
Что вы подумали? Вы честь мою
Мишенью сделали, и полетели
В нее все необузданные мысли,
Как стрелы, из бесчувственной души.
Для прозорливого ума, как ваш,
Я обнаружила довольно; сердце
Мое прикрыто дымкою – не грудью.
Скажите же, что думаете вы?
Я вас жалею.
Это шаг к любви.
Нет, ни на йоту: всякому известно,
Что часто недругов жалеем мы.
Увы, должна я снова улыбаться!
Как возгордиться нищему легко!
Уж если надо стать добычей, лучше
Попасться в когти льву, чем в зубы волку…
Бьют часы.
Но бой часов напоминает мне,
Что я теряю время. Успокойтесь;
Вы не нужны мне, юноша. Когда же
В вас молодость и ум созреют, будет
Завидный у супруги вашей муж.
Ваш путь теперь лежит туда, на запад.
Итак, на запад! Да пошлет вам небо
Здоровье и успех во всех делах!
А господину моему – ни слова?
Постой!.. Что думаешь ты обо мне?
Что вы себя считаете не тем,
Чем вы хотели бы казаться.
Правда?
Я то же думаю и о тебе!
Вы не ошиблись: я – не я, графиня.
Ах, если б ты был тем, что я желаю!
Когда бы я чрез это лучше стал, –
Согласен. А теперь для вас я – шут.
О, сколько прелести в его насмешке
На гневных и презрительных устах!
Скорее скрыть мы можем преступленье,
Чем утаить сердечное волненье.
Клянусь тебе цветущею весною,
Правдивостью моей и чистотою,
Цезарио, тебя я так люблю,
Что утаить не в силах страсть свою.
Гордясь победой, сердце покорив,
Не будь со мной надменен и строптив.
Поверь, хоть сладко побеждать преграды,
В любви нежданной тоже есть отрада!
Клянусь душою, в этом сердце есть
И искренность глубокая… и честь;
Но им отнюдь не женщина владеет,
Хоть есть одна, что ключ к нему имеет.
Прощайте же! Послом любви отныне
Уж больше к вам я не приду, графиня.
Уходит.
Приди еще и попытайся вновь
К Орсино пробудить во мне любовь!
Уходит.