Kitabı oxu: «Печенье для любимой», səhifə 3

Глава 6. Удача

После того как я успокоился, мыслить стало легче, и я начал видеть ситуацию яснее. Мой мозг, наконец избавившийся от навязчивых голосов, теперь ругал меня последними словами за то, что я ввязался в эту авантюру. И был прав… Какого черта я вообще рискую собой из-за какой-то прицепившейся ко мне девчонки?

– И, сеньор, вот по этим самым причинам бронзовая статуя медведя, тянущегося к плодам земляничного дерева, имеет огромное значение для нашего города. Кроме того…

Я скривился. Мы снова были на центральной площади. Нам было сказано оставаться здесь до сиесты, не привлекая внимания. Мы не стояли в самой людной части площади, но и не прятались в укромных уголках – выбрали что-то среднее, пристроившись в относительно безопасном месте. А теперь эта малышка, которая уже не держала меня за руку, уселась у моих ног и с важным видом учителя что-то взахлеб рассказывала на ломаном испанско-турецком.

Я прервал ее:

– О чем ты вообще толкуешь?

Она сжала челюсти, демонстративно сдерживаясь, и встряхнула своими жесткими волосами. Потом пробормотала что-то себе под нос. Мне пришлось наклониться и прислушаться.

– Чтобы не вызывать подозрений, я делаю вид, что провожу тебе экскурсию, – заявила Роза уверенно.

Я скептически посмотрел на ее маленькое личико. Мы находились недалеко от статуи медведя, и, когда рядом остановился какой-то мужчина, девочка тут же затараторила:

– ¡Dios mío! Как я могла забыть рассказать вам об этом, сеньор? В новогоднюю ночь у этой башни собираются люди и едят виноград!

Я еле сдержал смех. Она так профессионально играла свою роль, бросая украдкой взгляды на мужчину, что, несмотря на возраст, ее вполне могли бы нанять в экскурсоводы. Не хотелось признавать, но эта малышка меня развлекала. Я прочистил горло:

– А зачем они едят виноград, сеньорита Роза?

Хороший спектакль требует достойного партнера. Она улыбнулась, довольная тем, что я поддерживаю игру, и снова защебетала:

– Por suerte…³⁰

Когда мужчина отошел, мы сделали несколько шагов назад. Я поправил ремень рюкзака:

– Удача, значит… То, что нам сейчас нужно, не так ли, маленькая леди?

Она тоже поправила свою сумку:

– Если ты будешь привлекать чуть меньше внимания, нам не понадобится удача, сеньор.

Мы прислонились к стене одного из зданий на площади. Я нахмурился и посмотрел в ее слишком умное личико:

– И что же во мне такого привлекающего внимание?

Роза ткнула пальчиком в мою грудь:

– Ты что, не видишь? Ты выглядишь как нездешний.

Она явно мнила себя взрослее, чем была. Ладно, признаю – мои зеленые штаны с кучей карманов, мешковатая белая футболка и слегка отросшая щетина действительно придавали мне вид путешественника. Но я все еще был в неплохой форме – об этом можно было судить по взглядам некоторых женщин. Одним словом, поводов для насмешек не было. Я присел на корточки, чтобы оказаться с ней на одном уровне:

– Потому что я и есть нездешний, маленькая леди. И, чтобы ты знала, это ты привлекаешь внимание своей игрой в экскурсовода. Ни один турист не позволит, чтобы его водила за собой какая-то девочка-с-пальчик.

Розино лицо вытянулось, а настроение испортилось. Заметив это, я почувствовал себя виноватым. Откинул ее рыжие пряди, открыв розовые щеки и грустные круглые глаза. Ни следа той болезненной бледности, что была несколько часов назад.

– Не расстраивайся, Роза. Когда вырастешь, из тебя выйдет отличный гид. У тебя талант. Ммм… как это говорят… – Я приложил пальцы к подбородку. – ¡Eres increíble!³¹

Когда я с типично испанской экспрессией взмахнул руками, Роза подняла на меня взгляд и улыбнулась во весь рот. Ее передние зубы были крупнее, чем положено, что делало ее еще милее. Когда она улыбалась, темно-синие глаза тоже смеялись. Но от этого у меня сжалось что-то внутри. Я поднялся и накинул рюкзак на плечо.

– Кстати, об удаче… Давай уже двинемся к тому месту, о котором говорила твоя мать. Времени осталось мало – скоро улицы опустеют.

Она послушно кивнула и на этот раз, как подобает ребенку, вложила свою ладошку в мою. Через несколько шагов я поймал себя на том, что невольно улыбаюсь.

Чем дальше мы уходили от площади, тем больше закрытых на сиесту магазинов встречалось на пути. С помощью Розы мы вскоре нашли нужное заведение. Оно, как и все остальные, казалось погруженным в послеобеденный сон. Я ожидал, что дверь будет заперта, но нет – деревянная створка со скрипом поддалась, а колокольчик над входом мягко звякнул. Я заглянул внутрь. Там было полутемно, окна затянуты шторами, сквозь которые пробивались лучи света, подсвечивающие пыль в воздухе.

Я потянул Розу за собой, и мы шагнули в помещение. Как только дверь за нами закрылась, раздался голос:

– ¡Estamos cerrados!³²

Хозяин голоса не показывался, выжидая. Наверное, надеялся, что незваные гости уйдут. Но мы не шелохнулись, и тогда он повторил громче:

– ¡Hora de la siesta!³³

Мы по-прежнему не двигались с места. Роза посмотрела на меня – даже в полумраке я видел беспокойство в ее глазах. Наконец из-за дальней двери высунулась голова.

– Siesta time, amigo!³⁴ – буркнул мужчина, видимо решив, что я не знаю языка.

– Мы друзья Мигеля, – сообщил я на своем корявом испанском.

Он закатил глаза, пробормотал что-то себе под нос и направился к бару. Там снял трубку таксофона, быстро проговорил несколько слов и резко положил ее. Вместо того чтобы уйти, остался за стойкой, налил себе выпивку, взял пульт и включил футбольный матч на висящем на стене телевизоре.

Мы постояли еще немного, потом отошли к дальнему столику и сели. Я сбросил рюкзак, Роза поставила свою сумку на соседний стул. Я догадывался, что она проголодалась, но мысль о том, что теперь придется еще и кормить этого ребенка, не вызывала во мне энтузиазма.

Наш обет молчания продержался недолго. Вскоре Роза уже напевала себе под нос и играла с солонками на столе. Смотреть в ее синие глаза становилось все менее тягостно. После приступов я обычно чувствовал себя одновременно разбитым и сильным. Сейчас было то же самое: с одной стороны, я понимал, что сил идти и искать камеру сейчас у меня просто нет, с другой – ощущал какую-то странную смелость, которой хватило, чтобы не прятаться от детского взгляда.

– Скажи-ка, где ты так хорошо выучила турецкий?

Игра с солонками прекратилась. Роза помолчала, посмотрела на меня и пожала плечами.

– У мамы, – ответила она, как будто это было очевидно.

– А твоя мама где его выучила?

Она поставила солонку на стол и на секунду задумалась.

– Наверное, от своих родителей. – Она замолчала. – Разве в Турции не говорят по-турецки?

Мне нужно было уточнить:

– То есть твои мама и папа – турки?

Роза снова пожала плечами:

– Только мама.

Мысль о том, что ее отец умер, заставила меня замолчать. Я знал, как тяжело говорить о потере. Неважно, ребенок ты или взрослый, – горе одинаково больно. Так что я решил сменить тему на менее тяжелую:

– Как давно ты болеешь?

Она надула губы:

– Не знаю. Я не помню, чтобы была здоровой.

– А сколько тебе вообще лет?

– Siete³⁵.

– Выглядишь младше.

– Я недоношенная, развиваюсь медленно, – ответила она с почти взрослой обидой в голосе.

Я еле сдержал улыбку. В общем смысле она была права: ее тело отставало в развитии, но характер явно опережал возраст. Наверное, из-за сердца.

– Хочешь, чтобы я заказал тебе что-нибудь поесть? Или, может, тебе нужно принять лекарство?

– Грасиас³⁶. – Роза взглянула на розовые цифровые часы на руке. – До лекарств еще два часа. – В ее взгляде снова появилось что-то слишком взрослое. – И я не принимаю еду от тех, кому не доверяю.

Она взяла салфетку со стола, разложила ее перед собой, затем открыла сумку и достала прозрачный пакетик с изначально круглыми, но теперь напрочь переломанными печеньями. Открыла зип-лок, вытащила одно и снова закрыла. Видно, это был привычный ритуал. Пока она ела, я не выдержал:

– Уверена, что не хочешь что-нибудь попить?

Роза бросила взгляд на ворчуна у бара, потом стрельнула в меня взглядом своих синих глаз и высокомерно покачала головой:

– Estoy segura³⁷.

Видимо, бармен тоже не прошел ее «тест на доверие». Меня задело то, что меня ставят с ним на одну доску, и я пожал плечами:

– Bueno…³⁸

Нельзя потакать капризам маленькой девочки. Даже если она очень милая.

Роза откусила всего пару раз, потом резко отряхнула ладонь о ладонь. Я оцепенел. Ее двойник мигом всплыл в моей памяти. Я сжал челюсти, закрыл глаза и опустил голову. Приступы раньше не приходили так часто. Я справлюсь.

Пока я тряс головой, дверь заведения открылась.

Яркий дневной свет ворвался внутрь, а колокольчик над дверью звонко тренькнул. В бар вошел невысокий щуплый мужчина. Он сразу направился к бармену, и тот что-то недовольно буркнул. Незнакомец резко обернулся, его взгляд упал на Розу, жующую печенье. Он замер, потом заметил меня и удивленно приподнял брови. Видимо, ожидал увидеть кого-то другого.

Роза заметила его, шустро – вполне в духе детей – соскочила со стула и бросилась к нему.

– Ола, Мигель! – пропела она.

– Ола, Розалита!

Пришедший подхватил ее, но в его улыбке сквозила тревога. Он был одет в простые джинсы и белую рубашку с коротким рукавом. Видимо, бежал сюда под мадридской жарой – лоб и подмышки у него вспотели.

– Donde está tu madre Rosa?³⁹

Девочка слезла с его рук и, снова напустив на себя взрослый вид, перевела взгляд на меня. Мигель, сев напротив, тоже изучающе осмотрел меня, потом спросил:

– Puedes hablar español?⁴⁰

Я провел рукой по затылку:

– No tan bien… Así así⁴¹.

Как только я это сказал, бармен что-то громко проворчал по-испански. Я не успел расшифровать, что именно, но Роза наклонилась ко мне и прошептала:

– Он только что сказал Мигелю: «Ты взбаламутил всех турков в городе, этак тебе самому скоро обрезание сделают!»

Я еле сдержал смех. Видимо, бармен не рассчитывал, что я пойму. Я заправил прядь рыжих волос Розы за ухо и прошептал:

– Спасибо, мой дорогой гид, но перевод мне пока не нужен.

Она, кажется, хотела пожать плечами, но передумала и шепнула:

– А мне нужен. Что такое «обрезание», Ромео?

Такого я не ожидал. Отстранился и посмотрел на нее:

– Это не касается девочек, Роза.

– Диос мио! Все, что касается мальчиков, касается и девочек, сеньор!

Она смотрела на меня вызывающе, и я понимал, что в чем-то она права. Но не в этом. Но тут вмешался Мигель, по-турецки спросив:

– Откуда ты знаешь Ясмин?

Я удивился. Роза гордо выпрямилась.

– В моей семье – хорошие учителя турецкого, – сказала она, с удовольствием усаживаясь на стул.

Ее грамматика и произношение хромали, но говорила девочка вполне понятно. Пока Роза доедала печенье, Мигель ждал ответа. Что-то в его взгляде побудило меня довериться этому человеку, и я вкратце рассказал, что произошло у церкви. Он слушал молча, потом кивнул, встал и направился к бару. Вернулся с двумя стаканами и большой кружкой молока.

Один стакан он поставил передо мной. Кружку – рядом с салфеткой Розы. Девочка улыбнулась во весь рот и поблагодарила его, а затем залпом выпила молоко. Вытерла «усы» салфеткой и встала из-за стола. Я тем временем сделал первый глоток. Мигель следил за Розой, которая поправляла солонки на других столах.

– Девочка тебя любит.

Мигель повернулся ко мне, а я продолжил:

– И ты хорошо с ней ладишь. Признай, с ней не так-то просто найти общий язык.

Мигель улыбнулся. Я был готов поспорить, что он согласен. Он сделал большой глоток из своего стакана и, глядя на Розу, которая с маниакальной аккуратностью выравнивала солонки, сказал:

– Ее отец… me salvó la vida⁴². Мы с ним дружили. У Мигеля не так много друзей. – Он улыбнулся слегка смущенно, потом продолжил: – Me quería⁴³. И я любил его. Любил все, что было связано с ним. Он ушел, а я продолжаю любить. – Он вздохнул и покрутил стакан, разглядывая остатки жидкости на дне. – Когда кто-то уходит, любить воспоминания тяжело. Но это делает тебя сильнее. Нельзя забывать.

Мигель прикоснулся указательным пальцем к виску:

– Aquí…

Потом тот же палец нацелился на меня, указывая прямо на сердце.

– …y aquí⁴⁴.

Я опустил голову, глядя на место, куда он указал. Мою татуировку будто защипало, как свежую.

Любить воспоминания тяжело… но это делает тебя сильнее.

Я подавил желание прикоснуться к тату и повернулся к Мигелю:

– Ты мне нравишься, амиго.

На его лице снова появилась смущенная улыбка:

– Видимо, я вообще нравлюсь туркам.

Я подмигнул, прежде чем сделать еще один глоток:

– Если турки тебя так любят, твой упитанный друг за барной стойкой, возможно, прав. Тебе стоит поберечься. У нас специфические методы.

Мы рассмеялись, как старые друзья. Казалось, ему это приятно. Признаюсь, мне тоже. Одиночество хорошо, когда ты сам его выбираешь. Но отсутствие друзей всегда оставляет пустоту.

Однако тут дверь заведения тихо открылась, и наконец появился тот, кого мы ждали.

Вошла Ясмин, и бармен фыркнул, а я вздохнул с облегчением. Я боялся, что рыжая малышка так и останется висеть на моей шее, да и время сиесты подходило к концу.

Женщина лишь мельком взглянула на дочь. Я ожидал более яркого проявления радости от матери, которая доверила своего ребенка незнакомцу. Но Ясмин шагала к нам с совершенно бесстрастным видом.

Я только сейчас заметил, что она в свадебном платье, прикрытом тонким зеленым кардиганом. Яркие рыжие волосы в сочетании с зеленым делали ее похожей на тропический цветок. Загадочный цветок…

Не успела она сесть, как я резко начал:

– У этой девочки проблемы с сердцем.

– Диос мио, – закатила глаза Ясмин, скрестив ноги. – Ты так и не научился начинать разговор с «Ола», чико?

Я открыл рот, но Мигель опередил меня:

– Ола, Ясмин.

Ясмин посмотрела на меня и указала на Мигеля:

– Видишь? Это не так сложно.

Она с преувеличенной душевностью поприветствовала Мигеля, и тот покраснел, спешно допивая свой напиток.

– Хватит играть в слова. Я говорю, девочка больна!

Я потянулся к своему стакану, но Ясмин отодвинула его. Ее настроение испортилось:

– Тебе-то откуда знать? Ты что, врач?

Я бы хотел, чтобы мой ответ прозвучал увереннее:

– Ладно, забудь. Лучше объясни, зачем ты похитила больного ребенка.

– Я не похищала больного ребенка! Я спасала свою дочь.

Меня это не удовлетворило. Я считал, что заслуживаю большего, чем поверхностные объяснения.

– Человек, за которого я должна была выйти замуж, держал ее в заложниках. Мне нужно было дождаться, пока он отвлечется.

– Поэтому ты решила выйти за него замуж?

– Нет. Я хотела, чтобы он думал, что я за него выйду.

Я не видел особой разницы. И уже собирался снова перейти в атаку, но почувствовал теплое прикосновение к своей руке:

– Мама сделала это, чтобы достать мои лекарства, Ромео.

Я понял, что Роза стоит рядом, только когда она заговорила. Она была расстроена. И, что хуже, явно чувствовала себя виноватой.

Девочка отвела свои синие глаза от матери, и ее пальцы отпустили мою руку. Мне хотелось обнять ее и сказать, что ее болезнь – не ее вина. Но вместо этого я повернулся к Ясмин:

– Что это за лекарства?

Казалось, женщина запрятала свои эмоции так далеко, что никто не смог бы добраться. Прежде чем ответить, она потянулась к моему стакану и допила то, что там оставалось.

– Лекарства для сердца. Дорогие, и они есть только у этого мерзавца.

Мигель встал и взял Розу за руку:

– Vamos a jugar algunos juegos, Rosalita⁴⁵.

Пока они шли к мишени для дартса в дальнем углу, я подумал, что девочка держится за руку Мигеля, как за перила безопасности.

Ясмин мрачно смотрела в пустой стакан.

– Я не могла выбрать лучшего дня, чтобы отвлечь его и забрать дочь. – Она говорила наполовину со мной, наполовину сама с собой.

Я наблюдал, как Роза бросает дротики и промахивается. В моей голове снова всплыло воспоминание о ее посиневших губах, хриплом дыхании…

– И что теперь? Какие у тебя планы?

Меня это не касалось, но было интересно.

– Я забрала ее. Но не нашла лекарства. Этот ублюдок их перепрятал.

Она поднесла стакан к губам, хотя знала, что он пуст. Последние капли стекли по стенке.

– Мне нужно отвезти ее в Италию. В Рим.

– Зачем?

– Это наш единственный шанс сделать так, чтобы она больше не нуждалась в лекарствах…

Мигель, пытаясь вытащить дротик из доски, запнулся и ударился боком о стол. Роза хихикнула. Этот звук невольно заставил меня улыбнуться.

– Что именно ты собираешься делать в Риме?

Ясмин подняла голову и вскинула бровь, уставившись на меня:

– Почему ты спрашиваешь? И почему ты вообще еще здесь? Ты сдержал слово. Мигель на месте, так что ты можешь уйти и не оглядываться.

Она была права. Я мог уйти. И должен был.

Мой взгляд упал на хихикающую Розу. Когда взгляд синих глаз, обрамленных рыжими волнами, встретился с моим, я сглотнул. Хотелось верить, что с ней все будет хорошо. Что бы ни ждало ее в Риме, я надеялся, что это поможет.

Я повернулся к Ясмин:

– Да, я сдержал слово. А ты – нет. Я не уйду без своего фотоаппарата!

Ясмин ничего не ответила. Прищурила свои карие глаза и изучающе смотрела на меня. Будто взвешивала что-то.

Потом с усталым безразличием скривила губы:

– Если у тебя есть бумага и ручка, я продиктую тебе адрес. Или запомни его.

Я нахмурился:

– Ты обещала принести мне фотоаппарат, а не дать адрес!

Роза и Мигель вернулись к нам. Они смотрели то на меня, то на Ясмин, пытаясь понять, о чем мы спорим. Ясмин откинула рыжие волосы и с надменным видом закатила глаза:

– Dios mío! Я сказала, что найду камеру, и сейчас говорю, где она. Так что записывай адрес, поднимай свою турецкую задницу и проваливай. У нас нет времени, нам нужно уходить. И я не могу возиться с твоей камерой!

Я отодвинул стул и ударил кулаком по столу, но в этот момент дверь заведения с грохотом распахнулась, и внутрь ворвались люди.

Увидев черный металл в их руках, я вскочил в панике. Не думая, потянул Розу к себе, и она инстинктивно обхватила мою ногу.

Теперь мне действительно понадобится удача.

Глава 7. Фуэго

Бывают моменты, когда тебя затягивает в водоворот событий, и ты уже не в силах что-либо изменить. Ты плывешь по течению, даже не пытаясь сопротивляться. С того самого момента, как я переступил порог той церкви, я, кажется, попал именно в такую воронку. Каждый мой неверный шаг уносил меня все дальше в пучину. И вот теперь меня, будто куклу, тащат под локти вооруженные люди…

Я попытался стряхнуть грубые руки испанца, пихавшего меня в спину, но безуспешно. Никто из них даже не думал быть вежливым, когда вталкивал нас в роскошный особняк, у ворот которого я ждал несколько часов назад. Вокруг дома стояло множество машин. В саду толпились гости, а по ухоженному газону бегали дети. Празднество, как я понял, проходило в глубине сада. Видимо, всех, кому не хватило места там, оттеснили ближе ко входу – детей и тех, чьи голоса не хотели слышать.

Страннее всего было то, что никто из присутствующих не удивился нашему появлению под конвоем. Ни один человек не удосужился даже бросить на нас любопытный взгляд.

Когда мы вошли в каменное здание, внутри ощущалась приятная прохлада, будто сюда не проникал жар с улицы. Это место, напоминавшее замок, казалось, отпугивало не только людей, но и само солнце.

Мы прошагали сквозь толпу охранников в черном и оказались в роскошном зале. Глухие звуки музыки и гул разговоров доносились откуда-то издалека. По команде человека позади меня мы остановились, и я наконец стряхнул его толстые пальцы. Несколько конвоиров вышли, остальные собрались в углу, сохраняя дистанцию.

Я и Мигель остались позади. В отличие от нас, Ясмин прошла вперед с гордо поднятой головой – до этого самого момента никто даже не посмел к ней прикоснуться. Казалось, охранники не привели ее сюда силой, а скорее, сопроводили. Когда они отошли, она отпустила руку маленькой Розы. Та посмотрела на мать и, повинуясь едва заметному жесту, покорно отошла, встав между мной и Мигелем.

Мы ждали в центре просторного зала. Наконец внутрь вошел молодой человек в костюме, который я посчитал свадебным, и с бокалом в руке. Мужчина был смуглым, довольно привлекательным, с короткой, волосок к волоску, стрижкой. На его шее виднелась татуировка, доходившая до самого подбородка, а на поясе сверкал золотой пряжкой толстый ремень. Мои затуманенные гневом глаза следили за этим модником-гангстером.

Он остановился напротив Ясмин и какое-то время молча смотрел на нее. Хотя я не видел ее лица, безупречная осанка ясно говорила – в этой женщине не было ни капли страха.

– На этот раз ты действительно меня впечатлила, Фуэго…

Его голос был густым, а жесткий говор придавал словам зловещий оттенок. Мужчина медленно повторил:

– На. Этот. Раз. Ты. Действительно. Меня. Впечатлила.

Ясмин не выглядела раскаявшейся. Но ее твердость лишь развеселила мужчину. Он ухмыльнулся, потряхивая бокалом.

– В любом случае… Раз уж даже моя бабка притащилась сюда, отменять свадьбу было бы неправильно. Ты же знаешь – она дышит через кислородный баллон. Когда Господь приберет ее, это будет проявлением милосердия.

Он перекрестился, глядя на одну из статуй на стене. Я вслушивался в каждое слово, стараясь не упустить смысл.

– Так что мне пришлось работать с тем, что было под рукой. И твое проклятое свадебное платье досталось Марии. Причем не той, которая красивая!

Ясмин вызывающе рассмеялась. Мужчина напрягся и швырнул бокал в стену. Осколки разлетелись со звоном, но Ясмин даже не дрогнула. Роза же вцепилась в мои брюки.

– Ты одарила меня уродливой женой и теперь должна за это заплатить!

– Я никогда не буду твоей, Андре! – выкрикнула Ясмин.

Тот презрительно фыркнул:

– Не волнуйся, теперь ты мне и не нужна. Я поклялся при бабке до гроба хранить верность жене. Поклялся в церкви. Я могу быть кем угодно, но ты знаешь – обещаний, данных Богу, я не нарушаю. Так что не переживай, твое прекрасное тело я не трону.

Мужчина вытер ладонь, на которую плеснул напиток из бокала, и начал расхаживать по комнате. Теперь он выглядел не злым, а хладнокровным, как наемный убийца.

– Но, с другой стороны, не жди, что я прощу твое предательство. Я не настолько христианин – ты в курсе.

– Чего ты хочешь? – твердым тоном спросила Ясмин, давая понять, что не боится его.

– Ты знаешь, что мы с доном Энрике делим рынок поставки медикаментов, в которых нуждается половина страны. Появились слухи, что старик скоро выходит на сделку с американцами. Не знаю точных сроков, но, думаю, это произойдет в течение двух недель. Мне нужно выяснить место и время их встречи. Я не могу позволить ему наладить этот контакт вперед меня.

Ясмин пожала голыми плечами:

– И зачем ты говоришь это мне?

– Потому что именно ты узнаешь для меня эти детали.

– Бред! – фыркнула Ясмин. – Как, по-твоему, я это сделаю?

Андре, казалось, получал удовольствие:

– Это уже твои проблемы. Если смогла влюбить в себя умного мужчину, то и дурака разговоришь.

Ясмин задумалась, опустив голову. Я отдал бы все, чтобы услышать ее мысли.

– Ладно, – наконец сказала она, вскинув голову. Ее рыжие волосы рассыпались по плечам. – Я сделаю это, но с одним условием: Роза останется со мной.

Андре мерзко усмехнулся, глядя на нее. Не знаю, что он прочитал в ее лице, но ухмылка постепенно исчезла. Его взгляд скользнул к Розе. Не сговариваясь, я и Мигель сделали шаг вперед, прикрывая девочку.

– Откуда мне знать, что ты не сбежишь из страны вместе с ней?

– Без Розы я не сделаю ни шага из этого дома!

Несколько томительных секунд Андре вглядывался в глаза Ясмин, но понял, что ее не переубедить.

– Хорошо, – наконец сказал он. – Тогда вот как мы поступим…

Он прошелся по комнате, подошел к одной из полок в каменной стене и отодвинул в сторону картину, изображавшую монахиню. За картиной оказался небольшой потайной отсек. Ясмин мгновенно сжала кулаки – возможно, злясь на себя за то, что не догадалась проверить это место.

Андре открыл дверцу и достал стеклянный пузырек, затем потянулся за чем-то еще. Мне было трудно стоять на месте – я так и рвался вперед, с трудом сдерживая жгучее любопытство, чтобы разглядеть, что он делает. Андре громко начал считать. Остановился на пятнадцати, закрыл пузырек и подошел к Ясмин.

Андре потряс пузырьком, и таблетки внутри застучали. Он явно наслаждался моментом и даже не пытался это скрыть. Мне захотелось разбить ему лицо.

– В этом флаконе – лекарство на пятнадцать дней. Пятнадцать таблеток, благодаря которым сердце твоей дочери будет продолжать биться.

Он перестал трясти флакон и приблизился к Ясмин.

– Фуэго… – прошептал он, обходя ее кругом.

Оказавшись у нее за спиной, он наклонился к ее шее и шумно вдохнул аромат волос. Ясмин не пошевелилась, но я видел, как сжались ее кулаки. Мигель дернулся, и я бросил на него взгляд – его челюсти были стиснуты.

Андре продолжил движение и вновь остановился прямо перед женщиной, глядя ей в лицо.

– У тебя есть пятнадцать дней, чтобы узнать место встречи. Иначе Роза останется жить только в твоих воспоминаниях. Как дорогой Пабло.

Ясмин молниеносно рванулась вперед и отвесила ему звонкую оплеуху. Охранники на секунду остолбенели, но, опомнившись, бросились к ней. Однако Андре жестом остановил их. Он лишь усмехнулся, слегка отклонив голову назад:

– Пятнадцать дней, Ясмин. Ты знаешь, этого лекарства нет в районе Энрике. Жизнь твоей дочери в твоих руках. Если попытаешься сбежать – это будет глупостью. Мои люди будут следить за тобой. Так что веди себя хорошо и сообщи мне место встречи. А теперь забирай свою дочь и этих идиотов, которых притащила с собой. Отсчет начнется на рассвете.

Он швырнул Ясмин флакон с таким выражением лица, словно потерял к ней всякий интерес. Поправив воротник и ослепительно сверкающий ремень, бросил последний взгляд на нее, пока один из его людей закрывал потайной отсек и возвращал картину на место.

– Адьос, Фуэго. Надеюсь, на этот раз ты не сожжешь тех, кто рядом.

Он вышел, и его люди исчезли вместе с ним. Роза бросилась к матери и ухватилась за ее платье. Казалось, девочка едва сдерживается, чтобы не обнять ее. Но Ясмин отвернулась, даже не взглянув на дочь. Она резко зашагала прочь, и ткань выскользнула из рук Розы.

Я хотел протянуть к ней руку, но сдержался. Мигель же, не раздумывая, взял ладошку девочки. Мы выстроились позади Ясмин и покинули дом – уже не как опасные преступники, а как безобидные букашки.

Как только мы оставили позади стены дома и звуки праздника, Мигель передал Розу мне и подошел к Ясмин. Они зашептались, отойдя на несколько шагов вперед.

Я посмотрел на девочку. Она выглядела встревоженной, напряженной и, что хуже всего, виноватой. Было грустно видеть, что она чувствует ответственность за происходящее.

Остановившись, я присел перед ней, чтобы отвлечь ее внимание от флакона в кармане матери.

– Кажется, мне нужен мой переводчик, – сказал я жалобным тоном.

Она старалась не выглядеть слишком заинтересованной, но с детским любопытством подняла подбородок:

– Слушаю вас, сеньор.

Мне едва удалось сдержать улыбку:

– Что значит «фуэго»?

Она оживилась, как ученик, знающий ответ на вопрос:

– «Огонь».

Через мгновение девочка сообразила, почему я спросил, и недовольно посмотрела на оставленный позади дом:

– Он всегда так называет мою маму.

Ее настроение снова испортилось. Черт. Попробую еще раз:

– Кажется, твоей маме не нравится это имя.

Роза пожала плечами:

– Когда он так говорит – не нравится.

– А кто еще так ее называет?

Она снова пожала плечами:

– Mi padre⁴⁶. Папа ее так называл, и она не злилась.

Роза сказала это так равнодушно, что я не понял, как реагировать. Мне нужно было собрать кусочки этой головоломки:

– Этот Андре… он знал твоего отца?

Роза кивнула:

– Они были близкими друзьями. Он давал папе лекарства.

Я нахмурился:

– Тоже лекарства?

Роза снова кивнула, но тут Ясмин позвала ее. Я выпрямился. Одна из черных машин, что недавно преследовали нас, ждала неподалеку.

Я вздохнул, оглядев по очереди девочку, ее мать и Мигеля.

Что я, вообще, тут делаю?

Я мог и должен был развернуться и уйти. Оставаться было глупо. Я поднял глаза к небу.

Ведь я обещал перестать вести себя как идиот. И меня здесь ничто не держит… Кроме моей камеры. Я не мог уйти без нее.

Я покачал головой. Да, возможно, нет ничего плохого в том, чтобы остаться с этой странной компанией, пока я не заполучу обратно фотоаппарат. Только до этого момента…

Но, когда Ясмин окликнула «Идешь, чико?», я не был уверен, что ноги несут меня к ним только из-за фотоаппарата.