Kitabı oxu: «La convalescence, или Исцеление», səhifə 6

Так тоже не пойдет: таким образом можно лишиться последнего уважения как с твоей, так и со своей стороны. Ну а если ты не будешь меня уважать, то и этот дневник окажется для тебя совершенно бесполезным. А зачем тогда было его вести?..

Уже и забыла, что начинала вести его для себя.

30. 16 декабря

Сегодня в гостях у родственников обсуждали «Онегина», отрывки из которого проходит мой племянник. Очень долго боролась с искушением отправить пару цитат про Евгения в беседу группы, но все же удержалась – хватит уже поддевать тебя по поводу и без!

Я ощущаю твое присутствие почти постоянно – не только в книгах, но и в запахе домашнего ароматизатора, который я купила еще до той истории с мандаринами, в надписях на упаковке соуса «вкус Италии на вашей кухне», в каждом встреченном человеке в накладных наушниках… Не знаю, что было бы со мной, если бы я случайно увидела тебя вне университета. Помню, что раньше такие краткие встречи (и не встречи даже, а секунды, в которые дорогой мне человек, скажем, проходил мимо окна моего автобуса) производили впечатление галлюцинаций и запоминались на долгое время.

Не знаю, чем все это закончится, но то, что воспоминания о тебе останутся надолго, совершенно точно. Влюбиться в тебя было очень глупо, но, видимо, мне нужен был такой блестящий и недостижимый объект восхищения, в чьем слегка прищуренном взгляде, так редко устремленном на меня, я бы читала вызов, а в уголках сжатых губ и легком подрагивании руки – скрытое беспокойство и неуравновешенность.

Ну вот, я, как автор той рассылки, которую мы переводили пару недель назад, рассыпаю по всему тексту «но» и «хотя». Еще немного, и отрывки из этого текста можно будет давать в учебнике грамматики в разделе «обстоятельства уступки». Но (!) что делать, если все мое увлечение только из них и состоит? С тобой сложно было бы ужиться, я не разделяю твои интересы, ты занят во всех смыслах этого слова…

…но.

31. 17 декабря

Удивительно, но я скучаю по тебе.

Это при том, что при встрече мы вряд ли обменялись бы парой слов и старались бы не смотреть друг на друга. И все равно возможность услышать твой голос, даже когда ты вероломно садишься за заднюю парту, дорогого стоит.

Семестр не успел завершиться, а я уже скучаю по нашим морозным посиделкам в Катакомбах на большой перемене, долгому ожиданию преподавателя под дверью в бесконечном коридоре Высшей школы и поискам палки-окнооткрывалки в соседних кабинетах. И во всем этом есть ты, ведь за все время я не помню, чтобы ты пропустил хотя бы один учебный день.

Собственно, когда ты однажды опоздал на половину пары, отказалась работать даже аппаратура в лингафонном кабинете.

Я скучаю по твоей манере разлиновывать карандашом поля на обратной стороне распечаток – тестов по английскому языку для твоих учеников; прямому и быстрому почерку, который я вижу только издалека; зеркальному яблоку на крышке ноутбука, святая святых всей твоей работы; загадочному листку бумаги, спрятанному в футляре под двумя салфетками для очков, черной и красной; убитым осенним кроссовкам и зимним туфлям, шнурки которых ты подолгу завязываешь, давая мне надежду на то, что я успею одеться раньше тебя и встретиться с тобой еще раз у турникета…

Сколько же всего я успела запомнить за эти два месяца. Такую энергию да в благое русло…

(конец исходного файла)

32. 27 декабря

Десять дней прошло, а ничего не меняется.

Теперь я совсем не верю в то, что мне удастся тебя добиться, но не могу перестать об этом думать. Удивительно, ведь я до сих пор вижу, как некомфортно нам было бы с тобой.

Видимо, ты мое проклятие, наказание за Д., А., еще одного Д., И., А., В. и даже J. (а может, еще кого-то, о ком я не знаю) – всех тех, кто безуспешно проявлял ко мне интерес или влюблялся в меня, но затем чувствовал охлаждение с моей стороны.

Впрочем, к сожалению, я тоже твое проклятие: можно по-разному относиться ко влюбленности в себя, но тебя она явно беспокоит. Вот такие взаимные чувства.

Нет, ты недосягаем, раз у тебя хватило силы воли на то, чтобы не читать посвященный тебе текст. Конечно, я сама все испортила, подбросив тебе флешку с файлом прямо на занятии. Это выглядело красивым романным ходом, достойным Мопассана (пока ты выходил, я положила флешку на твою тетрадь – как можно было не догадаться, что это предназначалось для тебя?), а оказалось непосильной загадкой даже для твоего интеллекта. Это еще ладно, но вот то, что ты, уже пролистав файл, во всеуслышание объявил: «Мне не удалось установить, чье это», – стало моим полным позором.

Не удалось – или же это был блеф? Ты оставил флешку на столе преподавателя, но догадался ли скопировать ее содержимое себе на ноутбук?

Мама ехидно предположила, что на первую страницу нужно было поместить твое фото в окружении сердечек. Как говорилось в известном сериале, «если мой труп найдут в доме, на фасаде которого будет твоя фотография, даже у Скотланд-Ярда возникнут подозрения».

Пришлось прождать два страшных, невозможных, непосильных дня – а потом, не сдержавшись, написать тебе и увидеть, что ты просто ничего не понял. А уже поняв, ты разразился монологом. Что там «вы мне писали, не отпирайтесь!» – мне не читали таких нотаций с момента, когда я заперла в коридоре учительницу английского!

А знаешь, я перепишу твое сообщение слово в слово. Держу пари, что ты в дальнейшем удалишь нашу переписку, чтобы ничто не напоминало тебе об этом печальном эпизоде, но текст слово в слово останется здесь – первое и единственное свидетельство того, что у тебя есть собственный голос, который может и должен звучать без призмы моего восприятия. Дьявольский аккорд! и мраморная статуя затягивает: «Дон Джова-а-а-а-нни»!

Не думаю, что это была бы хорошая идея. Я напоминаю, как сказал еще во дворе, что состою в отношениях, и между нами с тобой ничего быть не может. Секретов между мной и моим любимым человеком нет. Никаких. По крайней мере, за себя я могу точно ручаться.

Мне кажется, будет лучше и разумнее максимально сократить контакт между нами и ограничить его исключительно учебой и университетскими проблемами. Я и так прилагаю для этого все усилия и жертвую общением с ребятами в группе. Поверь, я понимаю, как тебе сейчас нелегко. Это очень неприятно. Но я не представляю, что я могу сделать еще, и не думаю, что вообще должен что-то делать. Для меня вся эта ситуация становится некомфортной.

Максимум, я могу дать совет: пожалуйста, поговори с кем-нибудь близким, с кем-то, кому ты доверяешь. Обматерите меня и обругайте вместе, превратите это в смех. Желательно с бутылкой вина. Поначалу смех будет горьким, но, поверь, с каждым разом будет легче. Переживать это все в одиночку гораздо сложнее.

Учиться осталось не так много времени. Следующий семестр мы вообще вроде занимаемся раз в неделю. Неразделенная любовь – это больно, но это надо пережить.

Обругать тебя и посмеяться над всем произошедшим… Кажется, это был бы дельный совет, но беда в том, что мне не в чем тебя обвинить. Неужели в том, что в твоей душе любопытство и самолюбие в кои-то веки перевесила осторожность?..

Какая же это благоразумная анархия.

33. 19 января

Каникулы проходят своим чередом, а я понемногу выздоравливаю в отдалении от тебя – как физическом, так и мысленном.

Правда, полностью дистанцироваться от тебя еще не получилось. Сегодня ночью ты читал мне инструкции по домофону, как пройти к тебе в квартиру (ох уж эти запутанные питерские парадные!): нужно было подняться на лифте на седьмой этаж, затем пройти пешком еще два, потом обратиться к соседу-художнику, который чистит снег на крыше… Неудивительно, что после всего этого я так до тебя и не добралась – может быть, тоже увлеклась расчисткой снега. Такой вот принц в высокой башне.

Что же, осталось недели три, и наступит самое сложное испытание – последний семестр. Если твой смех не добьет меня за два месяца, то уж точно сделает меня сильнее. Уже сейчас я окрепла до того, что начала отличать реального Евгения Лужина от героя этого внезапно получившегося романа, и теперь, когда пишу «ты», имею в виду скорее второго. Как у Роулинг, дневник стал крестражем, однако я попыталась вложить в него не только частицу своей души, но и кровь и плоть другого человека, чтобы он мог ожить в том же виде спустя долгое время.

Удалось ли это? Трудно сказать. Знать бы, сможет ли незнакомый с настоящим тобой человек увидеть так же живо молодого мужчину, похожего на мальчика, в расстегнутой куртке и накладных наушниках, оперевшегося спиной на поручень автобуса и погруженного в чтение.

Если сможет, значит, такого обладания тобой мне будет достаточно.