«Уроки горы Сен-Виктуар» kitabının rəyləri

По-своему интересная книга, но не более того. Забавно видеть, что автор не постеснялся представить на суд публики свою творческую неудачу – он сам пишет, что задумывал тетралогию о геологе, возвращающемся домой (во всех доступных смыслах этих слов). Даже написал в этом ключе первую часть, самую интересную с формальной точки зрения. А потом что-то в нём сломалось, он пошёл писать просто о себе. А потом вообще переключился на притчу в стиле «псевдобрехт».

.

Из этих осколков очень трудно что-то сложить, поэтому термин «тетралогия» ох как условен. Для меня пазл так и не сложился, я так и не смог увидеть чего-то сквозного.

.

Однако сами по себе части цикла порой очень хороши. Мне сейчас морально ближе оказалась «Детская история». Пусть она самая бытописательская, самая приземлённая, но зато вполне честная. И ничего особо за 35 лет со дня написания текста не изменилось: дети всё ещё меняют жизнь родителей, всё делится на «до» и «после», отпадают друзья и интересы, меняется распорядок дня, на многие вещи у тебя больше не будет времени и способности концентрировать внимание. Всё так. Но и счастье никто не отменял. Это Хандке тоже почувствовал.

Эту же повесть (вместе с четвёртой псевдопьесой) можно воспринимать и как исповедь ренегата. Автор представляется нам как пылкий участник событий 1968, и в «Детской истории» он просто и понятно показывает, как обычная человеческая жизнь – жена, дети, квартира – перетирает человека, отвлекает от политического активизма, смягчает и выводит в обычное общество. Псевдопьеса же местами срывается на пафос восславления рабочих рук, пролетариата и производительного труда и инвективы свободному рынку и духу предпринимательства. Всё в стиле «новых левых», неконкретно и довольно пустопорожне.

Есть ещё много рассуждений о художниках и личных впечатлений от лазанья по горам в поисках ракурсов Сезанна. Но это как-то совсем выбивалось и не оставило никаких ярких ощущений.

Поэтому, как ни крути, самая интересная часть – «Медленное возвращение домой». Вся прелесть именно в этом нервном отношении к жизни и реальности, этот пресловутый поиск повторяющихся форм. Здесь автор был на высоте, с которой потом съехал. Вот тут-то чувствуются шекспировские и блоковские пузыри земли, а местами и просто дрожь земли. Эта увлечённость первоосновами, первозданными формами природы, не осквернённой человеком, этот гимн природе севера Северной Америки, это умение видеть следы тысячелетней борьбы стихий, соперничества рек в прокладке русел – всё это создает некое ощущение магии и древнего ужаса.

Откровенно жаль, что автор не продолжил цикл новыми столкновениями Зоргера с реальностью.

я понимаю главного героя произведения, возможно потому, что сама являюсь таким же одиноким человеком пережившим многих близких людей и нежелающим навязывать свое общество ныне живущим. постепенно начинаешь принимать такую жизнь и наслаждаться тем что нсть сегодня и сейчас.

Хандке – невероятный художник языка, который умеет писать тексты, как картины. Как ответственный редактор этой книги, могу сказать, что произведения, попавшие в этот сборник, в чём-то разноплановые, но похожие по своей тонкой сути. И богаты не только языком: они о философии, человеческой сути, природе и личности – хранители кладезя смыслов .

Зелень лавра, доходящая до дрожи. Дверь распахнутая, пыльное оконце, стул покинутый, оставленное ложе. Ткань, впитавшая полуденное солнце.

Тетралогия, вопреки ожиданиям, не цикл произведений, объединенных общим сюжетом или сквозными героями. Все книги в ее составе автономны, "Учение горы сен Виктуар" не составляет исключения. Однако после тяжко депрессивного "Медленного возвращения домой", второй роман читается удивительно бодро. Не роман в привычном смысле, скорее сборник эссе, объединенных фигурой автора.

Хандке выраженный синестетик, рассказывает о своем восприятии живописи, главным образом пейзажной, и собственно о ландшафтах - главном источнике восполнения жизненных сил. Его синестезия ориентирована на восприятие света, цвета, перепадов высоты, взаимного расположения предметов в пространстве относительно друг друга и наблюдателя. То есть, уже одно нахождение в месте, которое внутренний наблюдатель рассказчика оценивает как совершенное, хотя бы девять человек из десяти не нашли в нем ничего примечательного, способно оказать действие, описанное Глебом Успенским в рассказе "Выпрямила".

Писатель отличается от обывателя в том числе и тем, что умеет так рассказать о вещах, которые находит интересными и важными, чтобы последний проникся, хотя бы отчасти, его пониманием предмета. В "Учении..." много о живописи Сезанна и кое-что о Курбе (нет, не те картины, о которых вы, возможно, подумали - жанровые сцены из жизни крестьян и шахтеров). Живой отклик в моей душе вызвал рассказ о собаках - никакого мимими, сбившиеся в стаю твари, встреча с которыми может представлять для одинокого путника не меньшую опасность, чем столкновение с шайкой местной гопоты.

В начале сказала, что связь между произведениями Тетралогии отсутствует. На уровне сюжета и героев это так. Но теперь вспомнила об одном сквозном мотиве "Медленного возвращения...": множество фигур, окружающих портрет героя, как в некоторых карточных колодах рисуют Джокера в окружении уменьшенных изображений дам и королей. Вот этот образ в "Учении.." присутствует. Рассказчик в окружении множества ландшафтов. Человек в пейзаже.

Никогда еще не доводилось мне читать настолько интровертную книгу. Все повествование прочувствовано и переработано отделами центральной нервной системы автора и только после этого закодировано, переведено в буквенные символы и отпущено на бумагу в свободное плавание. Возможно поэтому, центр мозга, получающий и обрабатывающий первичную входящую в него информацию, заставлял меня перечитывать абзацы снова и снова, не понимая и не принимая ее, в то время как на уровне эмоций я уже все получила. Так ли важна форма, в которой ты получаешь источник эмоций. От картины вполне может исходить словесная эмоция, или текст произведения преобразовываться в сознании в картинку. А ведь часто красота природы, визуальный образ у нас ассоциируется с запахом, а слова легко могут иметь цвет. Тетралогия состоит из четырех отдельных историй. Но не могу, не хочу воспринимать их в отдельности друг от друга. И поэтому снова и снова перечитываю в поиске. Первая моя находка была в схожести периода действия. И я даже не про страны и послевоенное время. Во всех книгах герои находятся на разломе времени до/после. Описатель ландшафтов, который возвращается с севера, писатель, который, наконец, нашел тему для своего творения, отец, познавший жизнь до и после рождения ребенка, человек, вернувшийся на родину в деревню. Все они делят на то что было до и то что стало теперь. В каждой истории описывается именно этот процесс внешнего и внутреннего изменения. А еще каждый находится в определенном социальном статусе – он чужак. Он еще не писатель, он чужд этому и еще ищет, он чужой в этой северной деревне и чужой дома, он живет с ребенком в чужой стране и сам ребенок до определенного времени воспринимается как нечто чуждое, он, который возвращается домой, но уже чужой для своих родных. Он, кто-то, тот, любой, взрослый, ребенок – столько обезличенного и столько личного во всем этом. Ведь этим кто-то и им может стать любой из нас. Тема чужака и тема одиночества центральна для всех частей тетралогии. Одиночество истинное, связанное с отсутствием других, одиночество в семье, одиночество в толпе людей, одиночество вернувшись домой найти своих родных чужими. Возможно поэтому герой всех историй направлен «в себя» и окружающий мир воспринимается сквозь призму внутреннего созерцания. Тетралогия состоит из четырех отдельных историй. Но несмотря на все это

«Связь возможна», – написал он под рисунком. «Каждое отдельное мгновение моей жизни соединяется с каждым другим – без вспомогательных сочленений. Существует непосредственное соединение: мне только нужно его дофантазировать».

И, повторяя текст несколько, раз создается иллюзия, что ты начинаешь нащупывать эту связь, эту ниточку, которая поможет распутать весь клубок. Вначале это происходит на интуитивном уровне, неосознанно понимаешь, что сюжеты неразрывно связаны и повторяются даже не в словах, а в эмоциях и общей истории, словно уже ранее очерченный и прорисованный ландшафт предстает перед иным углом. Потому что мне было известно...

Мне-то было хорошо известно: взаимосвязь возможна. Каждое отдельное мгновение моей жизни соединяется с другим, смыкаясь напрямую — без вспомогательных сочленений. Существует непосредственное соединение: мне нужно только вызвать его образ силою воображения.

Да, ландшафт и точки координат, которые подсказками автор разбросал по всем частям книги – деревня с братом и сестрой, детство, писательство, роман. В каждой из книг есть точки, соединяющие все в общую картину, общий ландшафт. Я не права, у меня очень мало доказательств, но я утверждаю, что эти истории – истории двух – автор и персонаж. Причем иногда они меняются местами, меняется местность, имена, но координаты остаются, как отпечатки пальцев. Все книги тетралогии бесконечно биографичны. Разве можно найти разрыв между автором, созерцающим картины Сезанна и нашедшим свою тему (красота форм и ландшафтов?), (начало?) от истории детства и отцовства (кризис изменений?) , а может это о завершении творческого пути и незавершенности творческой мысли (возвращение?). Цепочка творение-начало-перелом-возвращение. И неужели это не об одном человеке?

«… описать полевые формы детства (его детства); начертить планы совсем других «интересных точек»; дать в продольном и поперечном разрезе все эти, поначалу такие непроницаемые, но пробуждающие в памяти чувство родного дома, знаки лугов детства – не для детей, а для себя самого»

Чьи это слова? (Зоргера, рисователя ландшафтов, или отца, который пытается через детство ребенка вспомнить и воспроизвести себя, а, может быть, автора). А Грегор, вернувшийся домой в деревню, не конец ли это истории об отце, писателе. Или это продолжение романа о Зоргере? Нет?

«Он увидел и прочих обитателей деревни, на которых он до сих пор, как правило, мог смотреть только как на группу лиц, злорадно поджидающих его конца»

или рассуждения Зоргера об ответственности за сестру и брата… А кто это сказал? Эта книга похожа на ускользающую субстанцию, из которой пытаешься создать четкие контуры и формы впечатления, а они вопреки всему продолжают быть размытыми и не поддаются упорядочиванию и переводу эмоций в буквенные символы. И пытаясь привести все к единому целому и найти взаимосвязь, создается впечатление, что пытаешься что-то большое и нематериальное поместить в четко очерченные формы. Это то же самое что спрятать радость в спичечный коробок и положить в карман. Неблагодарное и довольно сложное дело переписать на чистовик миллион мыслей и эмоций, которые возникали и ускользали во время чтения. Причем если при первом прочтении самое сильное впечатление было от третьей книги - детство, то второй раз Медленное возвращение домой убило наповал, я нашла в ней все чувства и эмоции, которые я прочитала в последующих частях, словно вся жизнь, описанная со второй по четвертую книгу вылилась в историю о Зоргере. Книга сильнейшая, очень много дает о чем подумать и что самое интересное, хочется перечитать еще раз для создания еще более очерченной формы, но возможно это невозможно.

К моему глубочайшему сожалению четвёрка. Скрепя сердце ставил ведь, вот оно — следствие объективного подхода! Прекрасно в тетралогии, впрочем, коротенькой, — почти всё: по-настоящему живая природа, глубина мысли, язык «заставляющий верить», эффект присутствия, любовь к родному краю, скрытые вопросы, на которые приходится отвечать нам, читателям, — и отвечать каждый раз по-своему. Говорить о достоинствах книги можно долго. Если бы не одно но: вот до безумия напоминает «Петера Каменцинда» Гессе. С другой стороны, не могу не признать, что лучше отталкиваться от таких титанов, нежели от Дарьи нашей Донцовой.

Как следствие, книгу могу порекомендовать, и порекомендовать смело, людям, творчеством Гессе увлечённым, продолжателем его вы останетесь довольны, наслаждайтесь.

Обдумывая отзыв и "сканируя" свои впечатления от книги , я вдруг осознала, что благодаря интернету и общению на разных форумах, у меня выработалась привычка "аргументировать-отстаивать-защищать" свое мнение. И я уже забыла, что это совсем необязательно. Вечно сомнения и вопросы. А вдруг я что то не так поняла? Или не нашла достаточной информации по теме. Вдруг тут тааааакие глубины, а у меня не получилось их рассмотреть и постигнуть? И, наконец, самое главное - как, ну как показать другим то, что вижу я? Меня всё время клонит куда-то не туда когда я пишу рецензии. Как у Черномырдина "какую партию не создавай, всё равно получается КПСС", так и у меня с рецензиями - впечатления разные, столько всего внутри бушует, а на экране вывожу сотую долю, да и то совсем не то, что по сути важно и "лично моё". Впрочем, заканчиваю это лирическое отступление-вступление.

К счастью, речь сейчас пойдет о книге, к которой понятие "аргументы" вообще не применимо, на первый взгляд) Тем не менее, именно аргументы помогут мне объяснить парадоксальность моего отношения к книге. Начну с того, что книга мне понравилась. Хотя она прошла мимо меня. Никаких противоречий.

Во-первых, это книга мужская. Во всяком случае, первая и третья часть однозначно. При всем уважении к мужчинам, конечно. Глубоко убеждена, что женщина никогда не напишет в такой манере. Ноль эмпатии. Всё настолько "предметно " и сухо, настолько антиэмоционально, что у меня при чтение первой части возникло стойкое ощущение, будто я иду по пустыне. Нет воды, нет прохлады, нет ветерка, нет жизни. И я зачем-то бреду с автором, общение с которым физически тяжело дается. "Заберите меня отсюда! Ненавижу шапки и фольгу!". Я засыпала сто раз, читала и делала параллельно зарядку. Мне двухтомник китайского эпоса дался легче, чем эти 150 страниц. Но теперь я точно знаю насколько , оказывается, нуждаюсь в чувственном и эмоциональном наполнении в литературе. Очень. Пасмурно. Холодно. Томик Хандке в руках. Это то , что меня теперь реально пугает.

Первая часть это, имхо, рассказ человека на фоне глубочайшей депрессии. Красной нитью проходит чувство вины. Долго думала, что же мне это всё напоминает. И вспомнила - Эльфрида Елинек. Такое впечатление, что среди немцев и австрийцев есть часть людей, которая зачем-то берет на себя крест вины за ошибки предков. Или еще кого-то. И тащит этот неподъемный баул , который висит на них мертвым грузом - искупить они ничего не могут , попросить прощения - так у кого и за что, они сами ничего не сделали, о каком прощении речь. А груз вины давит и не дает жить нормально - в мире с собой. Отсюда это тяжкое неудобоваримое "внутреннее наполнение" - самонаказание или самоизолирование, отчуждение, одиночество, отстраненность. Есть ощущение, как будто попал в чей-то сон. Граница между иллюзий и реальностью абсолютно размыты. И этот кошмарный язык, как мне кажется, специально используется автором именно для передачи вот этого пограничного (или уже заграничного) с депрессией состояния.

Остальные части книги воспринимаются полегче. Не покидало ощущение, что автор описывает то ли становление мужчины, то ли отношение к каким-то базовым вещам - женщинам, детям, родне, искусству, работе. В самом конце это что то типа резюме пережитого личностного кризиса - так я это поняла. Познакомившись с биографией автора, еще раз убедилась, что таки да, всё это личное и, видимо, очень болезненное. Повторюсь, тематика книги и многие суждения автора (то, как я их поняла) мне настолько не близки, что говорить подробно просто не имеет смысла. Остается только поблагодарить П. Хандке за знакомство с многими художниками и , в первую очередь, за знакомство с творчеством Сезанна. Это было по-настоящему прекрасно.

Но есть еще одна вещь, за которую я хотела бы поблагодарить Хандке и это именно то, почему мне книга понравилась. У него невообразимый талант - он умеет оригинально, точно, кратко не только описывать, но и называть явления, ситуации, вещи. Это даже не литературный талант. Нечто шире. И, по-моему, довольно редкое явление. "Мгновение вечности" (вечное настоящее) для меня 100% шедевр.

Быть избранным это значит что тебя выбирают

Давным-давно Зоргер приписал себе способность к счастью

Я могу кем-то восхищаться, – какое освобождение

Человеку, который живет, интересно, где что еще живет

То, чем я представлял себя в собственных мыслях, – это все пустое; я лишь то, что мне удалось вам сказать

Кому можно посоветовать эту книгу? Затрудняюсь сказать. В моем понимании, это одна из самых тяжелых книг о личностном кризисе. И одна из самых лучших и правдивых книг на эту тематику, имхо. Но читать её находясь в таком состоянии категорически не советую. Порекомендовать её могу тем, кто интересуется внутренним миром человека и кого не бесит периодический поток сознания, из которого, тем не менее, то тут, тот там, на свет Божий проникают чистые, яркие лучи - последствия и результаты посткризисной личностной трансформации. В этом плане, строго говоря, еще стОит поблагодарить автора за искренность.

До этой тетралогии знакомство с творчеством Петера Хандке ограничивалось фильмом "Небо над Берлином" и любимым стихотворением из него "Когда ребенок был ребенком...". Тетралогия "Учение горы Сен-Виктуар" оказалась очень разной, каждая часть со своим настроением. "Медленное возвращение домой" это северные просторы, ландшафты, геологические разрезы, племена, живущие своей самобытной жизнью рядом с надвигающейся "цивилизацией". И если читатель проберется через этот насыщенный и плотный текст, то он будет вознагражден. Непосредственно "Учение горы Сен-Виктуар" - это путешествие по югу Франции, связанное с творчеством Сезана. Также это Париж и Берлин с их ритмами жизни и настроениями.

Для меня это было межвременье: целый год без определенного места жительства. ... Все это время я нигде толком не жил или жил у других. Предвкушение радости и тревожное ощущение стесненности сменяли друг друга.

"Детская история" - это история взросления ребенка на границе двух культур, опыт жизни в нескольких странах, описанная с точки зрения отца, который почти полностью воспитывает свою дочь, за редким исключением посещения матери. Это и поиски жилья на окраине, и подбор подходящей школы, и создание мини-детского сада.

Боль от резкого перехода к чужим буквам, звукам, окружавшим со всех сторон, была несравнима ни с какой иной болью, и не было тогда для него другой такой леденящей чужеземной страны, как этот говоривший на чужом языке пригород.

"По деревням" - это пьеса, которая является гимном рабочим, которые кочуют по стране и строят дома. В финальном монологе Новы собрано всё самое главное для любого времени:

Люди, живущие сейчас, – люди радости: все это не отменяет утверждения, что во всей нашей истории нет ни единого убедительного утешения. Но кто измерит? Власть имущие губители детей исчезают безнаказанно во тьме, и погубленные души – разве души не наши дети? – остаются неотомщенными. Покой бывает лишь эпизодически: живущие – вечно гонимые скитальцы. То, что еще мгновение назад было первым деревом рощи, обращается уже со следующим взглядом в пустоту, и журчащие ручейки выливаются в баррикады. Надежда напрасно бьет крылами, все – обман. Скорбные вздохи, слева и справа, – их невозможно не услышать. Никуда не деться от тех, кто портит радость, они – повсюду, и от самого упорного из них не избавиться даже самой удавшейся жизнью: с болью всех болей мы сворачиваем в сторону от прекрасных вод, что стремят свой бег из далекой древности в далекую древность, из предвременья в предвременье, и замираем в растерянном ужасе, ожидая по-обезьяньи стремительного прыжка низвергающейся смерти. Нет, мы не можем желать быть ничем! Шагая под солнцем радости, мы чувствуем в глубине души только горечь. Дорогие люди, живущие здесь: во всей нашей истории человечества не найти убедительного утешения. Крики ужаса будут длиться вечно. Нам негде укрыться, только это нигде – наше спасение. Единственная действенная молитва – выражение благодарности: ваши мольбы о милости только оживляют знаки небытия. Ничего сверхъестественного не ожидается. Но разве не достаточно вам для утешения увидеть, как медленно плывет по воде опавший лист? После мгновения ослепляющей боли наступает миг возвращения чувства юмора! Так выпрямите спины и посмотрите на мужчину в темном костюме и белой рубашке, посмотрите на женщину, что стоит на балконе в лучах солнца по другую сторону реки. Докажите, как умеете, что у нас есть наше человеческое упрямство, – и пусть увидит это всеядная всепоглотительница! Человеку, который живет, интересно, где что еще живет. Благословенен всякий поцелуй, пусть даже самый мимолетный. Ну а теперь вернитесь на свои места, каждый – на свое. Двигайтесь, сохраняя неброскую медлительность. Следуйте линиям этих досок, на которых сверкают одни сплошные указатели, показывающие путь к запасному выходу. Медленно подвигаясь вперед, замыкайте кольцо бесконечности. Демонизируйте пространство, прибегая к повторению. Принятое решение дарует успокоение – начало бытия мира. Только народ творцов, каждый на своем месте, может быть и радоваться, как дети. Ваша постель – в чистом поле. В пустоте пролегает ваш путь. Наденьте маски из листвы и поддержите совершенно-реальное шуршание. Только потрясение придает резкость глазу. Форма есть закон, закон велик, он заставит вас выпрямиться. Небо – велико. Деревня – велика. Вечный мир возможен. Слушайте музыку пустынь. Следуйте за всепронизывающим, всеохватывающим, всеславящим звуком. Выше голову. Руководствуясь выверенным знанием, держитесь неба. Смотрите на пульсирующий танец солнца и доверяйте своему кипучему сердцу. Дрожание ваших век – это дрожание истины. Дайте расцвести всем краскам. Сверяйтесь с этой драматической поэмой. Идите вечно навстречу. Идите по деревням.

Размеренный, спокойный, созерцательный; лауреат Нобелевской премии Хандке — идеальный кандидат для медленного чтения. Мне посчастливилось быть редактором этой книги, и теперь я могу поделиться, что представленные в сборнике тексты, во многом разные, но схожие в своей медитативности, — настоящие сокровища. Всем, кто любит вдумчивое чтение, наполненность смыслами и многослойность языка, я бы посоветовала прочесть эту книгу. Она медленно погружает в литературный транс и любого превращает в изящно мыслящего философа.

Книгу "Уроки горы Сен-Виктуар" я купила случайно, ничего не зная об авторе и о его произведениях. Просто не было нужной мне книги из серии "Нобелевские лауреаты", а описание этой заинтересовало. Признаюсь, что через первую повесть книги "Медленное возвращение домой" я пробиралась с трудом, настолько необычным, тяжеловесным и метафоричным оказался язык (огромное, кстати, спасибо переводчику за то, что сумел передать всё мастерство владения словом автора! Поистине титанический труд). Но с каждой новой страницей я всё больше втягивалась в описание природы и людей, окружающих главного героя; всё больше сопереживала его оторванности от современного мира и людей и надеялась, что в итоге он всё же сможет найти место, которое соединит его внутреннее "я" со всем внешним миром. Но наибольшее впечатление на меня произвела третья повесть книги под названием "Детская история". Хотя у меня самой ещё нет детей, Хандке сумел заинтересовать меня этой темой и пройти вместе с ним весьма непростой путь родительства: с момента рождения ребенка и до пубертата, когда ребёнок обретает первые признаки настоящей самостоятельности и постепенного отдаляется от родителей. Здесь показано всё: неудавшийся брак, который (вот сюрприз!) ребенком не склеишь, одинокое родительство, ошибки и удачи в воспитании, невозможность найти баланс между любимым делом и любимой дочерью, осознание (опять сюрприз для многих родителей!), неисключительности и неидеальности своего чада, попытки влиться в новое окружение и мир как для родителя так и для ребенка, неприятие вашей веры и происхождения, попытки защитить дитя и попытки отойти, чтобы научить его защищаться самому, первые ссоры и непонимания, безграничная любовь и накапливающееся со временем раздражение. Думаю, что моя оценка всей книги больше связна именно с первой и третьей повестью, хотя вторая "Уроки горы Сен-Виктуар" и четвертая "По деревням" (написанная как псевдо-сценарий к спектаклю) несомненно написаны не менее талантливо. Просто я не знакома с творчеством Сезанна (о горе мне xD) и плохо представляю в своей голове ландшафты, а зашкаливающий пафос монолога Новы скорее покоробил, чем вдохновил идти и быть богом перемены, презрев течение современного мира. Впрочем, не исключаю, что до некоторых вещей надо ещё дорасти.