За краем. True science fiction

Букашки за стеклом

Наше время

Уильям Браун не любит говорить об инопланетянах.

Когда его спрашивают: «А правда?..» – и делают многозначительную паузу, он переспрашивает: «Что – правда?» – в надежде, что речь пойдет о чем-то другом.

– Правда, что ты видел пришельцев? – настаивает собеседник, и мистер Браун с неохотой отвечает:

– Ну, да…

– А правда, что они зеленые и тощие, как головастики?

– Не совсем.

– А ты разговаривал с ними?

– Ну, да…

Здесь терпение мистера Брауна, как правило, исчерпывается. Собеседник с фантазией мог бы спросить еще, к примеру: бывал ли Уильям на пятой планете молодой звезды Регул? Преодолел ли он семьдесят семь световых лет прежде, чем выдохнул кислород, зачерпнутый легкими еще на Земле? Восхитились ли чужаки мудростью Уильяма? И даже: открылся ли ему принцип синкретического подобия локализованных пространств? На все эти вопросы собеседник с фантазией получил бы положительный ответ, не будь он резко прерван Уильямом Брауном:

– Это все – космическая чепуха. Пришельцы всякие… Ничего здесь нет интересного. Лучше давай-ка я расскажу тебе про банку с букашками.

И затем, независимо от ответа, он приступает к одному и тому же повествованию.

Шел март – холодный и сырой. По утрам Уильям Браун выходил на прогулку в лес. Он вдавливал сапоги в липкую жижу, с усилием выдергивал их обратно и размышлял о своей ненависти ко всем мыслящим существам, начиная от голландских колонистов, четыре века назад разместивших свой поселок в этой убогой глуши, и заканчивая лабрадором цвета слоновой кости, который являлся причиной утренних прогулок. Пса звали Казак, он был бесстыдно красив и нахально веровал в то, что все вокруг обязаны его любить. Именно Казак первым обнаружил банку.

Пес деловито встрял мордой в кусты, торчащая наружу его хвостатая задница судорожно завиляла, а невидимая в листьях голова удивленно тявкнула. Уильям подошел поглядеть.

Среди кустов, увязнув на четверть в грязи, лежала округлая стеклянная емкость с открытым верхом, размером с тыкву. В емкости имелось некоторое количество песка, а в нем, едва заметные, копошились насекомые. Они были кирпично-рыжими и, вероятней всего, принадлежали к породе муравьев. Уильям обозначил их для себя более общим термином: букашки.

Песок, блеск и прозрачность стекла, расцветка букашек – все это навело на ассоциации с пустынями, сухим субтропическим зноем. Неожиданно для себя Уильям подумал: «Бедняги! Как же вы озябли, должно быть!» А затем подумал: «Март… в мае уж точно станет тепло. Тогда и выпущу вас». Он поднял банку с букашками и поволок домой.

Вопрос еды для муравьев был решен мгновенно. Уильям не сомневался, что сахар вполне подойдет. Все любят сахар, даже бегемоты. Он рассыпал ложку сладких кристаллов по поверхности песка в банке и с удовлетворением наблюдал, как букашки растаскивают их по укромным местам. Несколько сухих палочек и листьев, упавших внутрь аквариума еще в лесу, давали муравьям некое подобие безопасности. Мистер Браун приподнял и пошевелил одну из палочек – букашки тут же бросились из тени врассыпную, толкая перед собой крупицы сахара. «То-то же!» – прокомментировал мистер Браун.

Он расположил банку на письменном столе, поближе к радиатору отопления у стены, подальше от влажного носа Казака. Отогревшись, букашки забегали энергичнее: заползали на листья, сбивались в стайки, движущиеся единообразно, сливались с другими стайками и растекались вновь. Какое-то время мистер Браун поглядел на букашечьи пермутации, но вскоре заскучал и взялся за ворох свежих газет. Он выписывал их с полдюжины, желая чувствовать себя человеком осведомленным, и прочитывал из каждой лишь вопиющую сенсациями передовицу да страничку спортивных новостей. То и другое проделывал, впрочем, вдумчиво и неторопливо.

Первый сюрприз букашки преподнесли Уильяму ближе к обеду, когда с газетами, яичницей, сендвичами и кофе было покончено. Он бросил беглый взгляд на банку и отметил в ней некую перемену. Присмотрелся, придвинул емкость поближе, водрузил на нос очки – и ошеломленно выдохнул: «Ишь ты!..» Три сухих палочки, что утром лежали на песке, теперь были подняты и установлены почти вертикально: одна доставала до верхнего края банки, две другие подпирали ее. Как удалось муравьям, при их ничтожном размере, соорудить этакое – не укладывалось в голове Уильяма. Но, так или иначе, мост на волю существовал, и по нему уже карабкались вверх, к границе стекла, несколько букашек.

С минуту мистер Браун взирал на них, и когда разведчики были уже близки к концу моста, принял решение. Он стряхнул муравьев вниз, а длинную палочку разломал на части и также бросил на дно банки. «Смотрите мне», – наставительно сказал напоследок.

То был март, богатый событиями. Перенаселенные азиатские страны вспыхнули истерией строительного бума и громоздили небоскребы, все дальше выдавливая их в океан на бетонных постаментах; тысячетонные сухогрузы с арматурой и цементом вереницей сползались к Сингапуру, Гонконгу, Шанхаю… Челнок «Инфинити» взорвался в стратосфере и возвратился на землю пыльным шлейфом металла и топлива, с крохотной примесью органики… Уильям Браун мало интересовался этим. Его взгляд и внимание все сильнее притягивались к обитателям стеклянной емкости. Просыпаясь утром, возвращаясь с собачьих прогулок или с вылазок на работу, он ловил себя на мысли: «Ну, что там? Не вычудили чего новенького?»

Муравьи распорядились отпущенным им стройматериалом бережливо и разумно. Из обломков веточек и нескольких листьев они соорудили три приземистых укрытия, основательно вкопанных в песок. Размеры укрытий были таковы, что вмещали всех букашек, их яйца, небольшой запас сахарных крупиц – и оставалось еще место. А по прочности они выдерживали прямое попадание кубика сахара-рафинада и даже экспериментальной пятицентовой монеты. Уильям никак не мог застать муравьев за самим процессом стройки – казалось, они работают лишь тогда, когда человек не смотрит. Позже он сообразил: дело в настольной лампе. Когда она зажжена, муравьи прячутся от света, когда погашена – берутся за дело. Мистер Браун бросал в банку несколько спичек, щелкал выключателем и впотьмах сидел у стола, переносицей чувствуя, как идет за стеклом невидимое, бесшумное, целеустремленное копошение. С большим трудом выдерживал полчаса и заставлял нить накаливания вспыхнуть: одна из спичек уже стояла вертикально и колонной подпирала сухой березовый листочек.

Сплоченность и координация действий букашек стали вызывать в Уильяме чувство обиды и зависти. «Нет, ну ты посмотри, а!» – со злостью шептал мистер Браун и все явственней ощущал желание рассорить муравьев. Он прекратил давать им сахар. Точнее – сыпал всего несколько крупиц в день. Букашки делили эти крохи между племенами, скармливали своим неуклюжим маткам. Постепенно крайне экономно выедали накопленные запасы. Рабочие особи слабели, больше не ворочали спички и листья. Некоторые издохли и были съедены остальными. Однако война за пищу, вопреки ожиданиям мистера Брауна, так и не началась.

Тогда он испробовал другое средство: возобновил поставки сахара, а, кроме того, влил в банку столовую ложку оливкового масла – которое, по мнению Уильяма, должно было представлять для букашек редкое лакомство. Вот теперь ожидания человека оправдались с лихвой: стайка муравьев окружила жирное пятно и отпихивала, отшвыривала от него иноплеменцев, пока несколько букашек таскали в ближайшее укрытие промасленные крупицы сахара. «Вот так-то! – отметил Уильям, потирая руки. – А то, понимаешь…»

За мартом пришел апрель – переменчиво сухой и дождливый. Мир бурлил сенсациями, которые вливались в линзы Уильяма Брауна с передовиц газет. На Торонто грохнулся метеор – к счастью, без жертв. В Карибском бассейне открыли нефтяное месторождение, и тамошние карликовые диктатуры сцепились меж собой, под пристальными взглядами авианосцев Дяди Сэма и эсминцев Ее Величества. По никому не нужным странам Африки прокатился никем не замеченный голод… Скука. Уильям с трудом заставлял себя дочитывать статьи. Мокрой губкой заботливо протирал стекло банки, влага оставляла разводы – точь в точь как на окне после дождя. Мистер Браун салфеточкой доводил стекло до идеального блеска, укреплял на носу очки и пускался в наблюдение.

Как общаются между собой букашки? Все акустические версии мистер Браун отверг чисто интуитивно. Просто не верилось, что настолько мелкие существа способны производить слышимые звуки. Язык жестов? В лупу становилась заметна пара усиков на голове каждого муравья, пребывающая в постоянном движении. Усики колыхались, подрагивали, сгибались и распрямлялись без видимой цели. Конечно, Уильям не питал надежды расшифровать эту микроскопическую символику. Но сама идея о том, что букашки способны увидеть и понять жест, пришлась человеку по душе.

Он отодвинул лампу от банки, скрестил пальцы рук и принялся манипулировать ими в луче света. На стекло падали причудливые тени: морда лающей собаки, человечек с коляской, летучая мышь. Спустя минут пять Уильям навел рефлектор на муравьиное жилище, чтобы проверить эффект, и довольно хихикнул в усы: множество букашек выбрались из убежищ и расположились на песке головами в его, Уильяма, сторону. Он снова внес ладони в луч света и с удвоенным усердием взялся метать тени на стекло. Его ожидало разочарование: когда вновь пригляделся к содержимому банки, то не увидел на открытом песке ни единого муравья – все ушли в убежища, утратив интерес к театру теней.

«Хм…» – протянул Уильям и прошелся по дому. Сгреб в охапку мелкие и занятные вещицы, какие нашел: блестящее заварочное ситечко, моток ниток с вонзенными в него накрест иглами, свинку из дутого стекла, модель вертолета «Апач», будильник в форме глаза, двухдолларовую банкноту. Расположил все это сценическим полукругом около банки, максимально живописно, с большими интервалами между предметами; осветил лучами ламп.

Спустя час нетерпеливого ожидания Уильям заглянул в емкость. Букашки выбрались из убежищ и взялись за свои повседневные дела: запасали сахар, рыли норки, перетаскивали спички. Но никто из них не проявлял ни малейшего интереса к экспозиции за стеклом. Больше того, если присмотреться, становилось ясно: букашки избегали смотреть в сторону человеческого хлама! Если какой-нибудь муравей замирал хоть на секунду, то всегда – головой к центру банки и задницей к освещенной выставке.

«Ну, нет!» – заявил мистер Браун. Он извлек из рамы свое собственное фото – огромное, по меркам насекомых, шесть на девять дюймов. Гордый мистер Браун в сапогах и охотничьем камуфляже возвышался на фоне двухэтажного дома – вот этого самого, в котором жил. Он прислонил фото к стеклу и обрушил на него струю электрического света. Вышел экран – ослепительный, довлеющий над хрупким муравьиным мегаполисом. С чувством свершенного дела Уильям Браун отправился спать.

Газеты следующего дня пестрели новыми сенсациями. Кажется, было нечто о параллельных мирах или атмосферных аномалиях… Мистер Браун бросил беглый взгляд и заметил лишь то, что исчезли картинки авианосцев. События внутри стеклянной тыквы – вот что было поважнее. Одно из убежищ переместилось! За ночь букашки разобрали его и собрали заново – в противоположном от фотографии конце банки!

«Да вы издеваетесь!» Уильям Браун сунул руку внутрь емкости с порывистым желанием разнести на куски все муравьиные строения… Вдруг остановил себя, отдернул ладонь. Что-то неясное, им самим непонятое, – но остановило. Тогда он разыскал карандаш и воткнул в песок. Минута, другая, третья прошла. Когда первый, самый отчаянный или бестолковый из муравьев, взобрался на жало карандаша, мистер Браун подхватил его и вынес из банки.

Насекомое замерло на грифельном острие в нескольких дюймах от носа Уильяма и уж теперь оно определенно смотрело на человека. У букашки просто не было выбора: Уильям развернул ее усатой головкой к себе. Усики свисали неподвижно. Муравей боялся пошевелиться. Боялся, вероятно, даже вздохнуть – если в остальное время он дышал.

«Ну, как тебе большой внешний мир?» – спросил мистер Браун и опустил муравья на стол. Тот заметался на полированной поверхности. Банка находилась всего в футе от него, но несчастный муравей понятия не имел, как его тесный мирок выглядит снаружи. Он побежал по спирали, все расширяя круги и поминутно замирая в разных положеньях – на юг головой, на запад, на восток. По кругу, по кругу, без малейшего намека на направление. Чувства его были очевидны: насекомое мечтало вернуться в банку.

Уильям сжалился над ним и поднес кончик карандаша. В ту же секунду букашка вспрыгнула на жало. «Умный!..» – похвалил Уильям и вдруг, внезапно, им овладело странное чувство: неправильности, уродливости, грешности его действий. Не по отношению к данному конкретному муравью, а вообще. Все, что проделывал мистер Браун с обитателями банки, представилось ему мерзким, приторным злодеянием.

Он бросил карандаш вместе с букашкой на песок, накинул куртку, подхватил стеклянную емкость и вышел в теплый поздне-апрельский лес.

– Ну, потом я отыскал то самое место, где нашел их, раздвинул кусты и положил, значит, банку на бок – так, чтоб муравьи могли выползти. Тепло уже было, так что в лесу они прекрасно обустроились. Больше я их и не видел.

Так заканчивает обычно Уильям Браун свой рассказ, оставляя слушателя во вполне понятном недоумении.

Однако, в реальности, концовка истории была несколько иной. Уильям, действительно, отыскал те самые кусты и, на самом деле, раздвинул их. Меж кустов он увидал туго натянутую паутину. Приседая, чтобы опустить банку на землю, мужчина задел блестящее кружево головой. Паутина порвалась, а вместе с нею – и пространство штата Мэн, США, планета Земля. Гравитация втянула Уильяма в зигзагообразную червоточину. Он судорожно глотнул воздуха, и выдохнул его уже на пятой планете молодой звезды Регул.

Уильям Браун находился внутри. Его окружала, возможно, комната. С той же вероятностью это мог быть и платяной шкаф, и гигантский овощ, и коробка передач. Откуда-то лились лучи некоего цвета. Мистер Браун стоя лежал на твердомягкой поверхности и пытался схватиться за какой-нибудь предмет, но выходило так, что предметы поочередно хватались за него. Органы чувств были столь же беспомощны, как таракан в кармане штанов внутри работающей стиралки. Единственно понятным для Уильяма был воздух: он входил в легкие без боли, а значит, содержал азот и кислород.

– Мы восхищаемся вашей мудростью! – сказал инопланетянин.

Чужаков было двое. Теперь, услышав голос, Уильям смог выделить из фона их фигуры. Они совсем не походили на головастиков. Да и на белковые организмы. Да и ни на что другое, когда-либо виденное Уильямом.

– Ваш поступок станет прекрасным стереотипом для копирования, – сказал второй чужак.

– Эээ… – выдавил из себя человек, все еще пытаясь схватиться.

– Очень мудро и дальновидно, что вы решили убрать синкретическую управляющую модель с вашей планеты, – сказал первый инопланетянин.

– Ее присутствие в вашем мире, – добавил второй, – создавало бы рекурсивный парадокс и было бы жестоким преступлением против законов логики и физики.

– Ага…

– Мы пока не установили, кто и почему оставил модель на Земле, но его поступок будет наказан, – изрек первый.

– На нашей планете такое карается заключением в пространство пониженной мерности, или же отсечением интуиции, по выбору судьи, – строго отметил второй.

– Итак, позвольте, мы примем у вас синкретическую модель!

Второй чужак приблизился к Уильяму и взял некими частями тела банку с муравьями.

– Мы были бы счастливы отблагодарить вас, – вымолвил первый, – но боимся унизить вашу мудрость своей благодарностью.

– Ну, да, – буркнул Уильям, украдкой оглядываясь по сторонам.

– Мы позволим себе лишь предложить вам небольшой сувенир, – проговорил второй чужак и выдвинул из части тела прямоугольную коричневую коробочку. Мистер Браун с немым восторгом схватил сувенир: тот имел строго определенную форму и понятный цвет.

– Не желаете ли осмотреть нашу планету? – поинтересовался первый.

– Время… нету… – промычал Уильям, мечтая лишь об одном: оказаться на Земле.

– Что ж, разумно, – согласился чужак, – ваш организм не имеет лифузорной системы, так что здешняя химентация может нанести вам вред.

– Прошу вас, – сказал второй и частью тела указал направление.

Справа сверху от себя Уильям Браун увидел паутину. С замиранием сердца тут же ткнул в нее рукой и прорвал пространство. Давление гравитации вытолкнуло его в червоточину, и, спустя вздох, он стоял на коленях среди кустов в лесу штата Мэн, мычал и выхаркивал желчь. Вокруг носился обезумевший от счастья Казак и лизал хозяина то в лоб, то в затылок.

Только вернувшись домой, Уильям Браун открыл коробочку с регуланским сувениром. Внутри оказался крупный жук, похожий на майского, застывший в стеклянистой капле смолы.

Мистер Браун не решился выбросить сувенир, а тем более – уничтожить. Все-таки эта вещь проделала семьдесят семь световых лет… Он отнес коробочку с жуком в подвал, сунул в давнюю выемку в стене, заложил кирпичом и больше никогда не смотрел на нее. Это была самая страшная штука, которую Уильям когда-либо видел.

Новая

Прошлое… а может, будущее

Компонента В двойной звезды Каппа Лебедя вспыхнула и стала новой.

По странному стечению обстоятельств это не обрадовало ни одну из шести разумных рас, обитавших в системе Каппы Лебедя.

На жаркой планете Каппа Лебедя 1 обитала очень жизнеспособная раса Приманов. Разум каждого Примана был распределен равномерно по всем клеткам тела, поэтому Приманы умели очень быстро, а главное – разумно адаптироваться к любым условиям. Так что их не смущала ни атмосфера родной планеты, состоявшая на треть из соляной кислоты, ни средняя температура воздуха, превышавшая точку кипения свинца, ни сильные весенние ветры, вызывающие сдвиги горных массивов – ко всему этому Приманы адаптировались. Однако во сне Приманы адаптироваться не умели, поэтому им приходилось спать в глубоких пещерах, куда не проникали ни ветра, ни свет звезды.

Когда В Каппа Лебедя начала раскаляться, Приманы заметили, что даже в глубоких пещерах им не удается уснуть. И это было неудивительно, ведь верхние 200 метров коры планеты уже испарились, и глубокие пещеры стали простыми канавами на поверхности. Тогда Приманы вырыли очень глубокие пещеры, но и там вскоре стало неуютно, когда из глубоких пещер в очень глубокие начала затекать лава. Тогда Приманы вырыли совсем-совсем глубокие пещеры, но и в них было неприятно жарко – потому что совсем-совсем глубокие пещеры граничили с ядром планеты.

И решили Приманы пойти по старому проверенному пути – адаптироваться! А поскольку звезда вряд ли останется такой горячей надолго, то и адаптироваться можно на короткий срок – максимум лет на тысячу. Недолго думая (поскольку долго думать не оставалось времени), Приманы зарылись в землю (точней, в ту часть земли, которая еще не расплавилась), создали вокруг себя ничем-не-проницаемые все-отражающие коконы и впали в анабиоз. Одно беспокоило их: как же они поймут, когда выходить из анабиоза? Не останутся ли навеки запечатанными в коконах? Чтобы поразмыслить об этом как следует, Приманы сохранили сознание в анабиозе и внутри коконов продолжали думать.

За первое столетие они приспособились телепатически контактировать друг с другом и избавились от скуки.

За второй век они развили сверхчувства и научились сквозь кокон видеть и слышать происходящее вокруг.

За третье столетие лет они приобрели способность выходить в астрал, а за четвертое посетили своими астральными телами все планеты звезды В Каппа Лебедя и принялись за соседние звезды.

За последующие триста лет Приманы познали смысл жизни.

Оказалось, что смысл их жизни никак не связан с положением физического тела. Поэтому они так и остались жить в анабиозе внутри коконов.

Тем временем В Каппа Лебедя остыла и превратилась в белый карлик, кора первой планеты сперва сжижилась, затем загустела, затем отвердела. Под сотнями километров стеклянистой силикатной массы лежат вплавленные в скалу миллионы ничем-не-проницаемых коконов. В них хранятся существа, которые знают смысл жизни.

На рыхлой планете Каппа Лебедя 2 жила отсталая раса Секундов. Секунды ничего не знали об астрономии и поэтому не удивились, когда они сами и все живые существа на их планете внезапно вымерли от ужасного холода. А между тем, это был астрономический парадокс – ведь как может быть холодно на планете, рядом с которой взорвалась новая звезда?!

На благодатной планете Каппа Лебедя 3 проживала интеллектуальная раса Терциев. Они давно наблюдали за звездами, так как знали, что это развивает интеллект. Задолго до вспышки они поняли, что В Каппа Лебедя взорвется и превратится в новую. Терции рассудили, что после этого на их планете станет так жарко, что не останется никакой возможности вести интеллектуальную деятельность, и раса наверняка деградирует. Чтобы сохранить свои познания для потомков и не начинать развитие расы с нуля, Терции построили космический флот, загрузили его пищей, водой, воздухом, топливом, техническими новинками, экспериментальными установками, лабораториями, учебной литературой и, конечно же, базой данных всех познаний своего народа. После погрузки всего этого на борту кораблей осталось место лишь для нескольких сотен Терциев. Эти несколько сотен были отобраны посредством тщательного анализа интеллектуального потенциала. Затем флот стартовал и отправился за пределы системы В Каппа Лебедя.

На протяжении тысячелетия сотни достойнейших Терциев, а затем их потомки, а затем потомки потомков путешествовали в вакууме. Они жили надеждой на то, что хотя их раса на родной планете, несомненно, деградирует за время катастрофы, спустя века космонавты вернутся и обучат сородичей, восстановят цивилизацию и продолжат победоносное движение научной мысли.

Тем временем Терции на Каппе Лебедя 3 изнемогали от страшной жары. Их планета находилась довольно далеко от звезды, поэтому грунт не расплавился, а океаны не испарились, но начали кипеть. Рыба, млекопитающие и птицы вскоре вымерли, а Терции, укрывшиеся в убежищах, всерьез встретились с проблемой пропитания. На планете не осталось животных белков, зато в избытке было солнечной энергии, воды и органических удобрений, оставшихся от вымерших существ. Наверняка существовала реакция, позволяющая превратить все это в пищу. Если бы Терции еще были способны размышлять, они нашли бы эту спасительную реакцию и создали бы машины, производящие еду. Но в такой жаре думать было совершенно невозможно. Оставалось довериться инстинктам…

Спустя тысячу лет космонавты-просветители вернулись на планету Каппа Лебедя 3. За пару недель они истребили множество странных мигрирующих растений, которые, согласно древним книгам, не входили во флору планеты и были инородными организмами. Очистив планету от назойливых многоногих кустов, космонавты принялись за поиски своих соплеменников.

На планете Каппа Лебедя 4 обитала техногенная раса Квартов. Превращение звезды в новую угрожало Квартам серьезнейшим экономическим кризисом, так как их энергетика радикальным образом зависела от сверхпроводников, а те, несомненно, потеряют свои свойства при нагреве атмосферы планеты. И это не говоря уже о массовых поломках криогенных суперкомпьютеров. Так что за 50 лет до взрыва звезды Кварты разработали план решения проблемы.

Для начала они соорудили молекулярный дезинтегратор, способный разобрать на молекулы любое тело. С его помощью Кварты разобрали на молекулы тяжелую железную планету Каппа Лебедя 5. Образовавшееся облако железной пыли они раскрутили вихревым магнитным полем наподобие волчка и направили в сторону звезды. По пути к звезде железное облако пересекло орбиту Каппы Лебедя 2 и было захвачено полем тяготения этой планеты. На протяжении трех лет облако вращалось вокруг второй планеты, постепенно сгущаясь. Через 3 года оно сгустилось настолько, что лучи звезды перестали проникать сквозь облако. В это время, так и не удивившись, вымерли от холода Секунды. Через 4 года облако сгустилось еще больше и начало касаться поверхности Каппы Лебедя 2. Огромный импульс вращения передался планете, та стала вращаться быстрее и быстрее. Центробежная сила раздула рыхлую сердцевину планеты, и в глубине ее образовалась полость, а снаружи планету покрыла стокилометровая железная корка.

Кварты сочли, что полость внутри Каппы Лебедя 2 – достаточно безопасное место для функционирования сверхпроводников и криогенных компьютеров, и переселились туда. Единственным подходящим местом для входа в планету был ее полюс – остальная поверхность оказалась слишком толстой и прочной. Залетев во внутреннюю полость, Кварты тщательно заделали за собой отверстие, чтобы тепло звезды не проникало внутрь Каппы Лебедя 2. Поскольку большинство обывателей привыкли к солнечному свету, Кварты разместили в центре планеты небольшую искусственную звезду, аналогичную по спектру природному светилу. Затем они установили на внутренней поверхности жилые кварталы, синтезаторы пищи, электростанции, легкие заводы, средние заводы и тяжелые заводы. При установке тяжелых заводов балансировка планеты нарушилась, и ось вращения сместилась. Составленные до этого геомагнитные карты оказались неверны, и выход из полости был утерян. Вскоре после этого среди Квартов родился мыслитель, который смог исчерпывающе объяснить строение Вселенной. Согласно теории, Вселенная представляет собой идеальную сферу и обращается вокруг единственной звезды. Поскольку выход из планеты так и не нашли, теория оказалась неопровержимой.

Тяжелую железную планету Каппа Лебедя 5 населяла суеверная раса Квинтов. Когда звезда на небе стала ярче, а потом еще ярче, Квинты увидели в том недобрый знак – поскольку обладали способностью во всем видеть недобрые знаки. Тогда рядовые Квинты вознесли мольбы сельским шаманам, сельские шаманы вознесли мольбы могучим шаманам, могучие шаманы – верховным шаманам, а верховные шаманы – Премудрому Архишаману. Премудрый Архишаман впитал энергию мольбы рядовых Квинтинов, сельских шаманов, могучих шаманов и даже верховных шаманов, спроецировал эту энергию в космические сферы, вышел в астральное тело, взглянул третьим глазом на звезду, которая стала ярче, и сообщил: «Это недобрый знак!»

В следующую минуту Каппа Лебедя 5 внезапно распалась на молекулы.

Большинство Квинтов также распались на молекулы, причем некоторые успели перед этим просветлеть, а иные – даже впасть в нирвану. А Премудрый Архишаман так и остался существовать в астральном теле. Какое-то время он одиноко странствовал по астралу системы В Каппа Лебедя, но спустя триста лет встретился с астральными проекциями Приманов, которые как раз приспособились покидать свои физические тела.

Премудрый Архишаман научил их открывать чакры, видеть третьим глазом, ловить вибрации космоса и впадать в нирвану. Вскоре после этого Приманы открыли смысл жизни и очень зауважали Архишамана. Чтобы стать еще больше уважаемым, Архишаман прибавил к своему титулу эпитет «Пресветлый». Он хотел было провозгласить себя богом, но слово «бог» короче и невзрачней, чем «Премудрый и Пресветлый Архишаман», так что решил воздержаться.

На компоненте В двойной звезды Каппа Лебедя жила бесхитростная раса Нулларов. Это были довольно маленькие существа. Они не боялись жары, которая царила на звезде – поскольку тепловые, видимые и ультрафиолетовые волны огибали их тела. Наибольшую угрозу представляли для Нулларов быстрые ядра гелия, которые могли лишить их сознания, переломать кость или даже убить. Но Нуллары очень быстро учились, и те, кто дожил до возраста восьми секунд, уже умели пропускать ядра сквозь свое тело безо всякого вреда. Питались они только мягким рентгеновским излучением длиной волны в 14 ангстрем, поскольку желудок взрослого Нуллара имел как раз такой размер.

Когда звезда начала нагреваться перед вспышкой, Нуллары смекнули, что после взрыва она превратится в белого карлика, термоядерная реакция прекратится, радиация исчезнет, и раса вымрет от голода.

Голос среднего Нуллара слышен в радиусе 300—400 микрон, поэтому Нуллары редко общались друг с другом (кроме, конечно, родственников и самых близких друзей). Зато они были довольно простыми существами, мыслили практически одинаково и все одновременно пришли к одному и тому же решению. Каждая семья насобирала по миллиону протонов и четыре миллиона нейтронов. Складывая протоны плотненько друг к другу и щедро перекладывая их нейтронами, каждая семья вылепила себе по большому атому в форме лодочки. Когда звезда взорвалась, ударная волна выбросила Нулларов во все стороны, и в своих лодочках они отправились в полет по галактике, ведомые силой инерции.

Поскольку полет до ближайшей плодородной звезды мог занять несколько тысяч лет, а энергии в желудках Нулларов хватило бы максимум на 4 секунды, то они соорудили на своих атомах-лодочках очень простые устройства. Эти устройства состояли у талантливых семей из 146-и частиц, а у бездарных – из 232-х, и выполняли очень простую функцию: ускоряли время. Большинство семей, едва столкнувшись с какой-нибудь звездой, тут же выключили устройство и через несколько десятых долей секунды после взрыва уже праздновали новоселье. Но один очень амбициозный род вознамерился добраться до богатого звездами центра галактики и создать там Великую Империю Нулларов. Им пришлось настроить устройство на такое ускорение времени, что за одну миллисекунду пролетало пятьдесят тысяч лет. Обычные звезды они миновали так быстро, что даже не замечали вспышек света. Сквозь ядра нейтронных чудовищ они пролетали с такой скоростью, что гравитация не успевала захватить их. И даже черные дыры не могли задержать лодочку с амбициозным родом Нулларов, потому что при такой скорости сама лодочка тоже была черной дырой. Спустя полсекунды глава семейства увидел яркий свет и выключил устройство. Но за время, пока он жал на выключатель, центр галактики успел сдвинуться, и Нуллары оказались в десятке световых лет позади него. В досаде глава семейства вновь врубил ускоритель времени и принялся ждать, пока на горизонте не появится другая галактика, у которой тоже будет богатое ядро, в котором можно будет основать Великую Империю.

Но амбициозному семейству не везло – видимо, это были темные секунды их жизни. Они пролетели между ветвей одной галактики, затем параллельно плоскости эклиптики другой, затем через темную область третьей, затем точно между четвертой и пятой, затем… Словом, миновав несчетное множество галактик, семейство Нулларов так и не попало ни в один из их центров. Изрядно проголодавшись, они решили: черт с ним, влетим в ближайшую галактику и сядем на первой попавшейся звезде. Решив так, начали постепенно замедлять время и тормозить, и окончательно затормозили на очень знакомой звездочке со старым добрым излучением в 14 ангстрем. Тут же семейство окружили другие Нуллары и закричали от радости, и прибывшие наверняка оглохли бы, но к счастью они слышали только самую ближнюю часть толпы – ту, что была не дальше 400 микрон.