Kitabı oxu: «Найти свою волну. Жизнь, люди, путешествия, серфинг», səhifə 4

Глава 3
Перед рассветом

«Джоуз – это особая история. Немногие способны прокатиться на ней, даже не все признанные мастера стремились к этому. Чтобы попасть сюда, надо по-настоящему этого хотеть».

Сиерра Эмори,

Пять утра. На обрыве над бухтой Пеахи, куда приходит Джоуз, уже стоят – полукругом, как в амфитеатре, – человек семь. Матерые биг-вэйв серферы планеты, они примчались сюда «под прогноз»: кто-то с соседнего острова, а кто-то – с другого конца света: из Бразилии, Европы, Австралии. В ближайшие пару часов станет ясно, стоило ли оно того. А пока с пятнадцатиметрового обрыва видно только тьму и редкие проблески – шапки волн.

Время от времени на своих Toyota Tacoma подъезжают другие серферы и встают рядом. Все молчат, вслушиваясь в голос океана. Изредка обмениваются короткими репликами. Не все знакомы лично, но это неважно.

Мало что объединяет так, как предвкушение большой волны.

Пеахи: выход на волны

Когда приходят большие волны, весь северный берег острова Мауи закрыт для выхода в океан. Есть только два места, откуда можно выйти на джете: порт и бухта Малико-бэй (Maliko Bay).

Если стартовать из порта, то весь путь до Джоуз занимает около двух часов: доехать до порта – минут сорок, спустить джет, пройти по океану 22 километра до Пеахи – около часа.

От маленькой бухты Малико-бэй намного ближе: она расположена всего в 3 милях (примерно 5 километров) от Джоуз, в 20 минутах езды на джете. Там есть спуск для рыбаков, но выход очень жесткий, везде камни. И даже остатки волн, которые доходят туда от Пеахи, такие сильные, что удержать джет трудно.

Нередко ситуация такова, что выходить на большую волну нужно затемно. Заранее, перед выходом, волны прочитать невозможно – в темноте просто не видишь, что происходит.

Мы всегда встаем перед выбором.

Вариант первый: приехать к рассвету на обрыв Пеахи на машине и посмотреть оттуда, достаточно ли волны сильные и можно ли на них кататься. Но если условия хорошие, то вы теряете драгоценные два часа на поездку от Пеахи в порт, а потом обратно – на джете до Джоуз.

Вариант второй – выйти наугад на джете из Малико-бэй, под покровом ночи, не увидев своими глазами качество волны, а веря лишь прогнозу на погодных сайтах и надеясь, что волны оправдают ожидания. Вероятность этого – пятьдесят на пятьдесят.

Перемен!

1988–1991

1988-й стал годом перемен. Из моей личной жизни вместе с хоккеем исчезло все, к чему я привык с детства, а в стране шла перестройка. Мир менялся резко, как никогда. Перемены охватили всех, но никто толком не понимал, что происходит, и не предполагал, куда вынесет этот ураган.

Андрей Долштром жил этажом выше. Мы были знакомы с самого детства. Латыш, самый умный из всех моих знакомых, он тоже занимался спортом и во всех наших затеях выступал как мозговой центр. Он, как и я, был из тех немногих, кто попал в наш район не из Марьиной рощи: его отцу дали здесь квартиру по работе.

С Ниной Гречко и Михаилом Ершовым, начало 90-х

Иду я как-то домой, встречаю его – а он выглядит, как супермодный иностранец. Таких вещей в магазинах тогда не было, ни за какие деньги.

– Где ты это взял? – спрашиваю.

– Езжу в центр, валюту меняю. Хочешь, поехали со мной. Научу.

Так начался трехлетний квест «валютчик», который требовал максимума изобретательности, внимательности, смелости и осторожности. На смену профессиональному спорту пришла игра с законом, и этот риск меня захватил.

Впервые в жизни я мог купить себе все что угодно. Один день приносил мне столько денег, сколько другие зарабатывали почти за год: средняя зарплата составляла 120 рублей в месяц, а мы легко по 1000 рублей в день делали. Конечно, это открыло новые горизонты! Я тут же снял квартиру, купил машину и еще фотоаппарат: фотография меня всегда интересовала.

Я познакомился с компанией Андрея, где было много классных, продвинутых людей. Среди них была и Нина. У нас закрутился стремительный роман, и уже в 1990 году родился сын Сеня. Пока он был совсем маленьким, Нина и бабушки полностью брали заботу о нем на себя. Мне было двадцать лет, и я понятия не имел, как общаться с младенцем. Думаю, толком даже не понимал, какую ответственность на себя принял. К счастью, с женой мне очень повезло: Нина всегда во всем меня поддерживала, никогда не препятствовала ни в каких начинаниях. Как только Сенька немного подрос, мы стали путешествовать втроем.

А пока я был поглощен тем, что в СССР называлось «незаконные валютные махинации». В советских банках иностранцам давали 60 копеек за доллар. А на черном рынке (то есть у нас) – 4 рубля. В иностранных путеводителях по Москве прямым текстом было написано: «На черном рынке курс почти в десять раз выше официального». Мы же, обменивая иностранцам деньги, отдавали валюту оптовикам – по курсу на рубль выше – и, с нашей точки зрения, жили роскошно.

Валютчиков было мало: мы делали большие по тем временам деньги, но и риски были велики. Каждые полгода кто-то из нашей тусовки уезжал в тюрьму. Криминалом считался обмен 25 золотых рублей. В 50 долларах было 26 золотых рублей. То есть обмен 45 долларов попадал под административное нарушение, а за 50 уже давали тюрьму⁶.

Мы каждый день противостояли огромному отделу по борьбе с валютными махинациями, который занимал здание на проспекте Мира, 15. Оттуда ежедневно в девять утра разъезжались машины спецслужб – «наружки» – неприметные «пятерки» с мощными движками. Спецбригады рассредоточивались по местам, где тусовались валютчики. В нашей «юрисдикции» был отель «Белград» напротив МИДа. Мы откупили его у бандитов и работали там эксклюзивно, втроем.

Спецов было много, они все время менялись, но со временем мы начинали узнавать их в лицо, поэтому на разведку посылали новеньких, молодых ребят. Молодой спец садился за столик в ресторане, где мы, как правило, меняли иностранцам деньги во время их завтрака. Если бы мы такого человека не распознали и поменяли деньги при нем, об этом тут же узнавали бы его коллеги. Дальше сценарий был такой: окружают отель, задерживают иностранцев для дачи показаний, а нас ждут на выходе, чтобы взять с поличным. Показания иностранцев и наличие той же суммы у нас на руках считались достаточным основанием для ареста или, если валюты было немного, «административки».

Тысяча франков

1991

Главной нашей задачей было не попасться с валютой. Чтобы этого не произошло, мы постоянно разрабатывали новые схемы. Обычно прятали деньги в отеле, а вечером официант или швейцар выносил их наружу и получал от нас комиссию.

Но в любом случае надо было взять деньги в руки, чтобы донести их до официанта или до тайника. Это был самый опасный момент: деньги на руках, отель – замкнутое пространство, бежать некуда. И даже если ты суперосторожен, случайное появление спецов может стать фатальным.

Однажды так и произошло. Мы, как обычно, во время завтрака поменяли иностранцам деньги: больше тысячи швейцарских франков. Я взял все купюры и сунул в карман куртки. Думаю: надо подняться на этаж выше, где-нибудь спрятать. Втроем с ребятами прошли несколько шагов до лифта, стоим, ждем. Лифт открывается – и оттуда выходят три спеца. «Ну, – говорят нам, – здравствуйте-здравствуйте». А у нас прямо за спиной – столик, за которым сидят иностранцы и рубли пересчитывают. И вот мы со спецами смотрим друг на друга: они понимают, что мы только что разменяли эту группу и валюта у нас. А я уже посчитал: 1200 франков в моем кармане – это больше 600 золотых рублей. Этого достаточно, чтобы мы трое уехали лет на семь.

Один спец остался в ресторане, чтобы взять показания у иностранцев, а двое нас задержали и повели на обыск в комнату, где обычно сидел «режимник» Петрович – ответственный за порядок в отеле. Зашли, сели на диван. Перед нами за столом главный майор писал протокол. Два спеца – перед дверью. Шестой этаж. Я понял, что деваться некуда и до тюрьмы нам осталась минута. Сижу, скрестив руки на груди, ладонь держу у кармана с деньгами.

Майор сначала обратился к моему товарищу: «Прохоров, сюда. Доставай, что есть». А у каждого из нас в кармане – пачка рублей, в которой больше годовой зарплаты любого спеца. Мой товарищ подошел к майору, кинул свою пачку на стол – и буквально на пару секунд она, как магнит, притянула внимание всех спецов. Они смотрели на нее, как загипнотизированные. И в эти самые секунды – даже не знаю, как это произошло – моя рука молниеносно вытащила франки из кармана и засунула их между сидением и спинкой дивана. Никто этого движения не заметил.

Вызвали на обыск второго – у него франков тоже нет. Всем ясно, что валюта у меня: где ей еще быть? Обыскали меня – тоже ничего. Показания иностранцев есть, а денег нет! Спецы, конечно, решили, что мы спрятали франки где-то в отеле. Вызвали подмогу, перевернули вверх дном весь «Белград». Целый день искали. Вечером пришли к выводу, что деньги уже кто-то вынес. Улик не хватило. Нас выпустили.

Прошло полгода. День милиции. Я предложил ребятам пойти поздравить нашего Петровича. Купили бутылку хорошей водки, пришли к нему в режимную комнату, поставили бутылку на стол: «Петрович, с праздником тебя! Давай с тобой по 50 граммов выпьем. Работа у тебя трудная… хотим, чтобы ты тоже немного отдохнул, расслабился. Так что не будем сегодня тебя беспокоить, разгуливать по твоей территории. Выпьем сейчас за твой день – и сразу уйдем!» Петрович очень тронут был: «Спасибо, парни! Вы такие молодцы!» Ну, мы с ним по 50 граммов выпили, я на диван присел, деньги забрал – и мы сразу ушли, как обещали.

Отдельная история была, когда мы меняли деньги работникам американского посольства. Каждый раз приходилось придумывать новые ходы: если бы вскрылось, что они меняют доллары на черном рынке, разразился бы международный скандал. Схема была такая: работники посольства собирали доллары, отдавали их своему человеку вместе с нашим номером телефона. Он звонил и произносил одно слово, например «Пушкин». Мы встречались с ним у памятника Пушкина, он передавал инструкцию, в которой говорилось что-то вроде: в 7 утра в воскресенье по бульвару будет бежать человек, и в третьей от угла урне оставит «куклу» с долларами. Ее нужно было тут же вынуть, и на ее место бросить «куклу» с рублями. Сценарий каждый раз менялся.

Когда я начинал свой «криминальный путь», нам было по семнадцать лет. Вскоре я купил себе самую модную машину в СССР – «шаху с шестым»⁷. На черном рынке она стоила 10 тысяч рублей. Это была профессорская зарплата за два года.

Помню, как-то меня остановил гаишник, а я даже физически еще не мог иметь прав. Я с ним и объясняться не стал – протянул 5 рублей, он отдал честь, и я уехал. Все знали: если пьяный едешь и тебя тормознули гаишники – просто дай десятку, тебя еще и до дома, как VIP, сопроводят. Мы чувствовали полную вседозволенность и были уверены, что так будет всегда.

Однако через нескольких месяцев после истории с франками валютную статью отменили. В 1991 году обменные пункты открылись на каждом углу. Любой иностранец мог официально поменять доллары по нормальному курсу, а не по 60 копеек за доллар.

Но, попадись мы тогда, отсидели бы весь срок, как это случилось с некоторыми нашими «коллегами». Помню, в то же время одному из наших дали три года за то, что он продал иностранцу «командирские» часы. И, несмотря на отмену статьи, раньше его не выпустили.