Врата бога. Ашшур в гневе. Часть первая

Предисловие

Дорогой читатель, мне приятно, что ты обратил внимание на моё творчество. Это уже Первая часть Второй книги исторической трилогии «Врата бога», которая называется «Ашшур в гневе». Повествование моё продолжается и постепенно приближается к кульминации. В нём вместе со старыми появляются и новые герои, и они тоже по большей части личности исторические.

Во Второй книге этого романа на передний план выходит противостояние между двумя сводными братьями- Ашшурбанапалом и Шамаш-шум-укином. И это противостояние накаляется до такой степени, что зревший уже давным-давно нарыв окончательно вскрывается и Ассирийскую империю охватывает пожар Гражданской войны.

Война эта продлится не один год и потрясёт до основания Ассирийскую империю. Она будет сверх ожесточённой и затронет большую часть Ближнего Востока. И неизбежно эта война приведёт к неисчислимым жертвам.

И ещё…Маленькое отступление.

Один из главных героев этого романа имел своего исторического прототипа, однако у него сложно произносимое имя- Набу-бэл-шумате, и поэтому князя по прозвищу Красавчик я переименовал. И он у меня получил имя Набуэль.

Глава первая

А теперь читатель, я хочу всё твоё внимание переключить на страну, находившуюся южнее Ассирии. Мы отправляемся с вами в соседнюю Вавилонию. И вот почему…

Её не считали обычной провинцией. К ней относились всё-таки, как к отдельной стране. Со своей богатой культурой и развитой экономикой. Но при Саргонидах права её начали постепенно урезаться. Особенно это стало заметно в правление Синаххериба. И это не могло не вызвать среди вавилонян раздражение, которое уже вскоре начало выливаться в протесты. Они по началу были редкие и неорганизованные, но так было только на первых порах…

Я уже писал, почему Набу-ката-цабат стал продвигать идею о независимости Вавилонии, и почему этой идеей он в итоге заразил зятя. Однако тут требуется и ещё некоторое пояснение…

Об этом практически никто не был осведомлён, но за спиной не в меру прыткого визиря вырисовывались ещё две фигуры. И о них я не могу умолчать, а обязан обязательно рассказать. Потому что это были две очень значимых персоны. Это были две самых могущественных вавилонских семьи- Нагибу и Мурашу. О них я ранее вкратце упоминал. И я также не случайно их сравнивал с нынешними Ротшильдами.

Ротшильды древности, Нагибу и Мурашу, из мелких торговцев за два века поднялись на самый верх финансового успеха. Им теперь принадлежало множество доходных домов в Вавилоне и в других городах, обширные сельскохозяйственные латифундии, на которых были задействованы тысячи рабов, различные торговые компании, ремесленные мастерские, производившие буквально всё, и много-много ещё чего. И эти олигархи древности никогда не действовали в открытую, однако им было очень выгодно, чтобы Вавилония приобрела настоящую независимость и перестала подчиняться Ассирии, и поэтому они щедро профинансировали Набу-ката-цабата. Ну а от финансовых вливаний в старого пройдоху всё и завертелось…

Впрочем, даже Шамаш по началу об этом не догадывался. Конфиденциальность в этом вопросе соблюдалась строжайшая.

Нагибу и Мурашу, как и современные Ротшильды, нигде и никогда не любили засвечиваться.

Как тогда, так и сейчас, действует железное правило: «Большие деньги любят власть. А ещё они всегда предпочитают тишину».

***

Набу-ката-цабат, тесть Шамаша, давно превратился в незаменимого человека для царственного родственника, и тот постоянно обращался к нему за поддержкой и советом. В присутствии этого вельможи Шамаш-шум-укин как-то держался, однако, стоило визирю на какое-то время его покинуть, и особенно если это он делал надолго, то сводный брат Великого царя мог и сорваться. И тогда он нередко впадал в депрессию. И вот, как только Набу-ката-цабат выехал в Приморье, на встречу с халдейским князем, чтобы его перетянуть на свою сторону и завербовать, так Шамаш тут же заперся у себя в покоях и ушёл в новый загул.

Он вновь начал пить. Пил он неразбавленное вино и при этом почти ничего не ел. Его в очередной раз охватила горечь оттого, что он по-прежнему был лишь номинальным правителем в Вавилонии, и важнейшие решения по-прежнему принимались не им, а спускались в виде распоряжений из Ниневии. А ведь он считался царём! Но тут определяющим словом являлось слово «считался». Он не был им, а только им считался. И это его не то что не радовало, а очень угнетало. Так что, он зря прикладывался в праздник Нового года к руке скульптуры бога Мардука, и это всё оказывалось на самом деле фикцией?! Как же было трудно это Шамаш-шум-укину выносить!

Он и сейчас, по прошествии стольких лет, помнил всё, что было раньше с ними.

***

Шамашу выпало счастливое и безоблачное детство, и он почти до семнадцати лет не сомневался в том, кому достанется царская тиара и кто воссядет на трон в самом роскошном в мире Северном дворце после ухода отца.

У Асархаддона поначалу родилось три сына от разных жён, однако старший, Син-надин-апал, которого уже успели объявить наследником, сошёл с жизненного пути достаточно рано и неожиданно, и из двух оставшихся Великий царь явно предпочитал Шамаша. И Шамаш-шум-укин поверил в то, что именно он является избранником судьбы и не упускал случая поиграть на нервах младшего сводного братца, и постоянно его задирал и обижал. А тот поначалу был стеснительным и каким-то уж очень робким, и можно даже сказать в каком-то роде даже забитым.

И это Шамаша только раздражало.

Шамаш обзывал Ашшурбанапала «тютей», «слизняком» и «маменькиным сынком», а случалось и так, что его и поколачивал.

Вообще в ранние годы Шамаш с младшим братом не церемонился, и тот частенько ходил с синяками, как какой-нибудь простолюдин после уличных мальчишеских разборок.

Но вот Шамаша настигла чёрная полоса, когда боги отвернулись от него. За три года до своей неожиданной кончины отец, поддавшись давлению со стороны проклятой Накии, вздумал поменять завещание и объявил наследником уже Ашшурбанапала. И для многих при Ниневийском дворе это прозвучало, как гром среди ясного неба.

Но больше всего это поразило самого Шамаша.

Сторону Ашшурбанапала заняла не только могущественная царица-мать, но и учитель царевичей, учёный Набуахиариба, а также главнокомандующий армии, туртан Набушарусур, которого на сторону младшего наследника перетянула всё та же неугомонная Накия, и под их влиянием многие представители высшей знати, включая практически всех губернаторов (за исключением тех, кто тогда заправлял в Вавилонии и в некоторых окраинных владениях), переориентировались и рьяно поддержали сына ассирийки Эшархамат, ну а вот тех, кто по-прежнему держался за Шамаша, оказалось явное меньшинство, и они не имели особого влияния, и рассчитывать им было не на что.

В итоге Шамаш-шум-укин, так и не ввязываясь в драку, проиграл. Проиграл «тюхте» в чистую.

После этого ему пришлось резко поменять своё поведение и подлаживаться под более удачливого сводного братца, которого с этого момента он возненавидел ещё больше, хотя теперь внешне вёл себя по отношению к нему подчёркнуто лояльно. Так посоветовала Шамашу его мать.

***

Постепенно многие детские обиды забылись, братья внешне сблизились и, казалось бы, даже превратились в друзей. Шамаш постоянно околачивался при дворе и не упускал любую возможность, чтобы продемонстрировать свою преданность везунчику. В итоге дело дошло до того, что когда встал вопрос о том, а выполнять ли завещание отца и передавать ли Шамашу Вавилонию или же этого не делать, то, вопреки мнению царицы-матери и своего учителя, Ашшурбанапал на этот шаг всё же пошёл.

Он выделил Шамашу в управление обширную область в Южной Месопотамии со столицей в Вавилоне.

***

С первых дней по прибытии в Вавилонию Шамаш-шум-укин деятельно занялся обустройством своей вотчины. Однако хотя его матерью и была вавилонянка, но он никогда прежде долго не проживал в так называемой столице Мира, и для укоренения в ней ему нужна была опора, то есть люди, на которых он мог бы положиться. И тут прежде всего ему очень помог тесть, отец старшей жены, которая Шамашу непрестанно и почти что каждый год рожала.

Этот тесть оказался ценным кадром. Вскоре заслуги его оценили, и потомок древних царей из Касситской династии, поддерживавший связи с местной аристократией, с которой он был на короткой ноге, удостоился высшей должности. А эта должность при дворе не только хотя бы отчасти удовлетворила амбиции Набу-ката-цабата, а ещё и окончательно сделала его правой рукой нового царя. Именно этот новоиспечённый визирь подсказал Шамашу, что для завоевания расположения жречества тому необходимо объявить официальным языком Вавилонии, наряду с аккадским, древний шумерский, на котором до сих пор проходили службы в местных храмах. И он помог наладить родственнику тесные отношения с высшими слоями вавилонского общества, а также с крупными финансистами и купцами.

У тестя были давние и прекрасные отношения со многими местными сверхбогатеями. И именно благодаря тестю эти толстосумы, то есть представители вавилонского финансового олигархата, в той или иной мере стали поддерживать Шамаша. Впрочем, многие из них ещё не знали, как далеко распространялись амбиции этого обиженного Саргонида.

И так, Шамаш-шум-укин постепенно начал претворять в жизнь свои планы (и, между прочим, не только свои), но на первых порах он действовал крайне осмотрительно, чтобы ни в коем случае не вызвать ни малейшего подозрения у своего братца. И он мирился с тем, что ему часто указывалось на его настоящее место. Ведь даже, казалось бы, такие мелкие вопросы, как проведение тех или иных общественных праздников, или ремонт обветшавших стен, или переустройство некоторых храмов ему приходилось согласовывать с Ниневией или с представителем Ашшурбанапала на месте.

И Шамаш знал, что за ним и за близкими ему людьми ведётся слежка. Ведётся неусыпно и постоянно.

Впрочем, Ашшурбанапал продолжал поддерживать сводного брата и в это время. Он выделял ему достаточно средств на обновление важнейших вавилонских святилищ (Эсагилы в Вавилоне, того же храма Эбарра в Сиппаре или храма бога Энлиля в Ниппуре, и других), а после вторжения в Вавилонию предшественника Теумана, Великий царь наконец-то разрешил Шамашу завести пусть и небольшую, но свою армию. И даже помог её вооружить, использовав для этого ассирийские государственные арсеналы.

Так что не всё так плохо было в отношениях между Вавилонией и имперскими властями, однако Шамаша его зависимость от Ниневии всё больше угнетала.

Он откровенно тяготился ею.

***

Набу-ката-цабат вернулся из Приморья в приподнятом настроении, так как всё, что он задумал, ему удалось осуществить.

Князь Набуэль разумеется поначалу колебался и даже попытался артачиться, но затем он вынужденно принял сторону Шамаша и его визиря, и у заговорщиков появился новый немаловажный союзник на заднем подворье, который мог связать руки сидевшему в Уре наместнику. Тесть Шамаша даже уже согласовал с князем первые их совместные шаги против великана Бел-ибни.

Теперь, как надеялся визирь, положение заговорщиков в Южной Месопотамии значительно укрепилось, и верный Великому царю великан, управлявший Уром и Уруком, оказывался зажатым со всех сторон. По существу, если бы не удалось то, что сейчас провернул ушлый визирь, то тогда бы ни о каком восстании нельзя было бы и мечтать в ближайшее время! Всё было бы зыбко.

Рисковал ли Набу-ката-цабат, когда предпринял шантаж Красавчика? В определённой мере да. Однако итог его шантажа оказался положительным, и визирь уже не сомневался в халдейском князе. Ему теперь отступать было некуда. Всё было правильно и точно просчитано! И дало свои результаты.А победителя, как известно, не судят.

Когда визирь появился в вавилонском царском дворце, ему доложили, что Шамаш-шум-укин приболел и никого не принимает.

«Ну я-то знаю, что у него за болезнь!» – подумал про себя визирь и уже вслух произнёс:

– У меня неотложное дело! Я должен немедленно увидеться с царём!

И евнух, охранявший покои Шамаша, вынужденно отступил и открыл перед визирем тяжёлые дубовые двери. После чего вслед визирю низко поклонился. Как будто именно тот являлся его истинным хозяином.

Набу-ката-цабат вошёл к Шамашу. Он опять застал нетрезвого зятя, да ещё и в кампании стаи юных наложниц. Те были совершенно обнажёнными и вовсю старались Шамаша обиходить и удовлетворить его разыгравшуюся похоть. Девицам было лет по десять-двенадцать, но у них уже имелось то, за что можно было подержаться. Одна из них уселась на царя в области живота, а две других его облизывали, и ещё двоих он усердно ласкал за филейные части.

Царь Вавилонии был окружён сейчас этими девицами, как некая субстанция в жаркий день бывает облеплена мухами.

– Кы-ы-ыш! Пошли во-о-он, потаскухи! – прогнал развязных девиц визирь и уже недовольно обратился к зятю: – И когда ты закончишь со своим пьянством и развратом? В таком состоянии не делаются великие дела! Ты попусту растрачиваешь время и свои силы!

– Ну а что, мы уже готовы к этим великим делам? – усмехнулся Шамаш и потянулся к кубку с вином.

Набу-ката-цабат отодвинул кубок от Шамаша и не дал ему его осушить.

– Хватит пьянствовать! Я привёз хорошую весть!

– Моего сводного младшего братца хватил паралич или он свалился с колесницы и, наконец-то, свернул себе шею? – криво усмехнулся Шамаш-шум-укин.

– Пока нет! Но, скорее всего, паралич настигнет тебя, если ты по-прежнему будешь так себя вести! Слушай меня, зять, если ты ещё это можешь делать…

– Я? Могу.

– Ну хоть это ты можешь ещё, – хмыкнул визирь и продолжил. – Так вот, мне удалось заручиться поддержкой Набуэля, и он поддержит нас в нужный час!

– Он действительно заверил тебя в своей поддержке?!

Визирь протянул зятю табличку.

– Во-от, посмотри…Я не благодушный простак, чтобы на слово кому-то верить! Я заставил его кое-что написать и на написанном поставить свою личную печать! И если эта табличка попадёт в руки к кому следует, да к тому же Великому царю, или к его цепному псу, к Главному глашатаю Ишмидагану, то Набуэлю несдобровать… Его тотчас же четвертуют… Или посадят на кол! Так что он с нами. И с нами он будет теперь до конца! Ему теперь ну никуда не деться…

В этой табличке было написано, что князь Набуэль не только дал приют сбежавшей из Ниневии лидийке, но она ещё и живёт теперь с ним, причём как его законная жена.

Шамаш-шум-укин прочитал табличку и стал понемногу приходить в себя:

– А что, и впрямь лидийка, посмевшая отвергнуть Великого царя трижды, теперь прячется у князя? – переспросил Шамаш.

– Это она! Я же видел её собственными глами! Как тебя сейчас!

– И это та самая лидийка, которая дерзнула сказать Ашшурбанапалу нет…при этом, как никакая другая женщина, жестоко унизив его. И теперь она жена Красавчика?

– Именно! Она стала Набуэлю женой…

– Ха-а-а! Ха-ха-ха! – нервно рассмеялся начавший понемногу трезветь Шамаш. – Ну этот князь и отчаянный малый! Да, пожалуй, не-ет! Я бы сказал, что он совершенно безрассуден! Как будто у него семь жизней!

– Вот-вот! Тут, зятёк, я с тобой спорить не стану, – откликнулся визирь.

– И у него уже нет выхода, как только следовать за нами! И он будет с нами. До конца! – заключил свою мысль окончательно протрезвевший Шамаш-шум-укин.

Глава вторая

Мне сложно пересказывать во всех подробностях то, что пережил князь Набуэль после того, как у него состоялся неприятный разговор с глазу на глаз с тестем вавилонского царя. Всё-таки сия чаша его не миновала. То, чего так опасался Красавчик, произошло. И он оказался на крючке и вынужденно стал марионеткой, выполнявшей уже чужую волю.

Набу-ката-цабат действовал уверенно и напористо, и ему явно заранее было известно про главную тайну халдейского князя.

А могли ли события сложиться как-то иначе? Да, вполне!

Но для этого Набуэль должен был не связываться с лидийкой. Однако он не смог устоять. Он влюбился в неё. Влюбился, как какой-то мальчишка. Влюбился и как в женщину, и ещё как в поэтессу. И он так и не смог сохранить хладнокровие перед её чарами, и тем более перед её необыкновенным талантом. Есть в жизни что-то посильнее, чем обычный страх или благоразумие. Но теперь в случившемся он должен был винить не кого-то, а только себя!

Вавилонский визирь оказался чрезвычайно ушлым типом, он всё рассчитал: и князь уже должен был выбирать между немедленной расправой над ним или ещё мог надеяться на то, что заговор сводного брата Ашшурбанапала окажется успешным, и тогда у него, у Набуэля, и у его возлюбленной, не только появлялась бы надежда спастись, но ещё при этом князь мог стать и независимым правителем Приморской области. Как когда-то ими были его предки.

Конечно, можно было ещё надеяться и на заступничество Накии-старшей, тем более Набуэль давал и ей личную клятву, что будет верно служить Великому царю и Ассирийской империи, но теперь и она вряд ли бы его защитила. Если бы пришёл в ярость Ашшурбанапал, то его никто бы не остановил. Даже та же Накия! И тут не помогли бы и сами великие боги!

Ну и что ему было после всего этого делать?

Не без затруднений, но Набуэль всё же сделал свой выбор и вынужденно присоединился к заговорщикам. То есть, князя заставили против его воли стать клятвопреступником.

***

Однако оставлять Аматтею на материке теперь было вдвойне опасно и безрассудно, и тогда Набуэль решил её переправить на остров Дильмун, который входил в состав Приморья, но лежал далеко к югу от побережья, в глубине моря, и был труднодоступным. Впрочем, для начала следовало переговорить с Аматтеей, чтобы она согласилась перебраться на этот остров.

Красавчик отложил все дела и вызвал к себе Варлаама, то есть загримированную под юношу лидийку. Когда Аматтея и Набуэль остались одни, князь сразу же признался любимой, что её раскрыли.

– Кто?! – испуганно переспросила Аматтея. Она и так отличалась природной бледностью, но сейчас на глазах переменилась, став белее стенки.

–Визирь вавилонского царя, который недавно наведывался в Приморье. У тебя, как назло, в самый неподходящий момент слетел парик, и он тебя узнал. По твоим волосам. У тебя же очень редкого цвета волосы. Золотые… Ну и на лицо ты всё-таки больше похожа не на юношу, а на девушку.

– А-а, это тот жирный и наглый твой гость, который похож был на вавилонянина? Он так меня сверлил своими маслеными глазками… А ещё один глаз у него косил…Чуть-чуть. Он мне сразу не понравился. Этот вавилонянин, мне показалось, что очень уж развязно себя повёл с тобой, любимый.

– Тебе правильно показалось. Да, это был он. Это был визирь вавилонского царя, и одновременно тесть Шамаша.

– И как нам теперь быть? Вавилонянин нас выдаст Ашшурбанапалу?

– Я думаю, не выдаст.

– Ты в этом уверен, дорогой?

– Я ему и его зятю необходим. Однако мне пришлось взять на себя кое-какие обязательства, которые для нас не менее опасны. Ну что теперь сетовать о них? Будем молиться, чтобы боги нас не оставили и хоть как-то нам помогли! А тебе, любимаяююю тебе придётся покинуть Дур-Халдайю!

– Покинуть Дур-Халдайю?

– К сожалению.

– Но я не хочу быть опять в разлуке с тобой! – расстроилась лидийка. – Ты же сам сказал, что этот вавилонянин нас не выдаст! Так почему я должна тебя покидать?

– А если ещё кто-нибудь в тебе признает, что ты не юноша, а сбежавшая от Великого царя лидийская поэтесса и не состоявшаяся его жена?

– Ты считаешь, что другого выхода у нас нет?

– Да, я так считаю! Пока что другого нет. Ты же знаешь, что тебя повсюду по-прежнему ищут ищейки Ишмидагана.

– Ну, хорошо, – сдалась лидийка. – Но ты будешь навещать меня на Дильмуне?

Набуэль притянул к себе Аматтею и поцеловал её, а она буквально растворилась в нём.

– Ну так что? – повторила вопрос Аматтея. – Я ведь долго в разлуке с тобой не смогу находиться!

– Любимая, – вздохнул князь, – скажу тебе честно: до Дильмуна от Дур-Халдайи плыть три дня, так что видеться мы будем редко, не чаще одного раза в три-четыре месяца. И это при лучшем раскладе. А то я буду посещать остров и ещё реже.

– Ну тогда я никуда не поеду! – тут же вспылила и заупрямилась Аматтея.

– Не упрямься! Это придётся сделать! – и чтобы хоть как-то примирить с этим решением любимую, Красавчик взял её на руки, вновь притянул к себе, и они отдались своему чувству.

Аматтея никогда ещё не испытывала такого наслаждения от близости со своим суженым. Раз за разом она дарила ему себя, и за это он был не только необыкновенно пылок, но и очень нежен.

***

Дильмун (а это нынешний Бахрейн, лежавший в Персидском заливе, поблизости от восточного побережья Аравии) стал известен в глубокой древности. О нём знали ещё шумеры за три тысячи лет до описываемых событий. В их представлениях он являлся родиной всего человечества и колыбелью, в частности, шумерской цивилизации. В героическом эпосе о Гильгамеше Дильмун фигурировал как место обитания Зиусудры – единственного человека, спасшегося от Всемирного потопа, и к которому после смерти своего друга Энкиду приплывает Гильгамеш, чтобы выяснить секрет вечной жизни.

Через этот остров проходил самый первый торговый путь, связавший шумерские города-государства с индийской цивилизацией Хараппы, которую шумеры называли Мелуххой. Дильмун оставался важным центром международной морской торговли и после ухода шумеров со сцены, и продолжал уже связывать вначале Аккадское, а затем и Вавилонское царство с индийскими государствами.

Сейчас Дильмун являлся составной частью халдейского Приморья и считался крайней южной областью, входившей в состав Ассирийской империи. Столицей острова являлся небольшой городок Аваль, выросший на северном побережье Дильмуна. Он был почти точной, ну может быть только чуть уменьшенной копией Дур-Халдайи.

В полдень третьего дня смотрящий на финикийской триреме «Баал» истошно завопил:

– Я вижу берег!

Все, кто был свободен на триреме, и кто находился сейчас на её верхней палубе, сбежались к носу корабля и стали высматривать землю. Вскоре её уже увидели многие.

– Это Дильмун? – спросила Аматтея стоявшего рядом с ней капитана триремы, бородатого финикийца Абимильката, являвшегося доверенным человеком Набуэля.

Тот кивнул головой:

– Он самый. Вскоре мы войдём в гавань Аваля, столицы острова.

Трирема Абимильката примерно один раз в два месяца курсировала между Приморьем и Дильмуном и доставляла на него с материка различные грузы и почту. В этот раз помимо них Набуэль велел финикийцу доставить в Аваль и своего родственника, юношу Варлаама, что Абимилькат и сделал. В порту их ждал наместник Дильмуна, подчинявшийся князю, дядя Набуэля. Этого родственника звали Намтаром.

И Абимилькат, и Намтар были всецело преданы князю, однако он всё равно пока решил держать и от них в тайне, кем же являлся на самом деле Варлаам.

Аматтея, загримированная под юношу, вручила Намтару табличку, послание от возлюбленного, в котором тот попросил дядю создать все условия для жизни их дальнего родственника.

Прочитав послание, Намтар окинул взглядом юношу, сошедшего вслед за Абимилькатом на берег, и спросил:

– А кем ты нам являешься?

– А разве князь в своём послании не написал, уважаемый?

– Написал-то написал! Но я что-то не припомню таковых. Ну, ла-адно, тебе выделят несколько комнат во дворце Аваля. Он, конечно, одно название что дворец, а на самом деле это всего лишь большой и просторный дом в трёх уровнях, но я думаю, тебе там будет удобно. У нас в Авале всё очень скромно, к этому уж привыкай.

– Я надеюсь, что мне на Дильмуне понравится, – ответила Намтару Аматтея. – Я к местным обычаям привыкну.

Намтар в ответ что-то буркнул себе под нос и отвернулся. Он тут же велел одному из слуг показать, где отныне будет жить приехавшая, а сам занялся приёмом груза, который ему доставил на «Баале» Абимилькат.

***

Я, как и многие, придерживаюсь такого мнения, что Запад и Восток уже изначально разошлись в своём развитии. У них у каждого был свой путь, своя судьба. И на первоначальном этапе Запад сильно отстал от Востока.

В эпоху поздней империи Запад, в понимании ассирийцев, делился на Дальний и Ближний. О первом они мало что знали. Там сравнительно недавно появились государства в Северной Африке, на юге Пиренейского полуострова, в Италии и на Балканах. Наиболее сильным там считался Карфаген. Это была морская и торговая держава, основанная выходцами из финикийского Тира, и сейчас контролировавшая всю торговлю к западу от Сицилии. А на втором месте находилась конфедерация Этрурии, семи этрусских городов-государств. И никто в Ассирии и слыхом не слыхивал о каком-то там Риме. Это был тогда уж совсем небольшой и захолустный городишко, вынужденно подчинявшийся этрусскам!

Ближним Западом считались Балканы и Малая Азия.

Этот регион был более-менее знаком ассирийцам и вавилонянам. С ним поддерживались регулярные торговые и прочие отношения. Здесь выделялись греческие города государства, и прежде всего Афины и Спарта, а также Фригия, ну а затем сменившая её Лидия. Но и Ближний Запад был не очень понятен. Прежде всего не понятен был менталитет тамошних людей. А то что не понятно, то по меньшей мере вызывает тревогу.

***

В понимании ассирийцев и вавилонян на Западе жили по-прежнему варвары. Дикие, неотёсанные и чрезмерно воинственные. Ну а если рассматривать только Малую Азию, то этот регион на протяжении уже многих лет был всегда неспокоен, однако в последнее время он ещё больше стал занимать Ашшурбанапала.

То, что лидиец Гиг разорвал дипломатические отношения и отказался признавать над собой верховенство Великого царя, сразу же насторожило.

Ашшурбанапал был прекрасно осведомлён о тесных отношениях Гига с новоиспечённым фараоном Псамметихом. Ведь только благодаря присланным Гигом лидийским воинам и греческим наёмникам из Милета и Колофона Псамметих победил всех своих соперников, и этот пронырливый ловкач из Саиса по-прежнему имел очень тесные связи с Гигом. В Малой Азии и в долине Нила складывалась достаточно неприятная для Ассирии ситуация. Ашшурбанапал это видел. И это вызывало у него головную боль. Он понимал, что что-то необходимо было предпринимать. С принятием каких-то решений уже медлить было нельзя. А то скоро будет ещё хуже.

Ашшурбанапал вызвал к себе Ишмидагана.

Главный глашатай уже вскоре предстал перед Великим царём.

Сейчас Ашшурбанапал отложил все документы и поглаживал холку своей любимой чёрной пантеры Лилит и хмуро посматривал на Главного глашатая. Наконец, Великий царь спросил:

– Что ты мне скажешь насчёт лидийца?

Ишмидаган предполагал, что именно этот вопрос ему задаст повелитель, и поэтому к нему подготовился.

Ишмидаган сразу же стал на него бойко отвечать:

– Кажется Гиг пошёл по стопам эламского царя Теумана… Нет, он даже превзошёл его! Он более глуп! И он неслыханно нагл и дерзок! Он помогает всем врагам империи. А ещё он бесцеремонно выставил за дверь твоих послов, государь, и тем самым нанёс тебе серьёзнейшее оскорбление…

– Да, знаю! Мне это и без тебя известно! – оборвал раздражённо Ашшурбанапал Главного глашатая. Ишмидаган невольно наступил на давно образовавшуюся мозоль Великого царя. -Ты мне лучше скажи, что этот наглец предпринимает, и ещё лучше расскажи, что он задумал. Я так полагаю, что он по-прежнему поддерживает связь с ливийцем из Саиса?

– Поддерживает, государь.

– Мда-а-а… То есть… он делает это по-прежнему совершенно в открытую и вызывающе?! И что бы ещё сильнее разозлить меня?!

Ишмидаган подтвердил это, закивав утвердительно головой.

– А Псамметих, о-он… он оказывается, ещё более коварен и неблагодарен, чем я думал, – продолжил размышлять вслух Великий царь. – Э-эх, Псамметих, Пса-амметих… А ведь когда-то, ещё в ту пору, когда убили твоего отца и ты, чудом выжив, бежал сломя голову от кушитов и укрывался в Ниневии, то постоянно мне клялся в верности и меня называл своим самым близким другом… И мы проводили с тобой много времени… Я не отверг тебя. Я очень многое для тебя сделал! Я даже нашёл тебе и сосватал твою нынешнюю старшую жену! И был у тебя на свадьбе! Ты же почти всем мне обязан! Все-е-ем! Мда-а-а, время часто меняет людей,– сокрушённо заметил Ашшурбанапал и у него из груди невольно вырвался вздох горечи и сожаления. – Надо признать: нередко за добро отвечают злом. Люди неблагодарны. Я в этом давно убедился.

– Я вот думаю…– попытался излагать свои предположения дальше Главный глашатай, но Ашшурбанапал на этом месте его оборвал:

– Подожди! Ты говори мне не то, что ты думаешь, а то, что знаешь! А думать буду я!

Уловив в голосе хозяина заметные нотки раздражения, Лилит приподняла морду и грозно зарычала.

Ишмидаган невольно попятился, но затем взял себя в руки и перестал пятиться. Он продолжил:

– Да, конечно, государь! Наши люди, которые находятся и в Египте, и в Лидии, подтверждают то, что Псамметих по-прежнему постоянно общается с лидийцем. Их сношения идут главным образом морем, через Кипр. Так совсем недавно в дельту Нила вошли ещё девять трирем с греческими наёмниками, которых для фараона нанял Гиг. Всего прибыло тысячу двести греческих гоплитов. В основном завербованных в Спарте. Псамметих явно к чему-то готовится. Но сказать что-то более точно я пока не могу, государь.

– Союз Псамметиха и Гига для империи очень опасен, и его следует любой ценой разрушить! – подытожил доклад Ишмидагана Ашшурбанапал.

– Пока это не удаётся,– ответил Главный глашатай. – Они крепко держатся друг за друга.

– Тогда следует поступить по-другому, – Ашшурбанапал на некоторое время замолчал, было видно, что он что-то начал усиленно обдумывать.

Ишмидаган напрягся. Он переживал, но терпеливо ждал, что же ему на этот раз скажет Великий царь. В такие моменты, когда необходимо было принять важное решение, Ашшурбанапал обращался к Ашшуру. И сейчас Великий царь поднял голову и обратился взором к колыхавшемуся под потолком занавесу на котором было выткано изображение Верховного бога Ассирии, бога войны.

Занавес колыхался, и казалось Ашшур был живой. «Что мне делать? Подскажи?» – обратился своими мыслями к богу Ашшурбанапал. И тут занавес сильно от сквозняка колыхнулся, и Великий царь увидел, как в руках Ашшура ожил лук. «Лу-ук… Лучники!» – и Ашшурбанапала тут же осенило.

Ашшурбанапал прервал своё долгое молчание:

– Я вот что думаю сделать… Кто досаждает Гигу? – сам себе задал вопрос Великий царь, и тут же на него ответил. – Лучники… Киммерийцы! Когда-то Гиг, этот неблагодарный наглец, попросил у меня помощи против них, и я ему помог! Я присылал Гигу два корпуса в помощь, и именно благодаря моим ассирийским воинам он сумел усмирить неистовых кочевников и выдворил их из северных областей своего царства, где они дотоле всё жгли и разрушали! Теперь я натравлю их на Лидию! Готовь посольство к Лигдамису, вождю киммерийцев. Пусть наши послы преподнесут кочевникам золото и наймут их для нападения на лидийцев! Я накажу Гига! И он навсегда запомнит этот урок!