Kitabı oxu: «Газовый убийца. История маньяка Джона Кристи», səhifə 3

* * *

Известная романистка Фрин Теннисон Джесси, жительница дома Пэр-три-котидж в зажиточном районе Сент-Джонс-Вуд, располагавшемся в трех километрах к северо-востоку от Ноттинг-Хилла, увлеченно следила за газетными публикациями об убийствах¹⁴. Одна из ее соседок по имени Салли Спилман была в числе многих, кто сообщал о том, что видел Кристи, пока тот скрывался на свободе. Миссис Спилман показалось, что она видела его в воскресенье в очереди перед кинотеатром «Клэссик» на Бейкер-стрит, он читал газету и был одет в полинявшее и довольно грязное габардиновое пальто¹⁵.

Узнав из вечерних газет от 31 марта о том, что Кристи пойман, Фрин сразу же написала своему старому другу Джеймсу Ходжу в Эдинбург с просьбой осветить это дело в серии книг «Знаменитые судебные процессы в Британии». Это был знаменитый сборник, который семья Ходжей издавала с 1905 года. Там печатались стенограммы судебных процессов с предисловиями известных авторов. Фрин уже написала вступительные эссе для пяти томов этого сборника.

«Можешь себе представить, в каком волнении находился весь Лондон? – писала она Джиму Ходжу. – Конечно же, я должна пойти на суд в Олд-Бейли». Она считала, что это дело может стать самым громким криминальным сюжетом со времен Джека-потрошителя. «Ты наверняка хочешь, чтобы я сделала это для “Знаменитых судебных процессов”, и сможешь добыть для меня пропуск журналиста».

«Джеймс, – писала она одновременно властно и умоляюще, – не подведи меня».

Фрин принадлежала к золотому поколению женщин, писавших о преступлениях¹⁶. Успех ей принесли «Убийство и мотивы» (Murder and Its Motives) 1924 года – сборник эссе об убийцах, – а также «Прижмись и подгляди» (A Pin to See the Peepshow) 1934 года – роман на основе биографии Эдит Томпсон, повешенной в 1924 году за сговор с целью убить своего мужа. Для сборника «Знаменитые судебные процессы в Британии» Фрин написала эссе об Альме Рэттенбери, обвиненной в убийстве мужа в 1935 году, и о Мадлен Смит, обвиненной в убийстве своего любовника в 1857 году. Фрин с удивительной симпатией относилась к своим героиням. Она изображала этих женщин на суде страстными, сексуальными личностями, которых сковывало общество, в котором они родились. Она не сочиняла гениальные детективные истории, как Агата Кристи и Дороти Ли Сэйерс, а пыталась постичь разум убийцы.

Однако к 1953 году несколько книг Фрин уже перестали печатать, а здоровье подводило ее. Ей было шестьдесят пять лет, она была уже немощной, полной и начинала терять зрение. На ее белую виллу, построенную в стиле Регентства, приходили медсестры, чтобы массировать ей распухшие суставы, секретарь – чтобы помогать ей записывать текст, а врач – чтобы делать уколы морфия. Фрин была заядлой наркоманкой, получив зависимость от опиатов в юности, когда лечила травму руки. Она тревожилась за свое дряхлеющее тело и боялась, что ее забывают, поэтому жаждала найти историю, которая восстановила бы ее славу.

Джим Ходж ответил на письмо Фрин 2 апреля и сообщил, что, к сожалению, уже пообещал дело Кристи другому автору. Он весело заметил, что этот процесс обещает быть настолько популярным, что властям следует рассмотреть возможность его проведения в новом фестивальном зале и включить в программу летних коронационных мероприятий.

Фрин вышла из себя. «О Джеймс, Джеймс, Джеймс, как ты мог так меня подвести? – писала она ему. – Ты испортил мне Пасху! О Джеймс, Джеймс, как ты мог?»

После этого, уже 3 апреля, как раз к Пасхе, Ходж отозвал другого автора и сказал Фрин, что она может написать для его сборника о деле Кристи. Однако предупредил, что у него нет ни малейшего представления о том, сможет ли он получить для нее место в суде Олд-Бейли.

Фрин, обрадованная уже тем, что хотя бы получила этот заказ, попросила своего друга Ричарда «Джо» Джексона, главу отдела гражданского персонала Скотленд-Ярда, помочь ей со сбором материала. Всегда, сколько она себя помнила, ее завораживала психология насилия. Она вспоминала, как в двенадцать лет они с подружкой поймали бабочку-капустницу и «очень медленно разрывали ее на части, сначала отрывая крылья, потом ноги, чувствуя жуткую тошноту, когда ее продолговатое тело слегка шевелилось, прежде чем замереть неподвижно». По ее словам, это зрелище вызвало в ней «странное возбуждение».

Некоторые книжные рецензенты выражали недовольство болезненными пристрастиями Фрин. «У мисс Джесси есть страсть молодого автора к мрачным и неприглядным темам, желание спекулировать на теме страсти, – написали в газете “Обсервер” в 1915 году, когда она выпустила свою первую книгу рассказов. – Убийство, похоть, предательство воспеваются ею с нарочитой непринужденностью и слишком редко встречают авторское осуждение». Обозреватели из журнала Nation обнаружили в ее произведениях «ненормальный оттенок женского эротизма». Журнал New Statesman в 1917 году отозвался более благожелательно, отметив, что «в ее гениальности есть что-то болезненное и ужасающее. Ее прежде всего занимает боль».

Глава 3
Мечты о превосходстве

Полиция сообщила Гарри и другим криминальным репортерам имена и возраст трех белых женщин, чьи тела Бересфорд Браун нашел в нише жилища Кристи¹. Одной из них была двадцатишестилетняя Кэтлин Малони, чьи отпечатки сверили с записями Скотленд-Ярда. Второй была Рита Нельсон, двадцати пяти лет, которую в Кенсингтонском морге опознала ее старшая сестра. Третьей была двадцатисемилетняя Гекторина Макленнан, которую опознали два ее старших брата.

Генри Уоддингтон, муниципальный служащий, приехал в Северный Кенсингтон из Шеффилда и подтвердил, что тело, найденное под половицами, принадлежит его младшей пятидесятичетырехлетней сестре Этель².

По словам полиции, все эти женщины умерли в течение последних трех-четырех месяцев. Первой жертвой стала Этель Кристи, последней – Гекторина Макленнан.

Рою Артуру, как солиситору со стороны защиты, была предоставлена копия признания, которое Кристи сделал в полиции³. Кристи утверждал, что проснулся в 08:15 14 декабря 1952 года и обнаружил, что его жена задыхается и бьется в конвульсиях. Он предположил, что у Этель передозировка, потому что флакон со снотворным стоял на прикроватной тумбочке и был почти пуст.

– Моя жена очень страдала от преследований и нападок со стороны чернокожих жильцов дома, – рассказал Кристи полицейским, – и была вынуждена лечить нервы у доктора. В декабре она стала очень бояться этих черных, боялась выходить из дома, когда они были рядом, и была очень подавлена.

Когда он увидел, как Этель с трудом дышит, то «сделал все, что мог, чтобы попытаться восстановить ее дыхание, но ничего не получилось. Было уже поздно звать кого-то на помощь. И тогда я не выдержал, не мог больше видеть ее в таком состоянии. Я взял чулок и обвязал его вокруг ее шеи, чтобы она заснула». После этого «я оставил ее в постели на два или три дня и не знал, что делать. Потом вспомнил о расшатанных половицах в гостиной. Мне пришлось передвинуть стол и несколько стульев, чтобы поднять линолеум с пола примерно наполовину». Потом Кристи сказал:

– Вроде бы потом я вернулся, положил ее в одеяло или простыню, что-то вроде того, и попытался перенести, но она была слишком тяжелая, так что мне пришлось наполовину нести ее, наполовину тащить. Я положил ее в эту впадину и засыпал землей. Я решил, что это лучший способ упокоить ее. Затем я положил обратно доски и линолеум.

Даже признавшись в содеянном, Кристи пытался оправдаться – он утверждал, что Этель хотела умереть и что он задушил ее в качестве акта милосердия. Его воспоминания были иногда точными (о перемещении тела Этель по комнате, подъеме и опускании досок с линолеумом), иногда туманными («вроде бы потом я вернулся»), с резкими переходами к возвышенному тону (он искал «лучший способ упокоить ее»).

Кристи рассказал, что за неделю до убийства Этель он бросил работу бухгалтера, лишившись еженедельной зарплаты в восемь фунтов и получив вместо этого два фунта четырнадцать шиллингов в качестве пособия по безработице. Через три недели после убийства, когда у него закончились деньги, он продал свою мебель за одиннадцать фунтов, оставив себе только матрас, простыни и одеяла, кухонный стол и два стула. Обручальное кольцо Этель он продал ювелиру в Шепердс-Буш за тридцать семь шиллингов (чуть меньше двух фунтов). «Я был в тяжелом состоянии, – говорил он, – и не знал, что делать».

Отвечая на вопросы полицейских, он рассказал о смерти трех других женщин. По его словам, однажды вечером в январе он отправился на улицу Лэдброк-гроув купить корм для своих собаки и кошки, а на обратном пути к нему пристала пьяная женщина, которая потребовала, чтобы он «отвел ее за угол» и заплатил ей за услуги один фунт. Кристи утверждает, что он ответил ей тогда: «Мне это неинтересно и у меня нет денег, чтобы ими разбрасываться». В полиции, настаивая на своей благопристойности, даже когда Кристи описывал прелюдию к другому убийству, он добавил: «Я не из таких». Женщина, по его словам, угрожала закричать и публично обвинить его в «приставании», если он не даст ей тридцать шиллингов, то есть на десять шиллингов больше, чем один фунт, который она потребовала вначале.

– Я ушел оттуда, – сказал Кристи, – так как в тех местах меня очень хорошо знают, и она, очевидно, могла устроить сцену.

По его словам, женщина проследовала за ним до Риллингтон-плейс и протиснулась в дом.

– Я прошел на кухню, – рассказывал Кристи, – а она все еще продолжала говорить о тридцати шиллингах. Я попытался ее выгнать, а она схватила сковородку, чтобы ударить меня. Я рассердился, мы стали бороться, и она упала на шезлонг. С шезлонга свисал кусок веревки. Я не помню, как это произошло, но, должно быть, я вышел из себя. Следующее, что я помню, это то, что она неподвижно лежит в кресле с веревкой на шее.

Он оставил ее там, выпил чашку чая и отправился спать.

И снова его рассказ перемежался пропусками, неясностями, провалами, будто он выпадал из происходившего в критические моменты: «мы стали бороться», она «упала», он «должно быть… вышел из себя».

Кристи рассказал, что следующим утром он помылся, побрился и заварил чай, затем отодвинул шкаф, стоящий у кухонной стены, и затолкал мертвую женщину в неиспользуемый угольный погреб за шкафом.

– Должно быть, я положил ее туда. Не помню, как я это сделал, но помню, что отодвинул шкаф, потому что он разлетелся на две части.

Убитой женщиной была Кэтлин Малони.

Вскоре после этого, по словам Кристи, он разговорился с девушкой в кафе на станции метро Ноттинг-Хилл-Гейт, когда она попросила у него сигарету. Узнав, что она ищет жилье, он пригласил ее посмотреть его квартиру. Она пришла вечером и предложила «погостить» у Кристи несколько дней, если он уговорит хозяина сдать ей комнаты после своего отъезда.

– Я был довольно раздражен, – рассказывал Кристи, – и сказал ей, что меня это не интересует. Кажется, она начала говорить, что я ее обвиняю, когда увидела, что дело не движется. Она пришла в ярость. Я помню, что она начала драться.

У нее была «ирландская кровь», объяснил он, и она угрожала натравить на него местную банду.

– Я очень спокойный, – заверял Кристи полицейских, – и избегаю драк.

Затем память снова стала его подводить.

– Я знаю только, что дальше что-то случилось. Постоянно об этом вспоминаю. Она лежала на полу. Мне пришлось сразу же положить ее в нишу.

Он снова представил свою жертву – Риту Нельсон – как женщину, которая хотела заняться с ним сексом, а затем напала на него. Он вычеркнул из памяти момент ее смерти, а также стер и свою собственную агрессию.

Через несколько недель, по словам Кристи, женщина, с которой он познакомился в районе Хаммерсмит, пришла погостить к нему в квартиру со своим мужем. После того как они пробыли там три дня, он попросил их уйти, но тем же вечером женщина вернулась, уже одна, и стала настаивать, что будет здесь, пока не придет ее муж.

– Я схватил ее за руку и попытался вывести, – сказал Кристи. – Я вытолкал ее из кухни. Она начала сопротивляться изо всех сил и порвала свою одежду. Потом она как будто бы упала, пока я ее держал. Она опустилась на пол, и, кажется, что-то из порванной одежды обмоталось вокруг ее шеи, пока мы боролись. Она лежала на выходе из кухни в коридор. Я попытался поднять ее, но не смог. Тогда я затащил ее на кухню и посадил на стул. Я пощупал ее руку, но пульса не было. Я снова отодвинул шкаф, и, должно быть, положил ее туда.

Это была Гекторина Макленнан, чью голую спину увидел Бересфорд Браун, прорвав дыру в кухонных обоях.

Обо всех трех женщинах Кристи говорил, что они вторглись в его дом. По его утверждениям, все они навязывались к нему и умерли, когда он сопротивлялся или пытался их выгнать.

Когда Гарри читал эти показания Кристи, то заметил, что сотрудники полиции ничего не спрашивали об убийствах Берил и Джеральдины Эванс в 1949 году. Скотленд-Ярд, желая исключить любые предположения о том, что полиция допустила ошибки во время расследования, выпустил официальное заявление для прессы о том, что между этими двумя делами не было никакой связи.

* * *

В прессу просочилось мало подробностей о жертвах Кристи, однако полицейские собрали кое-какую информацию у их друзей и родственников. У Скотленд-Ярда также было заведено уголовное дело на Кэтлин Малони – первую женщину, чье тело Кристи спрятал у себя в нише.

Кэтлин, которую друзья называли просто Малони или Кэй, родилась в 1926 году в Плимуте, графство Девон⁴. Ее отец ирландского происхождения, работавший каменотесом, умер, когда ей было два года, а мать умерла, когда Кэтлин было три. Ее ненадолго приютила тетя, а затем отправила в местный монастырь. По словам тети, Кэтлин была неуправляемой. Дядя подтвердил, что она была дикой девочкой, постоянно шалила. В 1944 году после интрижки с чернокожим американским солдатом Кэй начала скитаться по стране, против нее выносились приговоры за непристойность, нарушение общественного порядка, нападение на полицейского, непристойную ругань, приставание к людям и пьянство.

На полицейском снимке, который был опубликован в газетах после убийства, Кэй выглядела хмурой и угрюмой, с потухшим взглядом, – наверняка во время снимка она была пьяна и раздражена тем, что ее арестовали. На фотографии, которая была сделана несколькими годами раньше, она выглядела иначе: там изображена полнощекая бледная девушка с поджатыми губами и прищуренным, настороженным взглядом. Ее рост составлял сто пятьдесят семь сантиметров, у нее были темно-каштановые волосы, перекрашенные в блонд, а правый глаз ее немного косил.

Впервые в Лондон Кэй приехала в 1945 году, в восемнадцать лет. Она познакомилась с девушкой по имени Сильвия Соуэрби возле танцевального зала на Эджвер-роуд, и они отправились пьянствовать с какими-то моряками. Через несколько дней обе девушки загремели в тюрьму Холлоуэй: Кэй – за бродяжничество, Сильвия – за непристойные выходки. После освобождения они отправились в Саутгемптон, на южное побережье, где поселились вместе и зарабатывали на жизнь проституцией.

Сильвия рассказывала, что Кэй могла пойти на свидание с любым мужчиной и не заботилась о своей безопасности. Большинство секс-работниц просили своих клиентов пользоваться резинками, чтобы защититься от беременности и венерических заболеваний, но Кэй это не беспокоило – возможно, она не могла себе позволить ни платить за презервативы, ни отказывать клиентам. В период с 1946 по 1950 год она почти постоянно была беременна, а однажды ее срочно привезли в больницу уже во время родов. Она была незамужней и нищей, поэтому каждого из пяти рожденных детей у нее забрали: четверых отдали в детский дом в Саутгемптоне, пятого усыновили.

Старшая сестра Кэй жила с польским иммигрантом в Бирмингеме. Кэй написала ей письмо с просьбой приехать в гости, эта необходимость возникла из-за проблем с законом. Сестра не ответила. Тогда Кэй сказала Сильвии, что ей надоело преследование саутгемптонской полиции и она собирается автостопом вернуться в Лондон. Она перебиралась в столицу в 1952 году, и у нее было не так много вещей – несколько дешевых колец и браслет из зеленой и белой проволоки. Она была уже несколько недель беременна.

Кэй приехала в Паддингтон, суровый и оживленный район между Ноттинг-Хиллом и Гайд-парком, где было полно ночлежек, переулков или разбомбленных зданий, где можно было найти койку или заняться сексом. Кэй одевалась просто и недорого: белая футболка, юбка со складками, белый хлопковый кардиган и черные туфли на белой подошве. В Сохо уличные проститутки носили яркую помаду, серьги-подвески, нейлоновые чулки и туфли на высоком каблуке, но здесь, в Паддингтоне, работницы выглядели не так вызывающе⁵.

В пабах рядом с железнодорожной станцией Кэй подбирала проезжавших мимо мужчин. В центре Лондона за секс в арендованной комнате платили один-два фунта, за секс в машине, в глухом закоулке или на поляне в парке – не больше фунта, а за рукоблудие в переулке – еще в два раза меньше. Мужчины не несли никакого наказания, если их ловили, – платить за секс не считалось преступлением, – но женщину, которая предложила себя мужчине, могли оштрафовать на два фунта или даже на пять, если ее заставали за «непристойным поведением». Большинство таких женщин и девушек относились к штрафам как к регулярным расходам: каждая проститутка попадала в полицию в среднем раз в два-три месяца, поэтому штрафы, выписанные магистратскими судами, отнимали лишь небольшую часть ее доходов.

Хотя Кэй иногда сажали в тюрьму из-за того, что она не могла выплатить штраф, никакая другая работа не смогла бы так хорошо финансировать ее пристрастие к алкоголю. Обычно на тему выпивки она высказывалась вызывающе, говоря всем критикам, что живет в свободной стране, а сама она – беззаботная девчонка. Но изредка она говорила о своем желании выпить как он недуге, с которым ничего не может поделать.

Кэй заводила друзей в местных пабах. В «Красном льве» на Эджвер-роуд она сблизилась с уборщицей паба Китти Стратерс, которая тоже была беременна. Кэй призналась Китти, что у нее есть двухлетний сын Дэнни и он под присмотром в детском доме в Саутгемптоне – это был ее единственный ребенок, с кем удавалось видеться. По словам Кэй, отец Дэнни был норвежским моряком. Когда ей запретили посещать «Красный лев» за «неуемное пение», она стала встречаться с Китти в других окрестных пабах.

Тем летом в «Кингс армс» на Эджвер-роуд Кэй познакомилась с Морин Риггс, которую местные прозвали «Джеки с Эджвер-роуд». Морин и Кэй быстро поняли, что они коллеги, поэтому отправились в паб и подцепили там двух американских солдат. Те дали им по два фунта за «короткую встречу» в отеле на Сассекс-Гарденс, где можно было снять комнату для секса. После этого девушки вместе выпивали и при любой возможности приставали к посетителям. Кэй доверилась Морин и рассказала о том, что ее родители умерли, о своей тете в Плимуте и своем сыне в Саутгемптоне. «Мы все время ходили вместе, – рассказывала Морин. – Никогда не расставались, если могли друг другу помочь». Их любимым заведением было «Митре» на Эджвер-роуд, но их перестали туда пускать, когда владелец понял, что они торгуют телом.

Когда Кэй посадили в тюрьму Холлоуэй за пьянство, она написала тете, с которой недолго жила в детстве. В письме она попросила денег на оплату штрафа и пообещала, что обязательно завяжет с выпивкой, когда ее освободят. Тетя не ответила. Возможно, Кэй слишком часто разочаровывала родных. Однако бармен в «Митре» помог ей, когда она еще раз угодила в Холлоуэй за пьянство и нарушение общественного порядка. «Мне стало жаль ее», – сказал Джордж Ноукс, который лично явился в тюрьму и заплатил два фунта штрафа. После освобождения Кэй сразу же отправилась в паб, чтобы поблагодарить его. Она вернула эти деньги Ноуксу по частям.

В «Доме сидра» на Харроу-роуд – простецкой забегаловке с соломой на полу, где наливали крепкий сидр, известный под названием «суп безумца», – Кэй подружилась с Глэдис Джордан, пожилой женщиной, которая работала поваром. Глэдис как-то проводила Кэй, поранившую палец, в больницу Святой Марии в Паддингтоне и потом часто виделась с ней. В ноябре Кэй призналась Глэдис, что она уже на четвертом месяце беременности. Глэдис волновалась, что ее подруга слишком много пьет. Помимо крепкого сидра Кэй любила крепленое красное вино (любимая ее марка называлась «Джелли джамп-ап»), а также кислый и вязкий йоркширский эль, который называли «Стинго». «Она часто напивалась, – рассказывала Глэдис, – и я присматривала за ней, чтобы ее не арестовали. Я пообещала, что если она попадет в беду и ее оштрафуют, то я помогу».

Кэй познакомилась с Реджем Кристи в ноябре 1952 года, когда ее подруга Морин привела его в паб «Фаунтин эбби» на Прайд-стрит. Позже обе девушки столкнулись с ним в другом пабе на Прайд-стрит – «Грейт уэстерн», где Морин впервые встретила его несколько недель назад, а затем на самой Прайд-стрит, когда они выходили из бара «Стэндард». В этот раз он угостил их выпивкой, а затем пригласил пройтись вместе в фотостудию неподалеку.

Кэй и Морин последовали за Кристи, идя чуть позади него, потом он велел им подождать на углу. Они увидели, как он постучал в дверь дома на Марилебон-лейн, ему открыла женщина в халате. Он поманил девушек, и они вошли. На верхних ступенях лестницы находилась комната, оборудованная под студию, с прожекторами и камерой на штативе. Кристи велел Морин раздеться. Кэй села на стул, а Кристи встал у штатива, говоря Морин принимать различные позы, пока он заглядывал в диафрагму камеры и фотографировал ее. На некоторых снимках Морин была голой, на других – одета только в нейлоновые трусики или черный пояс для чулок. В конце концов Кристи разделся сам, велел ей нагнуться и попросил Кэй сфотографировать их, пока он делает вид, что входит в Морин сзади.

В конце фотосессии Кристи сказал, что у него не хватает денег, чтобы расплатиться с Кэй и Морин сполна, так как он задолжал за комнату. Он дал им по одному фунту, пообещав, что скоро даст еще, а также распечатанные фотографии – проститутки часто носили их с собой, чтобы продавать клиентам. Вероятно, Кристи и сам планировал продать несколько снимков. Морин заметила, что у него были тонкие губы, которые он облизывал во время разговора.

Примерно за неделю до Рождества Морин заметила Кристи, когда они с Кэй шли на Сассекс-Гарденс с двумя американскими солдатами, которые согласились заплатить за секс. Подвыпившая Морин крикнула ему:

– Вот кто сделал фотографии! Где эти фотографии и деньги?

По ее словам, он тогда быстро ушел, и больше она его не видела. Но она знала, что с тех пор Кэй встречала этого «фотографа» еще пару раз.

К декабрю Мэй почти каждый день ночевала на полу в общественных туалетах метро на пересечении Харроу-роуд и Эджвер-роуд. Бездомные женщины с детьми начали укрываться в этих туалетах еще во время бомбардировок «Блиц» и с тех пор не прекращали это делать. Кэй мылась и спала там, а ела в окрестных кафе. Она очень любила уборщицу этих туалетов по имени Лилиан Шилдс, которую звала «мамой».

Пять дней в конце декабря Кэй не посещала туалеты. Когда она вернулась, миссис Шилдс спросила ее, где она была. Кэй, завивая волосы щипцами в кабинете миссис Шилдс, рассказала, что жила у одного мужчины в Ноттинг-Хилле. Она объяснила, что его жена недавно умерла и ей было очень жаль его. Однако хозяин дома велел этому мужчине избавиться от нее, так как не хотел, чтобы в его доме жили проститутки.

В конце месяца Кэй появилась в туалете с чемоданом, полным женской и детской одежды, который ей подарил вдовец из Ноттинг-Хилла. Она разделила его содержимое между своими подругами. Миссис Шилдс взяла несколько платьев и детские шерстяные вещи. Она предположила, что Кэй оставит кое-что из этого для себя, так как была беременна.

Однажды в четверг в начале января Кэй пришла в эти туалеты, чтобы вернуть пару шиллингов, которые она брала в долг у миссис Шилдс. Та предложила ей помыться бесплатно, но Кэй отказалась, объяснив, что ее друг из Ноттинг-Хилла пригласил ее к себе на ночь и обещал отдать ей блузки и туфли своей покойной жены. Кэй отправилась в туман вместе со своей подругой Китти Стратерс на встречу с мужчиной в пабе «Вестминстер армс». Прошло меньше месяца с тех пор, как ядовитый смог накрыл Лондон, погубив тысячи людей, и воздух все еще был едким и влажным.

В пабе Китти и Кэй сидели у огня за барной стойкой и какое-то время общались с Огастином Марри, который убирал со столов стаканы. Кэй рассказала Гасу, что один приятный мужчина предложил приютить ее у себя на ночь. Вскоре – около девяти часов вечера – этот мужчина вошел в паб, присоединился к девушкам у камина и угостил их обеих «Стинго». Китти заметила, что у него была ровная осанка, плечи отведены назад, он носил очки в толстой роговой оправе, костюм и мягкую фетровую шляпу. Кэй казалась очень дружелюбной в общении с ним, но после нескольких рюмок она обычно была дружелюбна со всеми.

Мужчина купил по второму бокалу пива для девушек, и в десять вечера они с Кэй стали собираться. Перед тем как уйти, Кэй попросила у него два шиллинга. Он дал ей деньги, а она передала их Китти, сказав, чтобы та купила себе еще выпивки. Кэй с мужчиной перешли дорогу к остановке автобуса двадцать семь, который должен был отвезти их в Ноттинг-Хилл.

С тех пор друзья Кэй не видели ее. Позже, когда полицейские показали им фотографии Реджа Кристи, они опознали на них того мужчину, которого встречали в пабе.

Рассказ Кристи о пьяной женщине, которая напала на него и стала преследовать, имел мало общего с фактами. Кэй, конечно, была пьяна, когда умерла (патологоанатом обнаружил в ее крови эквивалент восьми пинт пива), но Кристи встречался с ней уже несколько недель. В тот вечер он купил ей выпить, пообещал отдать одежду и предложил кровать. Он отвез ее к себе домой на автобусе, а затем убил.

Кэй была беременна с лета, но к моменту своей смерти в январе она уже не носила ребенка. Доктор Кэмпс в своем отчете, сделанном после смерти девушки, отметил: «Матка несколько утолщена, что говорит о прошлой беременности». Обычно оболочка матки возвращается к своей нормальной толщине в течение шести-восьми недель беременности. Возможно, незадолго до смерти Кэй сделала аборт.

Китти Стратерс отправилась в Кенсингтонский морг, чтобы подтвердить личность своей подруги. Морин Риггс, отбывавшая в тюрьме Холлоуэй двухнедельный срок за пьянство, рассказала сотрудникам полиции, что последний раз видела Кэй в начале января, когда она оставила ее пить вино «Джелли джамп-ап» в пабе «Вестминстер армс», и предположила, что Кэй уехала обратно в Саутгемптон, возможно, повидать сына. Тюремный надзиратель показал Морин фотографию Кристи, и она узнала в нем того «фотографа».

* * *

Полицейские и патологоанатомы, работавшие над делом Кристи, описали женщин, найденных у него в нише, проститутками или же девушками, которые «имели вид проституток», что одновременно и объясняло, и преуменьшало их гибель. Патологоанатом Кит Симпсон, которого наняла сторона защиты Кристи, отметил, что «несчастные девушки», работающие проститутками, «прекрасно знают, на какой идут риск, вступая в случайные связи с самыми разными мужчинами»⁶. При том что им хорошо платят, с ними грубо обращаются, часто яростно хватают за шею, придушивают, бьют, наносят жестокие «любовные» укусы, получая удовлетворение; и иногда они погибают от совершаемого над ними насилия.

По словам Симпсона, убийство такой женщины не было потерей для общества, у нее было мало шансов стать «счастливым и полезным гражданином». Иногда, осматривая труп задушенной проститутки, он размышлял: «Возможно, ей лучше было покинуть этот мир».

Столичные проститутки собирались на Пикадилли и в Сохо, в Ноттинг-Хилле, Ист-Энде и в окрестностях железнодорожных станций – Ватерлоо, Лондонский мост, Паддингтон, Кингс-Кросс, Юстон, Виктория⁷. Они цепляли клиентов по пабам и кафе или прогуливались по тротуарам, бормоча прохожим: «Привет, дорогой», «Ищешь непослушную девчонку?», «Не хотите ли пойти со мной домой?» Правительство Черчилля опасалось, что коронационные торжества летом 1953 года будут омрачены видом тысяч женщин, которые предлагают свое тело незнакомцам⁸. В мартовском номере «Пикториал» Гарри Проктер призвал полицию и общественность объединить усилия, чтобы «искоренить зло, позорящее Лондон»⁹.

Женщины, торгующие сексом, могли стать еще более заметными, потому что находились в отчаянном положении. Война была временем расцвета секс-торговли из-за сотен тысяч солдат союзных войск, проходивших через столицу¹⁰. Однако теперь работы стало гораздо меньше. Девушки стали снижать цены, работать дольше, зазывать более открыто и идти на больший риск с клиентами.

В 1949 году Британский совет по социальной биологии поручил Розалинд Уилкинсон, своей двадцатичетырехлетней сотруднице, исследовать проституцию с точки зрения самих женщин¹¹. Уилкинсон изучила статистику арестов и судебных преследований в городе, а затем на несколько месяцев в 1951 и 1952 годах погрузилась в мир лондонских уличных женщин, заведя знакомство с шестьюдесятью девятью девушками, которые зарабатывали секс-торговлей.

Большинство тех, кого опросила Уилкинсон, пренебрежительно отзывались о мужчинах, платившим им за секс. Эна, работавшая в Гайд-парке, называла своих клиентов «детьми» и «негодяями». Она говорила, что терпеть не могла, когда клиент пытался поцеловать ее или прикоснуться к ее груди. Маргарет, работавшая в Сохо, сказала, что ее клиенты «тупые старые дураки». Олив из окрестностей вокзала Юстон признавалась: «Мне они кажутся отвратительными». Над одними из своих клиентов они смеялись, других жалели, третьих боялись.

Девушки рассказывали Уилкинсон, что некоторые мужчины нападали на проституток, которые не хотели делать то, что от них требовали, а некоторые, похоже, всегда имели пристрастие к насилию. Эна говорила, что ей попадалось много садистов. Гвинет, которая тоже занималась проституцией в Гайд-парке, во время секса зажимала в кулаке ножик. Она предпочитала работать вне дома, чтобы при необходимости позвать на помощь, если клиент перейдет грань.

Пока Уилкинсон проводила свои исследования, к ней самой иногда обращались с просьбой о сексе. Если она сидела на скамейке в Гайд-парке, мужчины подсаживались к ней и спрашивали ее или же притормаживали на своих автомобилях и сигналили. Такое поведение, по мнению исследовательницы, было гораздо более навязчивым, чем легкие уговоры, за которые проституток арестовывали и штрафовали. Однажды вечером в пабе мужчина принял ее за проститутку и проследовал за ней домой на метро до района Эрлс-Корт, причем всю дорогу он осыпал ее оскорблениями по поводу распущенных нравов: казалось, желания обладать ею и оскорблять ее шли у этого человека рука об руку. Уилкинсон заметила, что некоторые мужчины обращаются к проституткам, потому что им нужны женщины, которых они могли бы унижать и подавлять.